ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ - Леонид Пузин

Подобные софизмы в какой-то степени утешали, в их свете убийство музыканта принимало видимость наказания — увы, ненадолго. Проходил час, в лучшем случае два — и всё начиналось по новой: правая, потянувшаяся к пистолету рука начинала видится отнюдь не карающей десницей, а своевольной пятипалой преступницей. Заслуживающей, соответственно, быть отлучённой от тела посредством топора. Однако проблема состояла в том, что эта преступная рука была, как ни крути, своей. И отсекать её что-то не хотелось. Конечно, строгому моралисту легко требовать отсечения негодного члена, когда ужас узаконенного убийства приходится переживать не ему — "добропорядочному" гражданину — а сочтённому вредным "члену". А вот когда требуется оттяпать не голову и даже не руку, а хотя бы палец — но свой! — всегда найдутся причины, чтобы удержатся от крайних мер.

И он находил их, и вина Сазонова становилась всё несомненней… вот только постоянное насилование ума и воли давалось ему всё трудней…

— 10 —

Вид крохотного входного отверстия прямо-таки заворожил майора — опять мелкокалиберное оружие! Да что он, этот любитель змеиных укусов сзади, издевается, чёрт побери, над следствием?! Ни в грош не ставит всю их контору?! И хотя уверенности, что убийца воспользовался тем самым "Браунингом", из которого застрелили Бутова, быть не могло — Брызгалов не сомневался: тем самым!

— Нет, Юрий Викторович, каков наглец! Словно оставляет визитную карточку: опять, дескать, я — ау! — ищите. Не боится быть обвинённым в двойном убийстве!

— А это, Геннадий Ильич, как посмотреть, — после некоторого раздумья заговорил Анисимов. — Если он знал, что пистолет понадобится ему ещё, то… хранить использованное оружие или пытаться обзавестись новым?.. последнее, полагаю, опаснее — ну, в смысле разоблачения. Разумеется, если убийца не из криминальных кругов… Однако, Геннадий Ильич, думаю, лучше дождаться Гаврикова. Чтобы, сличив пули, знать уже без сомнений… Во сколько он обещал приехать?

Брызгалов посмотрел на часы: — Минут где-нибудь через сорок. Когда я ему позвонил в Дубки, то Андрей Степанович сказал, что с Лисовским всё чисто: действительно обширный инфаркт — словом, полностью согласился с местным кардиологом. И хоть, конечно, кровь, мочу и прочее, что полагается, взял для анализа в нашей лаборатории, но вероятность злого умысла считает ничтожной. А посему, не задерживаясь, выезжает в город. С заездом в лабораторию — это примерно час… А речники, Юрий Викторович? Катер они когда пришлют?

— Сказали, как понадобится — в течение десяти минут. Если, конечно, срочно куда не вызовут. Вообще-то, думаю, они сейчас базируются в "Поплавке" — заправляются, так сказать, пивком. Позвонить?

— Да нет, погоди. Сначала дождёмся сторожа. Да и Гаврикова — тоже надо дождаться. А пока, Юрий Викторович — по кружечке? Угощаю. Потому как, — по ситуации требовалась какая-нибудь непритязательная шутка, и Брызгалов быстро нашёлся, — народная многовековая мудрость гласит: "не дай себе засохнуть".

Ближайший пивной ларёк находился на набережной — в двух, трёх минутах ходьбы от ворот клиники. День был прохладным, скопления местной нетрезвой публики не наблюдалось, пиво, продавщица не обманула, действительно оказалось свежим. Нескольким крупными глотками уполовнив кружку, Геннадий Ильич вернулся к предположению, высказанному Анисимовым:

— Так, по-твоему, Юрий Викторович, убийца — не профессионал? И не связан с криминальными кругами? Однако хладнокровен, расчётлив, дерзок? Что ж… похоже на правду… да, гипотеза Андрея Степановича о спонтанном выстреле горит, что называется, синим пламенем. Хотя — убедительно. Если бы ты видел труп Бутова, там… на лесной полянке… Правда, я уже на следующий день стал сомневаться: всё-таки не та ситуация — чтобы спонтанно… Да-а, дельце… Сегодня уже пятый день — и ни одной стоящей зацепки… Разве что — убийство Сазонова… Если, конечно, из одного оружия… Как по-твоему, Юрий Викторович — нам в этом случае будет легче?

— Будто сам, Геннадий Ильич, не знаешь…

Анисимов отхлебнул из кружки, поставил её на прямоугольные перила железной ограды и, выдержав паузу, заговорил неожиданно сухим "официальным" голосом:

— Давай, Геннадий Ильич, определимся. Чтобы впредь — без обид. Меня, как ты знаешь, в помощники к тебе на это расследование определили только по настоятельной просьбе Зубова. Однако моих дел, — слово "моих" Анисимов произнёс с заметным нажимом, — никто с меня при этом не снял. И вооружённое ограбление обменного пункта никто за меня раскрывать не будет. Так вот, в том, чтобы убийцу Бутова побыстрее схватить за шкирку, я, можешь не сомневаться, заинтересован ничуть не меньше тебя. Поэтому факты, проверяемые версии, обоснованные гипотезы — в этом можешь на меня полагаться полностью. А вот от своих домыслов и фантазий, Геннадий Ильич, уволь. Методы у нас — оба ведь давно убедились! — совершенно разные.

