Я надеюсь… - Раиса Горбачева

Разрешалось бесплатное приобретение необходимых книг. Обслуживание транспортом не только основного члена семьи, но и его супруги — бесплатное. Квартира была бесплатной, выделялся денежный лимит на оплату отдыха.

За последние годы все эти льготы, включая пользование государственными дачами, ликвидированы.

В соответствии с решениями Съезда народных депутатов СССР Верховный Совет принял Постановление «Об обеспечении, обслуживании и охране Президента СССР», Председателя Верховного Совета, вице-президента и премьер-министра. Президенту СССР определена заработная плата в размере четырех тысяч рублей в месяц. С учетом действующей ныне системы налогов и взносов это означает, что «на руки» — две с половиной тысячи рублей. Выделены резиденции в Подмосковье и Крыму, служебная квартира в Москве, необходимый автомобильный транспорт и специально оборудованный самолет и вертолет. По уходе в отставку Президенту СССР устанавливается пожизненная пенсия в размере полутора тысяч рублей в месяц, предоставляется и государственная дача с необходимым обслуживанием, охраной и транспортом. Это — что касается дел материальных.

А если вспомнить все тот же семьдесят восьмой, то переезд в Москву означал для меня новые профессиональные возможности, встречи с любимыми театрами, концертными залами, выставками, актерами, исполнителями, с которыми раньше мы встречались лишь периодически, бывая в Москве.

Ирина и Анатолий перевелись во Второй медицинский институт. Оба окончили его с «красным дипломом» — с отличием. В 1985 году Ирина защитила диссертацию по медико-демографическим проблемам. Работала сначала ассистентом на кафедре социальной гигиены и организации здравоохранения Второго Московского мединститута, затем занялась научными исследованиями и перешла в лабораторию медико-демографических и социологических исследований. Анатолий тоже стал кандидатом медицинских наук, хирург. Уже более десяти лет трудится в московской городской клинической больница

Через год после приезда в Москву родилась наша первая коренная москвичка — внучка Ксения. Имя определили заранее. Выбрала его я, мне доверили. В восемьдесят седьмом родилась вторая коренная москвичка — внучка Анастасия. Имя выбирали коллективно, всей семьей. Прошло предложение Михаила Сергеевича. Так что в этом отношении у нас с ним паритет. Правда, два раза готовили и мужское имя — вдруг мальчик? Тогда — Михаил.

Но это все — радости семьи. Было и другое. Сказать, что мы оказались в Москве в новой, непривычной для нас среде, атмосфере, — это сказать очень мало или вообще ничего не сказать. Не берусь судить об атмосфере, характере отношений среди руководства, коллег Михаила Сергеевича. Основываюсь только на собственном опыте и своих личных впечатлениях. А они связаны, конечно, прежде всего общением с членами семей тогдашнего советского руководства.

Первое, что поражало меня, — отчужденность. Ты есть или тебя нет, ты был или тебя не было — по лицам, тебя окружавшим, этого было не понять. Тебя видели и как будто не замечали. При встрече даже взаимное приветствие было необязательным. Удивление — если ты обращаешься к кому-то по имени-отчеству. Как, ты его имя-отчество помнишь? В общении часто претензия на превосходство, «избранность». Безапелляционность, а то и просто бестактность в суждениях.

В отношениях между членами семей поражало зеркальное отражение той субординации, которая существовала в самом руководстве. Помню, как однажды я выразила вслух недоумение поведением группы молодежи. Моей собеседнице стало плохо: «Вы что, — воскликнула она, — там же внуки Брежнева!»

Встречались мы, женщины, в основном на официальных мероприятиях, приемах. Редко — в личном кругу. Но и на встречах в узком, личном кругу действовали те же правила «политической игры». Бесконечные тосты за здоровье вышестоящих, пересуды о нижестоящих, разговор о еде, об «уникальных» способностях их детей и внуков. Игра в карты. Поражали факты равнодушия, безразличия. Не могу подобрать слова-потребительства? Ну, вот такой факт. На одной из встреч на государственной даче в ответ на мою реплику детям: «Осторожно, разобьете люстру!» — последовал ответ: «Да ничего страшного. Государственное, казенное. Все спишут».

— Дети так отвечали?

— Взрослые…

Помню реакцию на поездку Михаила Сергеевича в Англию в восемьдесят четвертом году во главе парламентской делегации. По разрешению К. У. Черненко я тогда тоже ездила с Михаилом Сергеевичем. Поездка делегации оказалась весьма интересной, содержательной и результативной. Освещалась в нашей печати, но особенно — в английской, американской прессе. Дома я услыхала: «Почему это Вас там так расхвалили? Вы не думаете, что это все означает? Чем это Вы так привлекли Запад? Ну-ка, ну-ка, давайте-ка мы на Вас посмотрим поближе…»

— Поворотись-ка, сынку?

— Примерно так. Формализм и бездушие проникали и в среду обслуживающего персонала. И я всегда тепло и грустно вспоминала тех, кто был с нами рядом прежде. Водитель Анатолий Андреевич Хамуха, отслужив в армии, почти двадцать лет работал в Ставрополе с Михаилом Сергеевичем. Я знала его жену, детей. И до сих пор мы не забываем поздравить друг друга с праздником.

Надежды Михаила Сергеевича здесь, «наверху», решить назревшие проблемы во многом не оправдывались. Беды все больше загонялись внутрь, откладывались на будущее. Болел Леонид Ильич Брежнев. Это сказывалось на всем. В ноябре восемьдесят второго его не стало, умер. Пришел Юрий Владимирович Андропов. Но всколыхнувшиеся было надежды оказались недолгими. Андропов был тяжело болен. Страшно вспоминать, но на его похоронах я видела и откровенно счастливые лица.

Наступило время Константина Устиновича Черненко, еще более сложное. Страна жила предчувствием изменений. Необходимость их ощущалась кругом. Росло число людей, открыто поддерживающих, понимающих необходимость реформаторских идей и практических шагов. Но в жизни партии и страны все оставалось по-прежнему. Часто после возвращения Михаила Сергеевича с работы мы подолгу беседовали с ним. Говорили о многом… О том же, о чем все беспокойнее и настойчивее говорили в обществе.

О чем я сейчас вдруг неожиданно подумала, Георгий Владимирович? Есть люди, которых привлекает, я это знаю, внешняя сторона моей жизни. Даже завидуют — моей одежде, моим протокольным «нарядам»… Для меня же важнее другое — сопричастность к тем огромным делам, которые выпали на долю близкого мне человека, моего мужа… Этим и дорожу.

Так долго мы еще не беседовали ни разу: шесть получасовых бобин сменил я в «Грюндиге» — седьмая исписана наполовину, как бывает исписанной наполовину последняя страничка в книге. Ворох «отобранных» листков высится на столе рядом с моей собеседницей. Поскольку листки, как я уже не раз упоминал, разнокалиберные и разномастные, то и ворох напоминает скорее китайскую пагоду с загнутыми краями. Она задумчиво перебирает их, перестраивая рыхлое, невесомое сооружение — или само время, уместившееся в нем? — но всякий раз все равно получается то же самое: пагода. Чувствуется, устала, да и кто бы не устал после нескольких часов такой работы?