Против часовой стрелки - Владимир Бартол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что, если в самом деле соляная кислота? Я был почти в этом уверен.
— Мы знаем, что у вас сильные руки, — продолжал парень, — и вовсе не собираемся рисковать.
Он словно читал мои мысли. Мне было ясно, что нападение хорошо организовано. Все предусмотрено. Сопротивляться было рискованно. Но видно было также, что они нервничали и даже побаивались меня, не зная, как я себя поведу.
— Кто вы?
— В свое время, Берк, узнаете, а пока сидите спокойно. Руки на колени. И не вздумайте даже пальцем шевельнуть. Вспомните то, что вы переводили о соляной кислоте. Не принуждайте нас к действию. Опустите голову. Голову прямо, а глаза вниз. Вы слышите, Берк?
Я смотрел на этого командира. Молодое приятное лицо с широкими скулами.
— Опустите голову!
Я не люблю, когда со мной так разговаривают. Правда, я не шевельнулся, но и приказа не выполнил.
— Не будьте детьми, — сказал я.
— Вы скоро убедитесь, что мы не дети. Лицо вниз, Берк, в последний раз вам говорю. Не шутите.
Я отвернулся от него и уставился на дорогу. Когда мы выехали из города? И куда едем? Машина мчалась по неасфальтированной дороге с одними подфарниками. Из-под колес летело снежное месиво. Все молчали. Парень впереди держал в руках направленный на меня пузырек, не спуская с меня взгляда.
— Учтите, мы очень близко друг к другу. Плеснете — на вас тоже попадет. И если в пузырьке действительно соляная кислота, я вас ударю по рукам. Ясно? — сказал я громко и с гневным спокойствием.
— Хорошо, что предупредили, — заметил парень рядом со мной. — Будем осторожны. Впрочем, мы это предвидели.
Машина резко свернула влево и остановилась перед каким-то низеньким строением. Двое спереди сразу вышли. Предусмотрительно пятясь задом, медленно вылез мой сосед.
— Выходите!
Когда я выбрался из машины, все трое обступили меня, соблюдая, однако, безопасную дистанцию. Двое из них высокие, крепкие парни. Они отлично понимали, что во мне может взыграть воинственность, когда я обеими ногами ступлю на землю.
— Сюда!
Приземистая, полуразрушенная постройка, бывший хлев или что-то в этом роде. Меня даже взяло любопытство. Медленно шел я к входу с прислоненной дверью. Хлопнула дверца автомобиля — это третий, младший. Парни шли за мной. Темень.
— Направо!
Помещение побольше и не столь темное — откуда-то проникал тусклый свет.
— Вперед!
Чья-то рука подтолкнула меня сзади. Я невольно полуобернулся, но тут кто-то наскочил на меня сбоку, я сбился с шага, споткнулся обо что-то мягкое — согнувшегося в три погибели человека, в царившем здесь полумраке я его не заметил, и полетел через него наземь. Все бросились на меня. Я замахал обеими руками, задел чью-то лохматую голову, множество рук вцепилось в меня, хватали за руки и за ноги; пыхтение и тихие ругательства. Я пытался оторваться от земли, но мы все куда-то покатились, на меня навалилось тяжелое тело, руки мне завели за спину, я не мог установить, сколько было этих чужих рук, это был многорукий полип; я почувствовал на своих руках веревку, удар по голове, из глаз посыпались искры, на голову мне кинули мешок и поволокли по земле, еще крепче затягивая на руках веревку. Потом меня подняли, посадили на какое-то твердое, тяжелое сиденье, привязали к спинке, веревка спустилась на ноги, туго обвилась вокруг них, и тут кто-то прошипел:
— Силен, черт!
С меня сняли мешок. Все делалось по заранее разработанному плану, поэтому меня ничуть не удивила картина, открывшаяся мне в свете двух или трех тусклых лампочек. На большом грязном нетесаном столе, дымя только что прикуренными сигаретами, сидели трое молодых ребят в свитерах. Глаза их были прикованы ко мне. Рядом — несколько бутылок и стаканов. Справа от меня, небрежно прислонясь к приставной лестнице без нижних перекладин, стоял огромный детина в черной кожанке. Слева на ящике, буквально утонув в своей нейлоновой куртке с меховым воротником, сидел парнишка, что вел машину. На полу валялись кирпичи и мусор. Пахло плесенью. Молчаливая пятерка. Я был привязан к большому массивному креслу.
— Что все это значит? — спросил я и тут же почувствовал боль в шее.
Никакого ответа. Незнакомые лица. Хмурые, серьезные и такие молодые! Двое из тех, что сидели на столе, просто красавцы. У парнишки на ящике нос великоват. Тот, что у лестницы, настоящий атлет. Он, конечно, знает свою силу. Прекрасно продуманный полукруг. Тот маленький был в кафе, за соседним столиком. Стало быть, они за мной следили. И когда мы шли с Амоном, несколько раз проезжала мимо машина. Тщательно подготовленная операция. Левый из троих на столе стряхнул на пол пепел, сделал глубокую затяжку и, вдыхая дым вместе со словами, медленно проговорил:
— Берк, ты знаешь кого-нибудь из нас?