С первого дня их совместной работы ожидаемый Брызгаловым "бунт на корабле" наконец-то произошёл. По ничтожному, казалось бы, поводу — он всего лишь позволил себе нечто само собой разумеющееся предложить Анисимову в форме вопроса, точнее даже, размышления вслух — но суть не в этом. В любом случае бунт был неизбежен — и он случился. И что любопытно: по сценарию, ехидно предсказанному полковником — у пивного ларька.

— Понял, Юрий Викторович, — голосом хоть и не столь официальным как у Анисимова, но тоже достаточно суховатым, допив пиво, ответил Брызгалов. — Будем считать, что определились. Конечно, разные взгляды — разные методы… А если бы они у нас были одинаковыми — то какого чёрта нам бы с тобой работать вместе? Ладно, Юрий Викторович — без обид. Сформулирую по-другому…

Но по-другому Геннадий Ильич не успел: из скверика, отделяющего набережную с пивным ларьком от улицы Литке, появился Костенко. В паре с низеньким, очень немолодым, загоревшим до черноты субъектом — в расстёгнутом пиджачке и полотняной "бейсбольной" кепочке.

— Ага, пока Костенко по нашим грёбаным "фазендам" месит грязь, начальство поправляется пивком! Вот, Коля, учись!

Издалека, шагов ещё за пятнадцать до Брызгалова с Анисимовым вместо приветствия возопил старший лейтенант. Обратившись сразу и к обоим следователям, и к своему спутнику. И продолжил — по мере приближения утишая голос:

— Сторож в морге мне вас голубчиков сдал с потрохами: на полчасика, говорит, пошли проветриться на набережную. Будто я не знаю это "проветриться"! Вот, познакомьтесь, Николай Курников, — подойдя вплотную, представил Костенко спутника. И сразу же, явно напрашиваясь на угощение, обратился к Брызгалову: — Как, Геннадий Ильич, пиво свежее? А то, будь они неладны эти сучьи "плантации", в горле совсем пересохло.

Майор достал из "загашника" — привычка что-то иметь в "загашнике" сохранилась у Брызгалова ещё со времён неудачной семейной жизни — пятидесятирублёвую купюру и протянул старлею: — Вот, Виктор Иванович, возьми четыре кружки.

— Мне хватит, — отказался Анисимов. — Спасибо, Геннадий Ильич, но я лучше пойду. В морг. А то, если приедет Гавриков и никого из нас не застанет — жутко обидится. Как некоторые, — уже перешагивая через низенькую ограду, слегка "укусил" Анисимов, — он не станет разыскивать по пивным ларькам.

— Тю-ю, Геннадий Ильич, он что, белены объелся? — выждав пока следователь скроется за кустами акации, прокомментировал Костенко.

— А он, Виктор Иванович, между прочим, прав. Пока мы здесь прохлаждаемся — дело стоит.

Эти слова Брызгалов произнёс с лёгкой иронией, как бы давая понять старлею: прав-то Анисимов прав, но и работа тоже — в лес не убежит. Затем обратился к сторожу:

— Николай… как вас, простите, по отчеству?

— Борисович, но… зачем это? Отчество-то?

— Так полагается, Николай Борисович. Вы же — свидетель… Место, где обнаружили тело, можете указать совершенно точно?

— А чего там делов-то. Могу, конечно… Его на мысу, на конце, в аккурат у старой ракиты вынесло. За "Поплавком" сто метров. Это значит — из бухты. Тех, которые с пляжа, тех Она если отдаёт, то до "Поплавка".

— Кто отдаёт? Не понял.

— Ну, это… Она… Речка. А тех, которые из бухты — тоже не всех. Только — если без груза. А которые с грузом — опять же, до "Поплавка".

Это наблюдение Курникова очень заинтересовало Геннадия Ильича.

— Погодите-ка, Николай Борисович, вы это знаете лично? Из своего опыта или — по слухам? Часто, знаете ли, бывает: что-то раза два или три случилось, а вокруг сразу слухи, легенды?

— Ну да — легенды! Ни х… не легенды! Я в сторожах-то с девяносто третьего, пока этот сучий потрох не прихватил, радикулит, а прежде почти пятнадцать годов был в спасателях. На нашем пляжУ. Всякого насмотрелся. У нас ведь каждое лето когда шестьдесят когда восемьдесят а когда и до ста утопленников. Тыщами ведь в жару купаются. Пляж-то почти три килОметра, а глянешь с вышки — яблоку негде упасть. Ну, вот и тонут. Особенно, если под этим делом. — Курников выразительно щёлкнул себя по горлу.