Литературное наследие - Арсений Несмелов

ЭНЕЙ И СИВИЛЛА (ИЗ ОВИДИЯ)

Из подземного царства Эней возвращался с сивиллой.Путь обратный, опасный во тьме совершали они.У своей провожатой Эней вопросил благодарный:«Ты богиня иль только любимица вечных богов?»

В знак признательности за свидание с тенями предковОбещал он воздвигнуть сивилле на родине храм,Но, глубоко вздохнув, отвечала сивилла печально,Чтобы доблестный муж за богиню ее не считал.

«В пору юности я приглянулась мечтателю Фебу,За ответный порыв он мне вечную жизнь обещал,Но, не веря в успех, — продолжала рассказ свой сивилла, —И подарками бог попытался меня соблазнить.

Горстку пыли схватив, я шутливо ему отвечала:Пусть мне столько прожить, сколько будет пылинок в горсти.Но забыла, шаля, попросить благосклонного бога,Чтоб на столько же лет он продлил бы и юность мою.

Правда, Феб говорил, что мою он исправит ошибку,Если в миртовой мгле я немедля отдамся ему.Я отвергла его — и, рассерженный, гневный, навекиОн ушел от меня. Это было семьсот лет назад!

И еще триста жатв — ровно тысяча было пылинок —Я увижу, Эней, на родимых, любимых полях,Налюбуюсь еще триста раз я на сбор винограда,Но и в этих годах я уже начинаю стареть.

И высокий мой рост скоро дряхлая старость уменьшит,Грудь иссушит мою, спину мерзким горбом поведет,И поверит ли кто, что была я когда-то любимаСветодавцем самим, — да и он не узнает меня!

И не тронет судьба только мой предвещающий голос,До последнего дня буду радовать им и страшить…»И сивилла умолкла. Молчал утомленный троянец.И покатой дорогой они продолжали свой путь.

* Ушли квириты, надышавшись вздором *

Ушли квириты, надышавшись вздоромДосужих сплетен и речами с ростр, —Тень поползла на опустевший Форум.Зажглась звезда, и взор ее был остр.

Несли рабы патриция к пенатамДрузей, позвавших на веселый пир.Кричал осел. Шла девушка с солдатом.С нимфеи улыбался ей сатир.

Палач пытал раба в корнифицине.Выл пес в Субуре, тощий как шакал.Со стоиком в таберне спорил циник.Плешивый цезарь юношу ласкал.

Жизнь билась жирной мухой, в паутинеТрепещущей. Жизнь жаждала чудес.Приезжий иудей на АвентинеШептал, что Бог был распят и воскрес.

Священный огнь на Вестином престолеОслабевал, стелился долу дым,И боги покидали Капитолий,Испуганные шепотом ночным.

СОТНИК ЮЛИЙ

Отдали Павла и некоторых другихузников сотнику Августоваполка именем Юлий.

От Аппиевой площади и к ТремГостиницам, — уже дыханье РимаНад вымощенным лавою путем…Шагай, центурион, неутомимо!

Веди отряд и узников веди,Но, скованы с солдатами твоими,Они без сил… И тот, что впереди,Твое моляще повторяет имя.

И он его столетьям передаст,Любовно упомянутое в Книге,Так пусть же шаг не будет слишком част,Не торопи солдатские калиги.

Бессмертье ныне получаешь ты,Укрытый в сагум воин бородатый:Не подвига — ничтожной добротыПотребовало небо от солдата,

Чтоб одного из ищущих судаУ кесаря, и чье прозванье — Павел,Ты, озаренный Павлом навсегда,На плаху в Рим еще живым доставил!

ХРИСТИАНКА

В носильном кресле, как на троне,Плывет патриций… Ах, гордец!Быть может, это сам ПетронийСпешит на вызов во дворец.

Не то — так в цирк или на Форум,Пути иные лишь рабам!И он скользит надменным взоромПо расступающимся лбам.

Но чьи глаза остановилиЛенивый взор его, скажи?Вольноотпущенница илиСлужанка знатной госпожи.

Заметил смелый взор патриций,И он кольнул его не так,Как насурьмленные ресницыПорхающих под флейтой птах.

О нет, еще такого взораОн не видал из женских глаз.Спешит к тунике бирюзовой!Он руку поднял — и погас:

Исчезло дивное виденье,Толпой кипящей сметено,Но всё звенит, звенит мгновенье —Незабываемо оно!

