Продам май (сборник) - Мария Фомальгаут

Хозяин умеет так делать, даже рекламу вырезает — я не умею.

Я вставил диск — может, там смешное видео, или мультики про Джимми-суперчервяка. Экран вспыхнул, там показался человек в костюме, стал говорить всякие умные вещи, кажется, с кем-то спорил. Иногда я видел такие передачи, они назывались Новости, или Час Политики, они были неинтересные.

— …по данным экономистов девяносто процентов населения России является нерентабельным с точки зрения мировой экономики. Процентов десять населения нужны, чтобы обслуживать нефте— и газопроводы, а также осуществлять заготовки древесины… остальным, похоже, предлагают… просто исчезнуть.

Я не стал смотреть — это были какие-то новости или Час Политики, где умные люди говорили умные вещи. Человек на экране продолжал что-то говорить, надо бы вытащить диск, посмотреть мой любимый, про Поттера, как он летает на метле и ловит снитч… Только сначала я налил себе вина, выпил за здоровье Поттера, закусил галетой, подумал, выпил еще бокал — за здоровье того человека на экране — а что бы за него не выпить, наверное, хороший дядька! Больше пить было нельзя, хозяин велел не напиваться. Помню, однажды я наклюкался, не повернул куда надо давление в трубе, потом хозяин долго бил меня током, приговаривал — не пей, не пей, не пей… у-у, говорил я вам, здесь только русских пьяниц набирать, надо было сразу китайцев…

Человек на экране, тем временем, продолжал говорить умные слова — это он может, что ему еще делать…

— …у меня создается впечатление, что всемирная торговая организация планирует оставить в России двух-трех человек — этого хватит, чтобы обслуживать автоматизированные комбинаты по добыче нефти и газа. Другие же…

Я отвернулся. Надо бы включить Поттера, посмотрю, как он летает на метле и ловит снитч. Да, здорово я продрог на улице, только сейчас отогрелся… Еще бы, столько ходить по городу… интересно, кто построил эти города… какая Атлантида или Лемурия…

— Отец твой.

— Что?

— Отец твой, говорю, строил. И дед твой. И прадед. Все, кто до тебя здесь жили.

Так, кажется, все-таки напился. Человек на экране подмигивал мне, помахивал рукой, говорил, что города построил мой отец.

— С тобой, с тобой говорю, — повторил он, — думаешь, кто города построил… вот они и строили, люди, которые до тебя здесь жили.

— А здесь… жили люди?

— А ты как думаешь? Без малого двести миллионов…

— В эт-том городе?

— Ну почему… по всей стране. Дома строили, города, фабрики, самолеты… Самолеты видел?

— Видел… на аэродромах заброшенных. Они не летают. А у хозяина вертолет летает.

— Не летают… просто не видел, как они летают… давай, покажу… тут есть… хороший мне диск попался, поназаписали сюда, чего не попадя…

На экране мелькнул самолет — еще один и еще, какие-то необыкновенные, легкие, быстрые, они кувыркались, огибали друг друга, мне казалось, они не летают — танцуют в воздухе. Потом я увидел подводные лодки, совсем как в военных фильмах, только флаги там были не полосатые, а совсем другие. Лодки исчезли, уступили место городам, я узнал город, в который ходил по выходным, только на этот раз город жил, кишел людьми, машины сновали туда-сюда, живые, блестящие…

— Видел? — спросил дядька, снова вылезая на экран.

— Ага… самолеты танцевали. Это фантастика?

— Сам ты фантастика, это жизнь… была. Ну что ты побледнел-то, боишься меня? Не бойся, дядя добрый, не обидит… Давай знакомиться, что ли…

Он ткнул пальцем в строку внизу экрана, там говорилось, что выступает какой-то политический обозреватель, Скворушкин, его фамилия мне ничего не сказала.

Нет, все-таки я сошел с ума… хорошо свихнулся, ничего не скажешь, выпил-то всего два бокала, и уже глюки начались. Черт возьми, он же смотрит, смотрит на меня, он видит меня… говорит… говорит со мной…

— Ну что, боишься меня? — он подмигнул. — А ты не бойся… про привидения читал?

— Фильмы смотрел.

— Ну вот видишь… вот я и есть… — он снова подмигнул. — Умер в две тыщи сорок седьмом году, а сам до сих пор тут… на записи…

Это было уже слишком. Я потянулся к кнопке POWER, говорят, нельзя так выключать, сломаешь, а что делать, тут не то что выключить, тут экран разбить хочется…

— Да ты что? — он встрепенулся, как будто высунулся из экрана. — Да ты погоди, что боишься-то, съем я тебя, что ли?

Он тоже потянулся туда, в сторону красной кнопки, я уже толком не понимал, где он, по ту или по эту сторону экрана, мне показалось, что он коснулся моей руки — на какие-то доли секунды…

Экран погас. Надо бы выдернуть этот проклятый диск… я несколько раз пытался подцепить его пальцами, диск не поддавался, сидел прочно, ага, значит, я все-таки что-то сломал… еще бы не сломал, пить надо меньше, тогда и новенькие плееры ломать не будем, а то привидится же такое…

Спать, спать… завтра на работу, еще не хватало пьяному на работу явиться, то-то будет весело. Спать… Легко сказать, спать, все посматривал на экран, боже мой, привидится же такое… спьяну… ну ладно черти всякие мерещились, или собачки маленькие по потолку бегали — такое бывало, но чтобы вот так… Политический этот обогреватель, или как его там…

Перекрестился, прочитал Патер Ностер, на душе полегчало.

Не доберется он до меня…

Не должен…

…я бежал по бесконечной земле — из ниоткуда в никуда.

…то ли снилось, то ли не снилось, привиделся какой-то бред — уже в который раз, навалился на меня среди ночи. То ли во сне, то ли наяву видел землю — большую, бескрайнюю, в вечерних сумерках горели огни — города, города, города, гремели комбинаты, иногда я пересекал широкие поля, по ним ползли и ползли какие-то вертушки, я догадался — комбайны…

Странный мир…

Как я сюда попал?

И не подумаешь, и не остановишься — какая-то сила гонит и гонит вперед…

Бескрайняя земля — я вижу тающий свет сумерек, вижу, как с запада ползет что-то темное, холодное, как зимняя ночь. И люди идут навстречу темноте, и хочется упредить, крикнуть: берегитесь — и слова стынут в горле…

Что-то берут, что-то тащат из темноты люди, вон несут какие-то яркие одежды, и я вижу, как одна за другой замирают большие фабрики.

Некогда думать… бегу, бегу сломя голову по большой земле… Как будто настигает кто-то — но нет сил обернуться.

Снова что-то тащат из темноты люди, берут из темноты караваи хлеба, большие, душистые — замирают комбайны на полях…

Люди снова тянутся в темноту, исчезают в сумерках. Медленно — один за другим — гаснут окна домов, пропадают в темноте большие города, я уже не вижу, куда бегу…

Тьма сгущается… даже не тьма, не холод — какая-то жуткая пустота, безлюдье, которое кажется страшным. Бегу наугад, ищу человека, хоть одного человека — нет никого, огибаю руины когда-то огромных зданий, спотыкаюсь о чьи-то белые кости…