Целитель #12 - Валерий Петрович Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Предлагаете ликвидировать Боуэрса? — мило улыбнулся Иванов.
— Нет-нет, ни в коем случае! — всполошился ученый. — Да, Лит… м-м… «сдал» меня, и пассивно наблюдал за тем, как готовится мое убийство. Ну-у… Да, неприятный человек, но в нем просто разгулялся своеобразный «комплекс Сальери»! Однако, как мне намекали, он… э-э… как бы «перековался». В общем… Что я предлагаю? Во-первых, предложить Боуэрсу бежать в СССР. А вот, если заартачится… Вот тогда его можно похитить без особых церемоний и перевезти сюда. Но этого мало. Одновременно с похищением… ну, или побегом необходимо организовать изъятие всех секретных материалов — в самом Центре пространственно-временных структур, что в Лос-Аламосе, в Массачусетском технологическом институте, в Колумбийском университете и в НАСА. Понимаете? Никого вообще убивать не нужно, поскольку те ученые или инженеры, что участвовали в проектах Боуэрса, работали не надо всей проблемой в целокупности, а над ее мелкими частями, не догадываясь даже о сути своих исследований. Ну и, разумеется, в тот же самый день «Д» необходимо устроить ряд диверсий — угнать или уничтожить самолет, вооруженный инвертором, а заодно и пару мобильных устройств — они все находятся на полигоне «Уайт-Сэндс». Обе хронокамеры, в Колумбийском универе и в Лос-Аламосе, тоже нужно свести на нет. Ну, и преобразователи пространства туда же — и тот, что в Лос-Аламосе, и запасной — на базе Эдвардс. Вот в этом случае станет гора-аздо спокойней!
Иванов задумчиво покивал.
— Что же… Если американцы вывезли оберштурмбанфюрера СС Вернера фон Брауна, то почему бы нам не вывести из игры Лита Боуэрса? — он украсился мягкой улыбкой. — Товарищ Фейнберг, а ведь вы обрусели!
Глава 12
Среда, 26 апреля. День
«Альфа»
Эквадор, южнее Гуаякиля
Банановое дерево оказалось травянистым, больше всего похожим на лук-порей, только в два человеческих роста. Ряд за рядом тянулась бесконечная плантация — ровным, широким разливом зелени до самых гор, синевших вдали.
«Zona bananera».
Рита впервые в жизни пробовала спелый банан! Вкусноте-ень…
Плоды, что лежат в советских магазинах, срезают прямо здесь, недели за две до спелости. А когда их развозят по сети «Универсам» или «Гастроном», начинается любопытное действо — бананы обрабатывают «газом созревания». Оказывается, налившийся соком фрукт выделяет этилен, и как бы будит зеленых братьев по грозди: «А ну, быстро спеем!»
— Урожай собирают два раза в неделю, — делился информацией Харатьян. — У бабушки на даче картошка вырастает за три месяца, а банан зреет больше года! Представляешь? Даст гроздь в двадцать кило — его срубают, а побеги уже в рост пошли…
— Всё-то ты знаешь, — улыбнулась Гарина.
Дима вспыхнул румянцем, зарделся, как мальчик.
— Да это Санчес всё, он тут с малых лет… Будет батрака дона Альварадо играть. Вон, вкалывает…
Девушка оглядела плантацию. По дорожкам-«магистралям» торопливо шагали местные работяги — таскали увесистые грозди, накрывали пакетами распустившиеся цветы, пряча завязь от букашек-таракашек, выпалывали сорняки…
— Рита… — стихший голос Харатьяна дрогнул. — Мы с тобой… друзья?
— Да, Дима, — мягко ответила Гарина, не дозволяя вырваться понимающему вздоху.
— Скажи… — Дмитрий замялся. — А на что-то большее я могу рассчитывать? Ну, пусть не сейчас, пускай потом, — заторопился он. — Вообще, когда-нибудь?
— Нет, Димочка, прости.
Харатьян сник, грустя об утраченных надеждах, но вера все еще жила в нем, хотя и еле теплилась.
— Это ты меня прости, — забубнил он, отворачиваясь. — Не надо было спрашивать, но ты же понимаешь… Пока не задашь этот вопрос, не успокоишься. Да и потом покоя не дождешься… Но хоть мучать не будет собственная… собственное недеяние!
Рита грустно улыбнулась. Все мужчины обычно робеют, вопрошая девушек. Наверное, страшатся услыхать отказ.
— Дим, а тебе Наташа нравится?
— Нравится, — невесело ответил актер. — Но ты мне нравишься больше… А-а! Балбес… — покривился он. — Причем тут, вообще, мера? Просто… Наверное… Я все-таки люблю тебя.
