Я с тебя худею (СИ) - Донченко Татьяна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леша вытирает рот нижней частью футболки, задирая ее вверх, а я спотыкаюсь об собственные ноги, ослепленная его безупречным, накаченным прессом и рельефными кубиками.
— Прошу, только не забирай Милаша прямо сейчас! — вспоминаю, что еще не сообщила Ульяне о том, что хозяин собаки уже выписался из больницы. — Это разобьет сердце моей сестре.
— Как хорошо, что ты у меня есть, Ермакова, — Милаш падает на спину, Соколов садится и чешет ему пузо. — Сегодня я не планировал его забирать, у меня весь день до вечера расписан. Что я буду делать в Москве в таких ситуациях — понятия не имею! Да и попробуй еще найти нормальную квартиру, в которую бы мне разрешили такого крупнокалиберного пса.
Обрывки разговоров с его родителями в больнице и мои переписки с Тимуром вмиг объединяются в одну картинку. Черт!
— Ты правда поедешь в Москву? — мой голос звучит отчаянно, и я даже не пытаюсь спрятать чувства, которые испытываю в данный момент.
— Перееду, — поправляет он, выпрямляется и смотрит на меня изучающим взглядом. — Только не говори, что это такая неожиданность для тебя. Ты же сама прекрасно все слышала.
— Но я… — осекаюсь, подавляю ком подкативший к горлу, и пытаюсь собраться с мыслями. — Я не думала, что это случится так… скоро.
— Я и так пропустил все сроки подачи заявления, нужно наверстывать упущенное и готовиться к экзаменам.
Милаш остается лежать на траве и наблюдает за нами, философски переводя взгляд с меня на хозяина и обратно. Он лениво зевает и укладывает морду на лапы, собираясь спать. Счастливчик!
— А куда ты хочешь поступать? — прячу руки в карманы, чтобы скрыть небольшой тремор, хотя мне кажется меня уже всю бьет мелкая дрожь.
— Хочу? — Леша брезгливо морщится. — А кто и когда спрашивал, чего я хочу? Я должен поступить на архитектурный, чтобы строить дома вместе с отцом. Он наконец дождался моего факапа и быстро все устроил.
Не представляю, чтобы мама запрещала мне решать что-то, касаемо моего будущего или заставляла делать что-то против моей воли. Я чувствую огромный прилив благодарности.
— И ты не можешь отказаться? — я выгляжу, как обиженный ребенок, и злюсь на себя за это.
— Нет, Ермакова, не могу.
— Почему?
— Потому что я дал слово.
— Но ты ведь не хочешь уезжать.
— Срываться и пить до потери сознания я тоже не хотел…
Пару минут назад он сиял от счастья, а теперь выглядит так, будто кто-то взял и опустил рубильник с его эмоциональным настроением до самой нижней отметки. Я и сама чувствую себя точно так же.
Соколов медленно приближается ко мне и обнимает. Перестаю дрожать от тепла его рук на своей талии, и от всего его тела, прижавшегося к моему. Эти ощущения так чудны для меня, но так… приятны!
Я утыкаюсь лицом ему в грудь и что-то бессвязно бормочу.
— Хэй? Ты чего? — зовет он, но я не отвечаю.
Это неправильно! То, что делает с ним отчим. То, что ему приходится бросать здесь все, что он так любит и уезжать в столицу. А особенно то, что я останусь тут без него в тот момент, когда поняла, как же классно, когда он рядом.
— Ты же не собираешься плакать? — он заставляет меня поднять голову и посмотреть ему в глаза.
— Я, вообще-то, пьяная, могу себе позволить! — надуваю губы, действительно намереваясь дать волю слезам, но Соколов не позволяет опомнится и кусает меня за нижнюю губу. — Ай, больно!
— Будешь реветь, я тебя всю искусаю! — рычит он и крепко стискивает меня в своих ручищах. — И никакая ты не пьяная, ты еще несколько часов назад протрезвела!
— Разве? Ты же говорил, что из-за меня тебе даже за руль садиться опасно!
— Я снова тебя троллил, Ермакова! Скоро ты научишься различать, когда я шучу, а когда нет?
— Никогда! Это невозможно!
Он снова веселеет и мне становится чуть легче. Но я все же не могу настолько быстро перемениться, как он.
- А, на счет твоего отъезда в Москву ты тоже пошутил? — у меня наверняка сейчас такой взгляд, как у кота из «Шрека».
