Литературное наследие - Арсений Несмелов

Евгений Витковский (Москва) Ли Мэн (Чикаго)

ПОЛУСТАНОК

(Харбин, 1938)

* * *

Уезжающий в Африку илиУлетающий на ЦелебесПозабудет беззлобно бессильеОставляемых бледных небес.

Для любви, для борьбы, для сраженийБерегущий запасы души,Вас обходит он без раздраженья,Пресмыкающиеся ужи!

И когда загудевший пропеллерРаспылит расставания час,Он, к высоким стремящийся целям,Не оглянется даже на вас.

Я же не путешественник янки,Нахлобучивший пробковый шлем, —На китайском моем полустанкеДаже ветер бессилен и нем!

Ни крыла, ни руля, ни кабины,Ни солдатского даже коня.И в простор лучезарно-глубинныйТолько мужество взносит меня.

НИЩИЕ ДУХОМ

Он же сказал: иди. И, выйдяиз лодки, Петр пошел по воде,чтобы подойти к Иисусу.

Мудрость наша — липкость книжной пыли,Без живого запаха флакон.Никогда узлов мы не рубили,Не шагали через Рубикон.

Хитрый, робкий, осторожный табор,Трех идей томительная нудь, —Никогда нам, никогда нам за бортК светлому виденью не шагнуть!

Ящички без всякого секрета,Всякой мысли куцые концы, —Мы не рыбари из НазаретаИ не мудрецы, а хитрецы.

Руку другу мы не подавали,Страшным словом насмерть не клялись,Наши лица в рамочном овалеКажутся мне мордочками лис.

Нам, как в панцирь, заточенным в муку,Краткий день отжевывать в беде,И не нам протягивает рукуСветлый Бог, идущий по воде!

ЭПИЛЕПТИК

И снова радость хлынувшего светаВ моей безглазой, бездыханной тьме!..За что мне это, и откуда это,Какая весть пришла в каком письме?

Никто не пишет в адрес мой забытый,Заброшен я в селении глухом.Лишь раз в году в ворот чугунных плитыСтучится кто-то голубым перстом.

И я бегу, весь трепет, беспокойство,На черный камень моего крыльца,И прянет свет — моей болезни свойствоОт дивного, от чудного лица.

По жилам пламень пробежит летучий,Вселенная раскроется мне вся,И вскрикну я, забившийся в падучей,Такого знанья не перенеся.

Куда и кто взносил единым взмахом,Зачем низвергнул с высоты назад?И люди на меня глядят со страхом,И я угрюмо опускаю взгляд.

Всё настойчивее и громче,Всё упрямей тревоги вой…Вижу гибель свою, как кормчийВидит глыбу перед собой.

Доведу ли кораблик малыйПод желанные небесаИли ринутся снова шквалыИзорвать мои паруса?

Знаю только — свое неважно,На любую готов игру,Но доверен руке отважнойДрагоценнейший тайный груз!

И стальное мое бесстрастье —Закаленная страсть его! —Это счастье мое, а счастье —Сила, правда и торжество!

Даже гибель и та чудесна,И напрасен тревоги вой:Погибая, я стану песней,Поднимающей, заревой!

ПОНУЖАЙ

Эшелоны, эшелоны, эшелоны, —Далеко по рельсам не уйти!..Замерзали красные вагоныПо всему сибирскому пути.

В это время он и объявился,Тихо вышел из таежных недр,Перед ним богатырем склонилсяДаже гордый забайкальский кедр.

Замелькал, как старичок прохожий,То в пути, то около огней, —Не мороз ли, дедка краснорожий,Зашагал вдоль воткинских саней.

Стар и сед, а силы на медведя —Не уходят из железных рук!..То идет, то на лошадке едет,Пар клубится облаком вокруг.

Выбьешься из силы — он уж рядом!..Проскрипит пимами, подойдет,Поглядит шальным косматым взглядомИ за шиворот тебя встряхнет.

И растает в воздухе морозном,Только кедр качается, велик…Может быть, в бреду сыпнотифозномНам тогда привиделся старик.

