Кремулятор - Саша Филипенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет! Нет, нет и нет! После разгрома белой армии, и в Сербии, и во Франции, я работал простым рабочим. Вращаясь в рабочей среде, я поменял свое отношение к революционному движению. В связи с этим при въезде в СССР враждебности к советской власти я не испытывал, поверьте!
– Сколько времени ты работал простым рабочим до подачи заявления на въезд в Советский Союз?
– Больше года. В 1922 году я уже подал заявление на въезд в СССР…
– Так мало потребовалось времени, чтобы изменить твою психологию и взгляды на советскую власть? Не находишь ли ты сам, Нестеренко, что твоя версия весьма неудачна?
– Слушайте, гражданин начальник, людям предлагали влюбиться в советскую власть в мгновенье! Не влюбился – расстрел! Мне кажется, что год – это вполне себе срок.
– Нестеренко, я знаю, что в Советский Союз ты прибыл не по своему желанию, так как с Советским Союзом у тебя – белогвардейца – не было ничего общего, в СССР ты прибыл по заданию иностранной разведки. Вот об этом и показывай!
– Повторяю, что с иностранной разведкой я связан не был!
Если и есть вещь, которую Перепелица искренне не понимает, так это то, как можно по собственной воле захотеть вернуться сюда. Для чего? Зачем? Как и любой другой пламенный патриот, в глубине души Перепелица мечтает бежать и хотя бы на денек оказаться в Лондоне или в Риме. Всякий раз, когда я выпивал с Головым, Окуневым или Блохиным, «коллеги» непременно просили меня рассказать о Европе.
«А какие там люди? А как они одеваются? А есть ли у них право на собственные мысли? А за что там могут расстрелять? А правда, Петя, что Константинополь похож на Ростов-на-Дону?»
Проведя в Союзе всю жизнь, Перепелица не представляет, как можно захотеть вернуться сюда. Он не понимает, что такое скучать по дому, и не знает, что значит лежать в кровати и каждую ночь перед тем, как уснуть, закрывать глаза и представлять, что ты лежишь дома, что вот тут, слева, на расстоянии вытянутой руки, стена, а вот там – окно. Всего этого Перепелица, конечно, не представляет. Именно этим фактом и стоит объяснять его предвзятость. Возвращение в эту страну по собственной воле для него противоестественно. Тоска по дому, родной язык? Для следователя Перепелицы все это пустое. Любовь? Тем более. Хорошо зная это государство, мой следователь искренне считает, что вернуться сюда можно только ради выгоды. Лично он, будь у него такая возможность, никогда бы так не поступил. В глубине души мой следователь твердо убежден, что смог бы реализовать себя в Цюрихе или в Женеве. Он считает, что из него получился бы отменный частный детектив.
– Упираешься, значит, да? Ждешь, что я сам тебе все выложу? Не веришь, что я докажу, что ты предатель и враг народа?
– Не верю…
– Думаешь, что умнее меня, что до сих пор ничего нет на тебя, да?
– Ну, так сложно сказать, гражданин начальник…
– Думаешь, что остроумнее, начитаннее, сообразительнее меня?
– Да, честно говоря, не сказать, что я много о вас думаю…
– Потому что считаешь меня дураком, да?
– Да нет, что вы – вы очень умный человек…
– А ровно в этом и есть твоя проблема, Нестеренко! Твоя и таких, как ты! Вы потому и проиграли, что недооценивали нас! Вы думали, что мы не продержимся и года, но посмотри на календарь – сейчас 41-й, и мы продолжаем добивать вас. Ты смотришь на меня свысока, думаешь, что образованнее и начитаннее, но оглядись – где ты и где я? Так кто же из нас умнее? Ты, Нестеренко, человек сложноподчиненный, а побеждает простота. Вот ты тут сидишь, паясничаешь, думаешь, что хорошо понимаешь меня, дурака, но в действительности-то все ровным счетом наоборот! Это я хорошо знаю тебя! Я очень много знаю про тебя!
– Это что же, например?
– Я знаю, что ты оформляешь на работу непроверенных людей, которые бывали во время империалистической войны в германском плену, что продаешь урны налево, как это было в случае с прахом ребенка Болотина…
– С Болотиным так получилось, потому что…
– Теперь уж можешь не отвечать! Удивлен? Смотри-ка, кое-что я все-таки знаю, да? Так вот, раз уж ты меня спрашиваешь, что я про тебя знаю, так я отвечу! Я знаю, Нестеренко, что ты для собственной выгоды ликвидировал оранжерею, которая обслуживала посетителей на территории крематория, и тем самым оставил крематорий без цветочного хозяйства…
– Видите ли…
– Заткнись, говорю, и слушай теперь, раз ты так хотел! Ты строишь из себя добряка и весельчака, разыгрываешь из себя рубаху-парня, а между тем все работники крематория боятся тебя, потому что самокритика у тебя отсутствует, за критику ты увольняешь с работы под различными предлогами, как, например, была уволена садовница Щеглова, верно?
– Она…
– Она писала в стенгазету и выступала против тебя на собраниях, за что и была уволена. Думал, я не узнаю этого, да? А какой прожиточный минимум у тебя, Нестеренко, а? Рассказать тебе, раз уж я у тебя на допросе? Так я и расскажу, никаких проблем у меня с этим нет, потому что я человек простой и работу свою выполняю хорошо. Живешь ты, Нестеренко, очень славно и даже имеешь приходящую прислугу, которая убирает твою квартиру, верно? Верно! Собственная прислуга, Нестеренко?! В СССР? Говоришь, работая в Сербии и Франции, хорошо понял простого мужика? Кажется, не до конца!
– Это всего лишь потому…
– Потому что ты, Нестеренко, считаешь меня не очень умным человеком, верно? Все улыбаешься, думаешь, что у меня ничего на тебя нет, а я бы на твоем месте уже перестал бы улыбаться. Кажется, ты считаешь, что за все эти месяцы я ничего не накопал, да?
– Ну, для 58-й, кажется, не особенно…
– Не особенно? А я вот думаю ровным счетом наоборот! Именно потому, что я очень хорошо выучил тебя, Нестеренко, я знаю, что по тебе плачет 58-я! Думаешь, я не знаю, что зимой ты расхаживаешь по кладбищу в шубе? Думаешь, не знаю я, что ты назначил гражданина Соколова на должность дежурного администратора и с ним находишься в хороших взаимоотношениях, что дал ему сразу новый костюм с рассрочкой, а старым рабочим даешь с одновременным погашением денег за тот же костюм? Думаешь, я не знаю, что обыкновенным работягам ты вечно грозишь тем, что отберешь паспорта и вышлешь за границу? Что никого не пускаешь в свою квартиру, что получил ее, выселив рабочих, а сам отремонтировал этот домик, отгородив его, чтобы никто туда не входил? Думаешь, не знаю я, что, когда граждане спрашивают, где директор, ты вечно
