Ядро ореха - Гариф Ахунов

Проходя мимо дома родителей, приподняла воротник, опустила на лицо шальку, пронеслась чуть ли не бегом: кто его знает, как бы не доглядели!

У ворот Дияровых на минуту остановилась — сердце колотилось гулко и часто, — набравшись смелости, толкнула калитку. Заботливо подметенный двор, аккуратно протоптанные тропки-дорожки, прислоненная у крылечка желтая деревянная лопата, пушистый голик для ног — от всего этого веяло такой свежей чистотой и опрятностью, что Файруза, неожиданно для себя, совершенно успокоилась. Поправив. шаль и опустив воротник, она весело смела с валенок снег и, глубоко вздохнув, — будь что будет! — решительно вошла в сени.

В отворенную дверь ворвались клубы холодного пара, и из-за печки, посмотреть, кто это такой румяный пришел с мороза, выглянула сама хозяйка — пожилая, лет пятидесяти женщина, в белом «домиком» платке, цветастом ситцевом платье и белом же накрахмаленном переднике. За нею мал мала меньше высыпали здоровенькие ребятишки и с любопытством уставились на Файрузу.

— Здравствуйте, Тауфика-апа!.. — проговорила она задорно.

— Здравствуй, голубушка, — по лицу хозяйки пробежала тень недоумения, но тут же светло-голубые глаза залучились добрым и ласковым светом. — Стара, видать, стала: чего-то я тебя не признаю?

— Вашего соседа дочка я. Шавали Губайдуллина знаете? Ну, а я — Файруза, старшая дочь его. Вот проведать вас пришла. Как-никак — односельчане.

— А-а, вон оно что! Ну, спасибо, доченька, вот как расчудесно... да ты проходи, присаживайся! Только уже не обессудь старых за кавардак-то, переезжаем ведь, квартиру нам новую определили, так в избе, конечно, все вверх дном — собираемся...

— А я поэтому и зашла! Слыхала, будто вы переезжаете, может, думаю помочь надо... — первый раз в жизни соврала Файруза и, радуясь, что пришлось это очень кстати, в то же время ужасно смутилась и покраснела: радость тетушки Тауфики оказалась такой большой и искренней.

— Ах, доченька, спасибо.! Ай, спасибо, любонька ты моя! Вот уж правду в народе сказывают: кого с неба ждешь, того земля пошлет. А я все гадала, как мне одной управиться! Лутфулла-то мой совсем завертелся — с вышкой своей разлюбезной никак расстаться не может, как рассвенет — так туда, а вечером заявится и на боковую. Я уже думала, пока жива буду, ни одного больше в такую работу не отдам, ан оглянуться не успела, старшенький-то мой, Булат, так и потопал по отцовской дорожке... Тогда ты, доченька Файруза, доставай-ка из того шкапа одежду да связывай ее в узлы — я тебе на то простынки дам беленькие. А не то воротится Лутфулла, и пойдет все на скору ручку — комом да в кучку...

Файруза, подвязав поданный тетушкой Тауфикой передник, рьяно принялась за работу. В хозяйстве Дияровых имелось все необходимое для большой, многодетной семьи, хотя, впрочем, обстановка в доме была по-деревенски незамысловата. Это пришлось Файрузе по сердцу, и она подумала, что хозяева, несмотря на видимый достаток, люди, кажется, простые и неизбалованные. В то же время посреди комнаты с потолка свешивался большой светло-зеленый абажур, стояла в сторонке широкая никелированная кровать, а в углу выстроились разновеликие деревянные кроватки — это уже было по-городскому, и Файруза с интересом оглядывала убранство избы, невольно оценивая все увиденное. Поставленный же наверху платяного шкафа блестящий самовар был прикрыт тонкою кружевной накидкой — точно так же, как в любой избе ее родной деревни.

Ловко связывает узлы Файруза. Время от времени она поглядывает на тетушку Тауфику, и эта пожилая И, несмотря на деловитость, очень добрая женщина в белом переднике и белом платке нравится ей все больше, Файрузе до смерти хочется, чтобы она снова заговорила о Булате. Но тетушка Тауфика так и не проронила о старшем сыне больше ни одного словечка. Перечислила всех остальных своих детишек, толкуя, у кого какой характер, какие повадки, какие в школе отметки; малышей, путающихся под ногами, ласково выпроваживала в отгороженный за печкою детский уголок. Между делом, к слову, пожаловалась Файрузе на осточертевшую кочевую цыганскую жизнь, сообщила, что здесь уже, на родине мужа, собираются они со стариком осесть до скончания века. Оказалась она ловкою и сильной просто на удивление, Файрузе, хотя та была намного моложе ее, ни в чем не уступала и даже очень легко, без натуги вскинула наверх большой, сложенный в углу кучи пожитков, здоровенный желтый чемодан. Сразу видно было, что всю свою жизнь она провела в неустанном труде и сидеть на шее у мужа не привыкла, да и не имела на это ни малейшего желания. Славная бабушка у Тансыка! Но почему же она совсем не упоминает о старшем сыне? Удивительно...

Так дружно и сноровисто уложили они почти все вещи. Тетушка Тауфика беспрестанно журчала хлопотливым голосом, перемежала расспросы и рассказы благодарными «спасибо» Файрузе.

Потом поинтересовалась вдруг, почему ее родители к ним не заходят: может, предпочитают жить уединенно, знакомства не заводить — тогда, конечно, понятно. Вопрос этот застал Файрузу врасплох: она и понятия не имела об отношениях родителей с новыми соседями, не навещая их уже с полгода; из затруднения же ее вывела сама тетушка Тауфика.

— Да и то сказать, в жизни хлопот не перечесть. Всякому своей заботы хватает, — проговорила она тихо и мягко. Вообще голосу ее присуща была удивительная мягкость и теплота — подобные голоса встречаются чаще всего у любящих матерей. Файруза даже вспомнила с грустью бабушку свою Юзликай — только при ней было так тепло и чисто на душе. «Славная у Тансыка бабушка!» И она работала легко и споро, радуясь, что невеселые мысли, обуревавшие ее поначалу, словно растаяли от этого мягкого и уже родного голоса, и все ждала, не заговорит ли тетушка Тауфика о Булате, — ведь ей так хотелось узнать, где он теперь и что собирается делать... Может, и вспомнила б тетушка Тауфика о сыне, знай она, с какой тоской думает Файруза о нем, может, тогда утешила бы мать Файрузу?..

Приехал с работы Лутфулла-абзый. Отирая с рыжих усов тающий иней, поздоровался с Файрузой, похвалил расторопную хозяйку. Рядом с дородной своей женой казался он приземистым и низкорослым — тетушка Тауфика была чуть ли не на голову выше мужа, а располнев, стала выглядеть внушительнее, Файруза поняла, что и Булат внешним обликом пошел в матушку — рослый, волосом черный, а Лутфулла-абзый был рыжеват. «Ой, какой у Тансыка маленький дедушка», — подумала Файруза, но почему-то вдруг оробела перед этим маленьким дедом, смущенно помолчала и, наскоро попрощавшись, убежала домой.

— Кто такая? — — спросил Лутфулла-абзый, когда за Файрузой захлопнулась дверь.

— А соседа нашего, Шавали, старшая дочка. Помогать пришла, ласточка, — ответила ему жена и ласково взглянула в окно.

— Кажись, о ней говорили, будто с отцом не ужилась?

— Не знаю, я того не слыхала. А в работе — ловка, ничего не скажешь. Ну, прямо огонь... — На секунду задумалась, помолчала и нерешительно, будто про себя, добавила: — Вот бы нашему Булату такую девку...

— Молодые на свой аршин меряют, мы им не указка. Тебе хороша, а ему и не приглянется, — буркнул Лутфулла-абзый. — Давай-ка, мать, лучше чего-нибудь перекусить. А то натощак загнешься с этими узлами...

...Файруза пришла домой взволнованная. Тансык со школы еще не возвращался, и она взялась готовить обед: рассеянно развела под котлом огонь и неожиданно для себя запела — на душе у нее было как-то неопределенно радостно и светло. Стукнув в дверь, вошла девушка-почтальон, Файруза, расписавшись в истрепанной с кожаным переплетом книжке, получила вдруг перевод на пятьсот рублей. Фамилии отправителя на нем не значилось, и оторопелая Файруза принялась допытываться у почтальона, от кого перевод, но та, разумеется, ничего не знала. Она только и смогла сказать определенно, что деньги высланы из Елабуги, — у Файрузы же ни в самом городе, ни в тех краях никого никогда не было...

4

На новую квартиру приехали лишь вечером, когда по городу зажглись уже уличные фонари. Расставлять мебель и разбирать вещи было поздно, поэтому все пожитки снесли в одну комнату и там оставили до утра, только в будущей детской тетушка Тауфика три раза кряду вымыла пол, и они вместе с мужем расставили вдоль стены детские кровати, накормили ребятишек и уложили их спать.

Стало после этого в доме тихо, а на душе у них куда как спокойнее; много раз в своей кочевой жизни переезжали эти немолодые супруги с места на место, но всегда после очередного переезда с легким сердцем забывали они свои дорожные мучения; и теперь тоже прошли в будущий зал-гостиную, постелили там на остро еще пахнущий краскою светло-коричневый в белесых следах пол пару газеток, сели рядышком, вытянули с наслаждением ноги в одинаковых шерстяных домашней вязки белых чулках и легко вздохнули: уф-ф!