Соколов мотает головой и не отрывается от моих глаз, которые снова наполняются слезами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— А ты думаешь, почему я так тянул вот с этим? — он касается моих губ своими, оставляет на них нежный поцелуй. — Знал, что, сделав это хотя бы раз, уже не смогу остановиться… — Я хмурюсь, желая получить вразумительное объяснение, но он вдруг прыскает от смеха и добавляет: — Наверное, поэтому у меня такие проблемы с алкоголем!
— На тебя так сильно повлияла эта история с Филиппом?
— Не просто повлияла, она разрушила мою жизнь. И делает это снова.
На языке вертятся банальные фразы, типа «мне так жаль» или «все будет хорошо» и ничего, совершенно ничего другого не могу придумать. Как это бесит!
— Не парься, Ермакова, — он улыбается, но улыбка не касается его глаз. — У меня осталось несколько минут прежде чем уехать на работу. И разговоры — последнее на что мне хочется потратить это драгоценное время.
— Сначала, обещай мне кое-что, — прошу я и решительно смотрю на него. — После работы ты вернешься сюда и…
— Не просто обещаю, а торжественно клянусь, — перебивает он, поигрывает бровями и тянется ко мне с явным намерением поцеловать. Я останавливаю его, закрыв его рот своей ладонью.
— Ты не дослушал!
— В этом и смысл: согласиться с той частью уговора, которая меня полностью устраивает.
— Ты можешь побыть серьезным хотя бы секунду?
— Нет, я очень спешу.
— Я тебя сейчас сама покусаю!
— Ни в чем себе не отказывай.
Закатываю глаза. Не знаю, как заставить его выслушать меня. Он нарочно избегает серьезного разговора, и я это чувствую.
— Ты сказал, что Фил хочет поговорить.
Соколов замирает и не двигается, не смотрит на меня, а прожигает взглядом. У него напрягаются скулы, а на шее проступают вены. Я быстро договариваю, чтобы он не успел перебить меня снова:
— А я обещала пойти с тобой! Сегодня вечером мы сделаем это. Вместе!
У Леши расширяются глаза, как будто я предложила похоронить его заживо или что-то похуже. То, чего он боится больше всего на свете.
— Я не могу…
Чувствую себя садисткой, предлагая ему сделать это так скоро, но я почему-то уверена, что это нужно сделать и все тут. Но не могу же я ссылаться просто на интуицию, раз уж других доводов у меня нет.
— Это — лучшая возможность оставить все в прошлом и начать новую жизнь, — не самый мотивационный аргумент, но какой есть. — Когда ты уезжаешь?
— В конце этой недели.
У меня сердце сжимается от осознания, что он уедет настолько скоро. Стараюсь побороть дрожь в голосе и говорю с нажимом.
— Тем более, нужно спешить!
У меня не получается убедить его, я вижу, что он чертовски напуган, а все мое красноречие куда-то улетучилось. Не стать мне мотивационным коучем.
Пока я думаю, как подтолкнуть его к этому серьезному шагу, Соколов неожиданно выдает:
— Ты так этого хочешь?
Киваю и смотрю на него умоляюще.
— Почему? — на его лице проскакивает искреннее недоумение.
— Потому что ты мне не чужой и…
— … и потому что ты чувствуешь, что должна отплатить мне той же монетой за то, что я помог тебе сегодня с твоим кризисом экзистенциальности? Но это же не одно и то же, Ермакова. Моя ситуация немного сложнее.
— Я знаю. Но у меня есть еще одна причина по которой мне важно, чтобы ты поговорил с ним.
Напускаю на себя завесу загадочности, и он клюет. В глазах искрится любопытство.
— И какая же?
— Сделаешь это — скажу.
— Шантажировать меня вздумала? — уголки его губ предательски подрагивают и растягиваются в улыбке.
— Так ты согласен?
— Хорошо, Ермакова, я обещаю поговорить с ним, хотя очень этого не хочу. Очень! — тяжело вздыхает он и запрокидывает голову к небу. — Но мне проще сделать это, чем слушать твои бездарные аргументы!
— Может, в этом и заключалась моя стратегия? — невинно хлопаю глазами.
— У тебя даже стратегия есть?
— Да! Взять тебя измором.
Леша широко улыбается, в глазах появляется задорный огонек. Он придвигается к моему лицу и шепчет в мои губы: