Алая сова Инсолье - Ива Лебедева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот скажи мне: с какого перепугу твоя святая задница внезапно решила поднять мертвяка? Ты у нас кто — церковная дева или магистр темных искусств? — разорялся мужчина.
— Он не мертвый. — Я все же выпила ту горячую горечь, что он настойчиво в меня вливал, закашлялась, потом отдышалась и ощутила в ладонях слабенькое, но уверенное пушистое тепло.
— Тем более. Слить жизнь со смертью, нарушив законы бытия. Ох, легкотня-то какая! Боги, живые и мертвые, котеночка ей, шатт, стало жалко! И потому она решила самоубиться и нарушить все фундаментальные основы. Ради! Помоечного! Котенка! Которого даже мать родная выкинула!
— Не ругайся, получилось же. — Он совершенно правильно материл меня на все корки. Но я сама не знала, что меня толкает на такие безрассудные поступки. И пока не разберусь — ответить не сумею даже себе, не то что ему.
— Получилось! Ты, кстати, сейчас задушишь свою новую нежить, бессовестная девка. — Котенка вынули у меня из рук и небрежно положили мне же на грудь.
— Почему бессовестная? — Горечь во рту очень бодрила, звон в голове стихал, а темнота проклюнулась первыми робкими ростками ниточек. Нарисовать они еще ничего не могли, но то, что не пропали совсем, уже радовало.
— Потому что это надо совести вообще не иметь, чтоб ради пушистой игрушки осушать магию напарника до донышка. Еще и транспорт наш с ног свалила, придется снова делать привал, вот добредем до тех холмов, и...
— Прости… — И снова он прав. А мне стыдно. Ужасно.
Слух тоже вернулся почти в полном объеме, и я сразу поняла, что фургон съехал с дороги куда-то на обочину, завяз одним колесом в канаве, где-то в упряжи тяжело вздыхает Хрюша, а моего спасителя весьма заметно трясет от слабости. При этом он продолжает бухтеть и ползать вокруг маленького костерка у самых колес, заваривая новую порцию горького питья и пытаясь влить его в нашего кабана.
— Прости, пожалуйста, я не знаю, как это получилось.
— В другой раз руки при себе держи. Не хватайся за любое дохлое существо на дороге! — Инсолье впервые был зол конкретно на меня. Так-то он все время сердился, но в пространство. А теперь был недоволен вполне прицельно. Ох… а я заслужила. — Сошью тебе варежки без пальцев и закреплю на поясе, чтобы ты просто не могла руками размахивать. И не смей возражать! Тьфу… поехали дальше, все. Вставай, свинья, хватит притворяться немощным трупом! Ты давно сдох и не можешь чувствовать усталость!
Это он Хрюшу в бок пнул. И получил в ответ ведро недовольства. Но пока кабан визжал и ругался — ловко сунул ему между клыков бутылку с питьем и запрокинул животному голову, заставив сглотнуть.
— Хр-р-руи-и-и-и! — возмутился Хрюша и вскочил.
— Вот. Что и требовалось доказать. Сразу взбодрился. Поехали.
— Нет, подожди. — Я положи-ла спасенного детеныша в корзинку, которая еще пахла мамой-кошкой, и встала. Колени подрагивали, но терпимо. А вот у Инсолье все было гораздо более не в порядке. И если я могу помочь… — Иди сюда, пожалуйста.
— Мне уже страшно, — буркнул ворчливый спаситель, но подошел поближе, перехватывая меня под руку. — Теперь вещай, я подготовился.
— Вещать я как раз и не собираюсь. Прости еще раз.
Глава 28
Инсолье
Шатт, что это было вообще?! Что она сделала?!
Я так охренел, что даже ругаться и ворчать сил не осталось. Так, пару слов сказал нецензурных. И то шепотом. Зато таращился во все глаза, пытаясь понять: как так вообще можно, все через одно место шиворот-навыворот, и на тебе?! Как?!
Храмовникам ее показывать точно нельзя. Башкой подвинулась после трагедии — это ладно, с кем не бывает. Но это… Формально-то вроде и не магичит даже… при этом внаглую сцапала меня за самое дорогое и ка-а-ак дернет! За магию. Тьфу.
А я-то гадал, почему ее свинью первый же сторожевой талисман не опознал как кадавра! Она и его так же покорежила, неумеха шаттова! Теперь и кабан, и эта помоечная пакость с грязно-белой шерстью и еще закрытыми глазами — не живые и не мертвые!
Не, интересный подвид магии получился, не спорю. Но вот чего он ей стоит — отдельная тема. Ладно бы только ей, она ж ради вот этой мизерной и ничего не умеющей кошачьей тушки вытянула всю магию из себя, из меня и из своего свина. И, кажется, еще и деревья в том месте странно пожелтели.
У меня ноги теперь не идут и в животе шабаш злых сил. Буянят так, что за милю, наверное, слышен их голодный вой. Жрать хочу! А не гадать, что эта сволочь слепая еще задумала. Зачем ей приспичило со мной пообниматься? Это чего вообще? Уй…
— Ты что делаешь?!
— У тебя там… — она замялась, явно подыскивая слова, — там что-то застряло. Извини.
— И ты попыталась это застрявшее выдрать из меня вместе с мясом? Больно, вообще-то! Что за манера.
— Прости, надо было предупредить, конечно. — Блаженная дура утешающе погладила меня по пояснице, ровно там, где секунду назад чуть не выдрала из меня кусок плоти. Железные у нее пальцы, что ли?! Так щипается.
— Тебя в детстве мама не учила не дергать то, что тебе неизвестно? А если б это веревочка была от взрыв-банок? Или узел какого заклинания?!
— Здесь не было никаких веревочек. — Она вздохнула и улыбнулась, а потом вдруг подставила руки. Я не понял.
А… понял. Падаю. Ноги подкосились… Шатт!
— Тебе надо полежать. И я сварю еще этого горького питья. Нас ты напоил,
