«Эффект истребителя».«Сталинский сокол» во главе СССР - Сергей Артюхин

— Нет-нет-нет, не сегодня. Сегодня у ребят праздник, зачем его разбавлять речами, правда? Так что давайте все же отдохнем от скучных будней и немножечко развеемся.

Оркестр тем временем заиграл танго.

— Ого. Прямо как в Германии, на фронте. Алена, дорогая, составите компанию еще разок? Позволите?

— Да-да, конечно, Богдан Се… Богдан, — девушка все никак не могла привыкнуть называть генсека по имени. Это казалось просто дикостью и чем-то невероятным.

— Тогда прошу, — вечер только начинался, а глава советского государства уже был в превосходном настроении.

В конце концов, он оставался молодым мужчиной, совершенно не равнодушным к красивым девушкам и приятной компании…

Глава 11

Последнюю неделю Богдан чувствовал себя помолодевшим буквально до двадцатилетия. Сердце пело, а душа радовалась так, что работа не то что спорилась – испарялась от прикосновения генсековских рук.

Тем временем, страда была в самом разгаре. До двадцатого съезда партии оставалось уже не так уж чтобы и много времени. А ведь именно на нем Драгомирову предстояло окончательно утвердить свою собственную власть, уже без поддержки Берии в качестве тяжелой артиллерии.

Понятно, что Богдан чувствовал себя несколько неуверенно – все же в одиночку он партией и страной еще не управлял. И вполне себе логично предполагал, что дождавшиеся смерти Лаврентия Павловича хищники бросятся в бой. И не факт, что хватит авторитета и умений защититься.

Собственно, поэтому генеральный секретарь и задумал ход конем. Ну, вообще-то авторство "фундамента" идеи принадлежало умершему наркому (хотя, пожалуй, даже и Сталину), а Богдан только лишь ее доработал и творчески развил. И понятно, почему ему пришлось этим заниматься – оппозиция, хоть и неявная, в партии имелась, и с этим что-то надо было делать.

Состояла идея в том, что Драгомиров собирался провести некоторые политические модификации советской системы, призванные укрепить его власть, ослабив при этом власть партии. Как? Усилив роль Советов и ослабив республиканские и областные комитеты. Причем ослабив радикально, путем их фактического уничтожения.

План был достаточно прост: если отбросить разнообразную словесную мишуру, вроде "укрепления единства партии и народа" или "улучшения качества оперативного управления", то его ядром оставалось предложение о фактическом упразднении областных и республиканских комитетов. Вместо них на уровне округов, объединявших по нескольку областей и республик, создавались комитеты окружные, подчиненные ЦК КПСС – и генеральному секретарю соответственно – напрямую.

Окружные комитеты получали власть над райкомами напрямую. А те, в свою очередь – расширенные полномочия.

Такой механизм увеличивал роль КПСС в рамках всего Союза, но значительно сокращал возможности местных партийных начальников, которых теперь можно было гораздо легче контролировать. Ибо, во-первых, они больше не могли опираться на конкретные административные образования, вроде тех же республик, а во-вторых – их становилось попросту меньше.

Кроме того, это позволяло улучшить качество контроля реального положения дел – ибо председатель окружкома не отвечал напрямую за провалы конкретной республики или области, а значит, был менее заинтересован скрывать их ошибки и недостатки. Теперь за состояние дел в них отвечали областные Советы, избиравшиеся, как ни странно, на основе альтернативного голосования.

Это тоже была необходимая мера – Драгомиров был вынужден перестраховываться, а значит, нужно бросить оппозиции кость. Ею стали профсоюзные организации, получавшие право на выдвижение собственных, отличных от партийных кандидатов. Естественно, в любом случае оба кандидата в КПСС состоять будут (в том же профсоюзе по-другому не продвинуться никак) — но выбор все же появляется. Наконец – какая-никакая, а площадка для дискуссий, ибо в самой партии фракционность запрещена и жестоко карается.

Понятное дело, что Богдана заботил здесь совсем не выбор простого человека. Оппозиции нужны были позиции для отхода и приятные и теплые посты. Естественно, что не только оппозиции, но и сторонникам Драгомирова.

Фактически, такая система вела к большей унитаризации государства, ведь партия теперь оказывалась вне республиканского деления и становилась гораздо более централизованной структурой, в значительно большей степени подчиненной генеральному Секретарю.

