Василёк - Любовь Белякова

– Она не любила сидеть на месте. Каждую ночь выходила на улицу, заводила свой байк и неслась по ночным улицам. Тогда мне было двадцать, и я был членом банды. Мы звали себя «Ночными волками».

Феликс вдруг засмеялся, заведя руки за голову, он вытянул ноги вперед.

– Боже, это было так по-детски. В наше время парень моих лет только и мог мечтать, что о мотоцикле. Мы собирали их в гаражах, чинили, наводили лоск, а потом ехали по ночному городу, считая себя крутыми. Среди нас в почете были гонки по проспекту. Наша гоночная трасса начиналась в центре и заканчивалась у светофора за городом. И вот один раз летней ночью я вырвался вперед, до цели оставалось немного, однако на последнем участке меня обогнал другой гонщик. Эта машина была не похожа на наши. Черная, сияющая хромом, звук ее мотора был мягким, ход плавным и стремительным. Управляла байком девушка. В ту ночь я догнал ее лишь потому, что она поддалась мне. Это задело меня, ведь я привык быть первым. Тогда она задала мне очень простой вопрос.

– Какой?

– Она спросила, хочу ли я быть первым? И конечно, я ответил положительно. «Хорошо, – ответила она, – тогда тебе первому придется войти в клетку к голодному льву. И те ребята, что считаются твоими друзьями, с радостью уступят тебе место первенства». Для нее первым был тот, кто лучше всех знает свое дело, а не тот, кто кричит: «Я первый!»

– Вы подружились?

– Больше, она была для меня всем. Ей было двадцать три, Анна была прекрасно образована. Она знала языки, могла начать работу дипломата, однако закончив факультет международных отношений, предпочла другую деятельность, работу в детском саду.

Феликс посмотрел на Василису. Он ждал осуждения и наводящих вопросов. Таких вопросов, которые он и сам поначалу не раз задавал Анне. А она лишь смеялась, говоря, что мы все родом из детства. Ее сердце видело каждого ребенка.

– Я предположу, что она была счастлива, работая с детьми?

– Да уж, это было действительно так! Она сама была как ребенок. Любила сладости, мороженное, все меня пыталась накормить этой сладкой жижей!

Феликс вспомнил, как пришел ближе к полудню к ней на работу. Там он сидел в раздевалке и слушал, как она говорит с двухлетками. Их было много, она одна, дети практически все новички, многие зареванные. Ей было важно, чтобы они поели, обучение хорошим манерам оставались до более спокойных времен. А потому ложки она им велела отложить, котлету взять в руку и смело есть ее так, как получается. Ее дети чувствовали себя свободными, они смеялись, каждый мог взять ее за руку, поговорить с ней. Она была учителем, который закреплял в хрупких детских душах крепкий моральный фундамент. Зарождение морали и основных норм поведения происходит в детстве и юношестве. Она хотела проявить свой дипломатический талант максимально, уча маленьких людей общению.

– Почему?

– Что?

– Почему ее сейчас нет?

– Разбилась. Мы тогда гнали по междугородней трассе. Она была впереди. Ночью в те времена редко кого встретишь на дороге. Но двум забулдыгам прогулка за бутылкой в соседнюю деревню казалась своевременной. Сначала они шли по обочине, а потом плавно сместились центру. Анна могла затормозить, но этого было бы не достаточно, а потому, она ушла на обочину. Все случилось в одно мгновение, я добрался до нее через минуту, но к тому моменту Анна уже успела сбежать от меня навсегда.

Феликс тогда никак не мог поверить в то, что все это произошло с ним. Проснуться, молчать, жить без нее – все это было трудно, поначалу практически невыносимо. Испытывала ли Василиса когда-нибудь подобные чувства? «Конечно, нет! У нее была своя очень сложная жизнь!» – думал Феликс, смотря на Василька.

Феликс почувствовал разочарование. Жизнь раскидала его с теми, кто знал Анну. Да и для тех людей, она не была особенным человеком. Анна снискала славу неудачницы. И только ему она была дорога. Они жили вместе всего лишь один год, но, безусловно, этот год был самым светлым в его жизни, нет, этот год и была его жизнь!

– Когда она умерла?

– Девятнадцатого марта. Завтра будет четырнадцать лет, как ее нет со мной.

– Так долго! – тихо произнесла девушка.

– Да…

Они сидели некоторое время молча. Каждый был погружен в свои размышления. А потом Василиса вдруг быстро и с энтузиазмом заговорила:

– Вы знаете, все живое когда-то уходит в землю, мы превращаемся в мельчайшие частички – атомы, но рано или поздно эти частички становятся кирпичиками для строительства других существ. Возможно, через много сотен лет кто-то будет ходить по этой Земле, неся ее частичку в себе. Она будет жить в другом человеке, или, возможно, в кошке или в собаке. Или вы опять встретитесь. Встретитесь в будущем! Понимаете, я читала, что наша вселенная расширяется, но, возможно, когда-нибудь она опять сожмется в точку, произойдёт большой взрыв, и все повторится. Снова образует галактика, солнце, Земля и вы оба опять встретитесь!

Девушка застеснялась и замолчала.

Феликс ошарашенно смотрел на собеседницу, удивляясь тому, что она придумала несколько теорий меньше, чем за минуту. Ее предположения казались несуразными, однако кто же знает, как все происходит на самом деле?

– Ничего себе, ну у тебя и фантазия! – сказал добродушно Феликс. – Ты та еще выдумщица!

– Я стараюсь. Завтра будет ее день, давайте сходим в храм.

Василиса поднялась и сама протянула ему руку. Ее ладошка была небольшой, кожа в лунном свете бледной. Феликс принял эту маленькую руку помощи.

«Зачем я все это ему говорила! – думала она, снимая туфли в своей комнате. – Так неловко получилось!». Василиса положила голову на ладони, провела пальцами по волосам ото лба к затылку.

Что сказать человеку, который скучает по безвозвратно потерянному близкому? Ни одно слово не уменьшит горе. Такой человек напоминает тонущего, он делает короткий вдох, неожиданно отвлекаясь на какую-то мысль, например, на такую банальную, как мысль о том, что надо помыть чашку. И потом, когда он эту чашку начинает мыть, его сознание вновь утопает в воспоминаниях о близком человеке, и уж не нужна ему ни посуда, ни другие заботы. Он все бросает, он снова на дне. Надо как-то выбираться, и страдалец снова идет делать повседневные дела, моет эту чашку, и она становится такой тяжелой, словно все неприподъемное горе перетекает в нее.

«Как он выбрался из всего этого?» – думала Василиса, стирая слезы, которые непрерывно текли по ее щекам с того момента, как она зашла в свою комнату.

Василиса