А уж он перед другим отрядом,Где-нибудь далёко впереди,То обходит, то шагает рядом,Медный крест сияет на груди.

— Кто ты, дедка? Мы тебя не знаем,Ты мелькаешь всюду и везде…— Прозываюсь, парень, Понужаем,Пособляю русскому в беде.

________

…Догоняют, настигают, наседают,Не дают нам отдыха враги,И метель серебряно-седаяЗасыпает нас среди тайги.

Бороды в сосули превращались,В градуснике замерзала ртуть,Но, полузамерзшие, бросалисьНа пересекающего путь!

Брали села, станции набегом,Час в тепле, а через час — поход.Жгучий спирт мы разводили снегом,Чтобы чокнуться под Новый год.

И опять, винтовку заряжая,Шел солдат дорогой ледяной…Смертная истома Понужая,Старика с седою бородой!

ЛОДОЧНИК

Гол по пояс. БороденкаОтгорела и бела.Кормит лодка-плоскодонкаДва размашистых весла.

Где вы, унтерские лычки,Заработанная честь?До последней перекличкиОтвечал из строя: Есть!

До последнего привалаНаготове, начеку.Чья рука передавалаИз Полесья к Колчаку?

Чья рука переносилаЧерез милый отчий дом?Что за мужество и силаВ этом облике простом.

Год за годом!.. Без умолкуБранным бредом стонет явьДо китайского поселка,До последнего: Со… ставь!

Разбрелась по свету рота,Как по небу облака…Мужика спасет работа,Сын степного мужика.

Эти руки, эта лодка,Трудовые пятаки,Марширующие четкоВолны Сунгари-реки.

Коротки в июле ночи,Краток отдых на песке.Снова сердце память точит,И опять оно в тоске.

Снится горький дым биваков,Ветер, утренняя рань,Путь из Люблина на КраковИ от Омска на Казань.

Тянет, тянет давний омут,Огневой водоворот:Нет ни Родины, ни дома,А война — еще зовет!

Машет всхлестом алых зарев,Хлынув памяти в глаза…Полно, воин государев, —Не российская гроза!..

Не сибирская зарницаКличет славу и беду, —Перевернута страницаВ девятнадцатом году.

Та страница в злую полночьПеречеркнута судьбой.Льются годы, годы-волныЗаливают нас с тобой!

Ни движенья, ни забвенья,Только памяти набат:Неразрывны с прошлым звенья,Бедный лодочник-солдат!

Ты в плену у грозной силы,Но и согнутый в кольцо —В неких списках до могилы:— Налицо!

ИНТЕРВЕНТЫ

Серб, боснийский солдат и английский матросПоджидали у моста быстроглазую швейку.Каждый думал: моя! Каждый нежность ей несИ за девичий взор, и за нежную шейку…

И врагами присели они на скамейку,Серб, боснийский солдат и английский матрос.

Серб любил свой Дунай. Англичанин давноНичего не любил, кроме трубки и виски…А девчонка не шла; становилось темно.Опустили к воде тучи саван свой низкий.

И солдат посмотрел на матроса как близкий,Словно другом тот был или знались давно.

Закурили, сказав на своем языкеКаждый что-то о том, что Россия — болото.Загорелась на лицах у них позолотаОт затяжек… А там, далеко, на реке,

Русский парень запел заунывное что-то…Каждый хмуро ворчал на своем языке.

А потом в кабачке, где гудел контрабас,Недовольно ворча на визгливые скрипки,Пили огненный спирт и запененный квасИ друг другу сквозь дым посылали улыбки.

Через залитый стол неопрятный и зыбкийУ окна в кабачке, где гудел контрабас.

Каждый хочет любить — и солдат, и моряк,Каждый хочет иметь и невесту, и друга,Только дни тяжелы, только дни наши — вьюга,Только вьюга они, заклубившая мрак.

Так кричали они, понимая друг друга,Черный сербский солдат и английский матрос.

1920