Мешать планам реформ после их озвучивания широким партийным – и народным – массам мгновенно становилось весьма затруднительным и неприятным делом. Любые такие попытки сразу могли наткнуться на обвинения в национализме, местничестве или бюрократизме. Учитывая, что в армии и НКВД авторитет Драгомирова зашкаливал, напрямую противостоять ему было практически невозможно.

Но совершенно очевидным оставалось и то, что просто так такие изменения через съезд протащить было невозможно – даже с поддержкой "силового блока". Просто потому, что угроза нависала над сотнями и тысячами весьма и весьма влиятельных партийных лидеров. А значит, напрямую выносить на съезд такие предложения было опасно. Оппозиция вполне могла организоваться – и победить. Чего, вполне понятно, Драгомирову явно не хотелось.

Поэтому-то он и решил "есть слона по кусочкам". Следовало озаботиться получением парочки дополнительных козырей. Что это означало? Ну, для начала Богдан собирался изменить конституцию СССР, введя в нее несколько новых статей и слегка модернизировав.

Плюсом этого предварительного шага было то, что уже на стадиях обсуждения и принятия нового "основного закона" плесень оппозиции будет вынуждена проявить себя. Просто потому, что иначе шансов на съезде КПСС у противников Драгомирова не останется вообще и они реально лишатся власти.

Получалось, что даже в том маловероятном случае, если новые статьи не примут в том виде, в каком их хочет внести Богдан, он все равно оказывался в выигрыше, зная "оппозиционеров" в лицо. Да и, опять же, можно будет выторговать отступные от партийцев в обмен на свои уступки.

А уже на съезде, воистину должном стать судьбоносным для страны, можно будет "валить" конкретных товарищей. Механизм был опробован еще в тридцать седьмом, а авторитета и влияния у генерального секретаря хватало как в армии, так и в НКВД.

Да и компромата, собранного за время работы в ведомстве Льва Захаровича Мехлиса, у Драгомирова оставалось на большую часть Политбюро и Президиума. Этого было достаточно, чтобы как минимум заставить противников реформ отступить на профсоюзные посты, специально, собственно, для этого Богданом и создаваемые.

И вот уже после этого генсек и собирался осуществлять задуманное. Остановить его в тот момент будет уже практически невозможно. А после того, как Богдан закончит – невозможно в принципе.

Но Конституция являлась только частью плана, даже этого явно не хватало. Помимо всего, молодому советскому лидеру нужен был и зримый внешний успех, и в этом бесценную помощь собирался оказать небезызвестный Старик, обладающий во Франции значительнейшими связями и немалым влиянием. Да и генералу де Голлю настала пора возвращать старый должок.

Солнце, столь долго висящее в небе над Парижем, наконец скатилось за горизонт, спрятавшись за стенами дворца. Темнеющее небо, нависающее над двором, должно было принести долгожданную прохладу. Однако даже в девять часов вечера температура воздуха не желала падать. Лишь редкий ветерок приносил оживление.

По всей стране французы собирались на выходные за город – или, наоборот, в город, на отдых – в то время как несколько мужчин, собравшихся в центре блистательной столицы, намеревались принять воистину судьбоносное решение для Франции, Европы и всего мира.

Заседание правительства в Елисейском дворце продолжалось вот уже несколько часов и заканчиваться явно не собиралось. Несколько раз на улице появлялись затянутые в костюмы хмурые мужчины – иногда курящие, иногда просто наслаждающиеся свободной минутой и разминающие спину, но ни разу никто не сделал попытки уехать.

На гравии двора застыли три десятка самых разных автомобилей – от респектабельных черных "Ситроенов", до несколько легкомысленного белого "Рено Альпин". Водители, сбившись в кучку у западной стены, там, где ветерок гулял чаще всего, лениво разговаривали, даже и не ругая начальство, давно уже привыкнув к тому, что большую часть рабочего дня им приходиться ждать своих высокопоставленных пассажиров.

— Господа, предложение советского правительства слишком хорошо, чтобы от него отказываться. Я в очередной раз здесь это говорю, — немолодой гладко выбритый мужчина, Мишель Дебре, являвшийся министром финансов Четвертой республики, практически обмяк на стуле, но говорил уверенно.