Он мне «тыкал».
— Полагаю, что вопросы задавать должен я, — ответил я.
— Полагаешь. Скоро ты увидишь, что все пойдет не так, как ты, Берк, полагаешь. Знаешь кого-нибудь из нас?
Они и в самом деле уделили мне много внимания.
— Прежде всего я не помню, с каких пор мы на «ты».
Помещение пересекали пучки выбившегося откуда-то света.
— Не будь педантом. Кого ты знаешь?
Я не вправе их разочаровывать.
— В отдельности никого. Однако ж шпана вроде вас мне хорошо знакома.
Короткий смешок маленького. Молчание.
— Садись, Берк, двойка. Тереза, дай-ка ему одну горяченькую.
Тот, что стоял у лестницы, не спеша подошел ко мне. Из моих глаз посыпались искры. Крепкая рука. Я смотрел на того, кого называли Терезой. Держался он скорее смешно.
— Это и впрямь геройство, — сказал я и покачал головой.
Во всем, что здесь происходило, была какая-то предрешенность, какая бывает в сказках.
— Геройство отжило свой век, — сказал левый из троих на столе. — Геройство — это для шизиков. — Он выдохнул дым и продолжал: Знаешь кого-нибудь из нас, Берк? Погляди хорошенько. Только смотри, думай о своем здоровье, прежде чем рот открыть.
Средний нервно курил, пристально глядя на меня. Правый взял бутылку, опрокинул ее в высокий стакан чуть не до самого дна и, наливая, постепенно вытаскивал ее. Вино с урчанием лилось в стакан. Осушив стакан, он предложил его среднему, но тот коротко, нетерпеливо замотал головой.
— Ну, скажем, этого, — сказал левый, показывая на среднего. Тот с силой швырнул сигарету на пол и обратился ко мне:
— Такие восемнадцатикаратные болваны не стоят того, чтоб их помнили. Не станешь же ты, Берк, утверждать, что не знаешь меня, а?
В мгновение ока отгадка была найдена. Это тот самый парень, которого я застал у Элы. Мне сразу стало легче. По крайней мере, знаю, в чем дело. Но вместе с тем кровь вновь ударила мне в голову.
— Ты так быстро удрал, что я даже не успел тебя разглядеть как следует. И очень жалел об этом.
— Еще не так пожалеешь, Берк.
— Уголовники! — сказал я презрительно.
Средний крикнул Терезе:
— Врежь ему!
Парень справа от него покачал головой, и Тереза остался на месте.
— Тони, не стоит усыплять его сразу, — заметил правый.
Тони выругался по-сербски.
— Мать твою, Шериф, чей сегодня вечер — мой или твой?
Троих я уже знал по именам: Тереза, Тони, Шериф.
Немногим позднее я узнал, что маленького зовут Педро, левого — Мирт. Итак, полный интернационал.
— Как ты думаешь, Берк, почему мы здесь собрались?
— Потому что ходите в кино и читаете стодинаровую дешевку, Тони.
— А ты ее переводишь.
— То, что я перевожу, стоит дороже.
— Курва есть курва, сколько бы динаров она ни стоила. Знаешь, Берк, мне интересно, почему ты тогда взбесился. Я тебя всерьез спрашиваю. Какого черта ты распсиховался?
Все по плану.
— Сколько лет Эле? — спросил я.
В глаза мне ударил луч света.
— Если черномазый был для нее хорош, то чем плох я?
— Какой черномазый?
— А такой. Тот, что ее обработал в прошлом году.
— Врешь, сопляк.
— И не думаю. Ты слышал, Мирч, я вру!
Оба коротко засмеялись.
— Скажи-ка, Берк, почему ты тогда взбеленился?
— Мерзавцы. Вы себе представляете, во что это вам обойдется? Похищение. Угрозы. Нападение. Лишение свободы. Насилие. Дорого вы, ребятки, заплатите за этот цирк.
— Когда ты отсюда уйдешь, Берк, ты будешь думать по-другому. Ты хватил лишнего. Выйдут из тебя винные пары, и сам увидишь, насколько ты поумнел.
Правый наполнил стакан, протянул его левому и показал головой куда-то назад.
— Подзаправьтесь там.
Левый взял стакан и удалился. Кто там?
— Берк, может ты сам с Элой?
— Свинья!
— Нет, значит. Просто любящий папа?
— Прекратите вы наконец?
— Конечно, нет. И высокоморальный папа?
— Что ты знаешь о морали?
— Я? Ровным счетом ничего. Я о ней и не говорю никогда. Иных трепачей хлебом не корми, дай только поговорить: мораль то, мораль се.