Рита вздохнула, а Дима сильно огорчился.
— Вот же ж… Извини, Рит! Тебе и так нелегко, а тут я еще, со своей любовью!
Гарина медленно покачала головой.
— Знаешь, Дим, не так уж у меня всё и страшно, — девичье лицо словно осветилось изнутри. — Тяжело терять, а меня — всего-то! — мучит ожидание. Ничего, дождусь. Но… признание всегда приятно. Помнишь, у Лопе де Веги? «Любовью оскорбить нельзя, кто б ни был тот, кто грезит счастьем; нас оскорбляют безучастьем…» — она тихонько засмеялась. — Понял?
— Понял! — разулыбался Харатьян.
Зависла неловкая пауза, но длилась она недолго.
— Внимание! — протяжно выкрикнула помреж. — Тишина на площадке!
— Приготовиться! — подхватил Гайдай. — Свет! Мотор!
— Есть мотор! — браво откликнулась Евгения Ивановна[16], включая магнитофоны.
Помреж, вытягивая «хлопушку», отбарабанила:
— Сцена двенадцатая «Плантатор», кадр два, дубль три!
— Камера!
— Есть, — вытолкнул Игорь Анатольевич[17], плавно наводя стрекочущую «Панафлекс».
Нумератор щелкнул перед объективом, как кастаньеты.
— Начали! Съемка пошла!
* * *
Гайдай превзошел себя — перестрелку на «опушке» банановой плантации разыграли просто блестяще. «Кольты» с «ТТ» и «Вальтерами» палят, кони ржут, люди кричат, убивают — и гибнут… Но даже в этой дьявольской экспрессии нашлось место смешному и нелепому, в духе совершенных пародий на вестерны.
Коварный Мигель Альварадо решил силой захватить Литу Сегаль — поскакал впереди своих полуохранников-полубандитов на лихом коне, однако его дерзкий план разбился о непредсказуемые реакции простодушного, наивного Владлена Тимошкина…
В Москве Рита навещала конюшни на выходных — добрые «арабы», будучи страшными лакомками, издали приветствовали ее радостным «и-го-го!» А Гарину скакуны здорово успокаивали — неторопливая выездка отводила тревоги.
Она и Мишу затащила однажды, а тот оказался истинным кабальеро…
…Устав отбиваться да отстреливаться, девушка сдала оружие помрежу, которая, при всех своих талантах, исполняла заодно роль реквизитора, и неторопливо зашагала к «актерке» — облупленному автобусу-кемперу, где исполнители с исполнительницами переодевались или перекусывали. Примета кочевого быта…
— Рита!
Гарина вздрогнула даже, услыхав голос Боярского. Девушке в этот момент показалось, что ее окликнул «настоящий» Альварадо, не злой, в общем-то, персонаж, но эгоист конченный. А себялюбие, помноженное на ревность, делало его опасным. В том числе, и для самого себя.
— Риточка… — актер приблизился с быстротой, не оставлявшей маневра. Он с ходу обнял Гарину за плечи, но притиснуть не смог — девушка выставила локоть, и мягко освободилась. Мишина школа!
Уроки на татами, забытые в уме, запомнились телу.
Боярский малость растерялся, ослабил напор, но девушка не стала добивать противника. Не руками или ногами — стоило назвать того по отчеству, намекая на возраст, и готово. Можно, как в школе, играя в «морской бой», шептать: «Убит!»
— Михаил, не стоит, — сказала Рита прохладно.
— Рита… — в голос актера пробралась обволакивающая хрипотца. — Понимаю, я не лучшая пара молодой женщине, просто… никогда не встречал такую, как ты! И красота… И милота… И ум! Я… Я теряю равновесие, как тот здоровяк, которого ты сбила с катушек приемом дзю-до!
— Кун-фу, — чинно улыбнулась девушка.
Боярский замотал головой, словно в немом восхищении, и заговорил — сбивчиво, горячо, красиво:
— Рита, я прошу только об одном-единственном свидании, одном-единственном часе блаженства! Я готов исполнить любой твой каприз, любое земное желание, которое только по силам смертному! Да, я уже не мальчик, оттого и избегаю сладкой лжи…
Я… умоляю тебя о встрече, пускай короткой, но кто же знает, сколько длится счастье?
— В среднем — одиннадцать минут, — невинно уточнила девушка. — Прости, но… нет.
— Но почему? — вскричал герой-любовник в запале.
— Я люблю другого Мишу.
Пятница, 28 апреля. День
«Альфа»