Ему не может быть измены;Пусть, обвинен клеветником,Патриций завтра вскроет вены,Но он — он думает о нем,

О ней, дохнувшей новой силойВ глаза усталые его, —О деве, по-иному милой,Не обещавшей ничего.

Но где ж она? В высоких славахОна возносится, легка:Она погибла на кровавыхРогах фарнезского быка!

НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ

Еще сиял огнями Трианон,Еще послов в торжественном ВерсалеКороль и королева принимали, —Еще незыблемым казался трон.

И в эти дни на пышном маскараде,Среди цыганок, фавнов и химер,Прелестнице в пастушеском нарядеБлестящий был представлен кавалер.

Судьба пастушке посылала друга, —Одна судьба лишь ведала о том,Что злые силы собирает вьюгаНад мирным Трианоновским дворцом;

Что все утехи отпылают скоро,Что у пастушки в некий день один —Единственной останется опоройВот этот скандинавский дворянин;

Что смерть близка и тенью ходит рядом,Что слезы жадно высушит тюрьма,А дворянин глядел спокойным взглядом,Бестрепетным, как преданность сама.

Шептались справа и шептались слева,Но, как в глубинах голубых озер,В его глазах топила королеваСвой восхищенный и влюбленный взор.

Пришли года, чужда была им милость.Взревела буря, как безумный зверь,Но в Тюельри, где узница томилась,Любовь открыла потайную дверь.

И в ночь, в канун, суливший гильотину,Перед свечой, уже в лучах зари,Послала королева дворянинуПривет последний из Консьержери.

В чудесной нераздельности напеваЗакончили они свой путь земной:Казненная народом королеваИ дворянин, растерзанный толпой.

БЕАТРИЧЕ

В то утро — столетьи котором,Какой обозначился век! —Подросток с опущенным взоромДорогу ему пересек.

И медленно всплыли ресницы,Во взор погружается взор —Лучом благодатной денницыВ глубины бездонных озер.

Какие утишились бури,Какая гроза улегласьОт ангельской этой лазуриЕще не разбуженных глаз?

Всё солнце, всё счастье земноеПростерло объятья емуВот девочкой этой одною,Сверкнувшей ему одному.

Не к бурям, не к безднам и стужамВершин огнеликих, а статьЛюбимым и любящим мужем,Спокойную участь достать!

Что может быть слаще, чудесней,Какой голубой водоем,Какие красивые песниСпоет он о счастье своем!

О жалкая слабость добычиСудьбы совершенно иной!..И Небо берет Беатриче,Соблазн отнимая земной.

И лучшие песни — могиле,И сердце черно от тоски,Пока не коснется ВиргилийБессильно упавшей руки.

Пока, торжествуя над адом,С железною силой в кровиНе встретится снова со взглядомСвоей величайшей любви!

ФЛЕЙТА И БАРАБАН

У губ твоих, у рук твоих… У глаз,В их погребах, в решетчатом их вырезе —Сияние, молчание и мгла,И эту мглу — о светочи! — не выразить.

У глаз твоих, у рук твоих…У губ,Как императорское нетерпение,На пурпуре, сияющем в снегу, —Закристаллизовавшееся пение!

У губ твоих, у глаз твоих… У рук, —Они не шевельнулись, и осилили,И вылились в согласную игру:О лебеде, о Лидии и лилии!

На лыжах звука, но без языка,Но шепотом, горя и в смертный час почтиРыдает сумасшедший музыкантО Лидии, о лилии и ласточке!

И только медно-красный барабанВ скольжении согласных не участвует,И им аккомпанирует судьба:— У рук твоих!— У губ твоих!— У глаз твоих!

Глаз таких черных, ресниц таких длинныхНе было в песнях моих,Лишь из преданий Востока старинныхЗнаю и помню о них.

В царственных взлетах, в покорном паденьи —Пение вечных имен…«В пурпур красавицу эту оденьте!»Кто это? — Царь Соломон!

В молниях славы, как в кликах орлиных,Царь. В серебре борода.Глаз таких черных, ресниц таких длинныхОн не видал никогда.

Мудрость, светильник, не гаснущий в мифе,Мощь, победитель царей,Он изменил бы с тобой Суламифи,Лучшей подруге своей.

Ибо клялись на своих окаринахСердцу царя соловьи:«Глаз таких черных, ресниц таких длинныхНе было…» Только твои!

РАЗРЫВ