Королевство вандалов. Взлет и падение - Ганс-Иоахим Диснер

В психологическом и социологическом отношении соответствующее положение, в котором находились массы провинциальных римлян, было гораздо проще; они отнеслись с смене господина между 429 и 442 гг. по большей части безразлично или даже положительно и без колебаний пошли на сотрудничество с вандалами [188]. Поскольку в экономическом плане их дела теперь обстояли лучше, чем прежде, они нередко становились яростными сторонниками новых правителей, что прежде всего выражалось в их переходе в арианство. Естественно, это стало точкой расхождения и для духовных лиц. Само собой, было бы ошибкой постулировать для времени Августина cum grano salis (здесь: даже в шутку) связь имущих слоев с ортодоксальной церковью, а неимущих с донатизмом и иными схизматическими церквями. Это соотношение, судя по всему, было во многом противоположным. Сейчас ортодоксальная церковь в целом рассматривается как общество бедных или обедневших, в то время как арианская церковь в любом случае могла считаться представительницей состоятельных слоев. Переход в арианство практически гарантировал также экономические выгоды, как вновь и вновь подчеркивают наши источники; как следствие, этот переход представлял собой большой соблазн как для богатых, которым угрожало разорение, так и для бедных. Таким образом, пылкости веры ортодоксов все время противостояли такие мотивы, как экономическая нужда, удобство или повышение социального статуса, которые иногда легко перетекали один в другой. Эта ситуация была, во всяком случае, менее сложной для кругов, не интересовавшихся церковной борьбой; они по возможности всегда предпочитали службу вандалам или по меньшей мере сотрудничество с варварами тяжелой конкурентной борьбе в чисто «гражданском секторе». Наряду с государственным аппаратом и арианской церковью, которая охотно принимала римских клириков, благоприятные условия этому давали такие производственные сферы, как оружейные мастерские, текстильные предприятия, верфи или рудники, леса и владения, которыми располагал король [189].

Разумеется, часто административное и экономическое сотрудничество были тесно связаны между собой таким образом, что вандалы по большей части сохраняли в своих руках все рычаги управления, в целом не оказывая почти никакого влияния на производство. Это позволяет отчетливей выделить те сферы экономики, в которых варвары принимали самостоятельное участие: сельское хозяйство, прежде всего животноводство, и оружейное производство; в соответствии с традициями силезского и венгерского периода к ним присоединились новые ветви металлообработки (утварь и украшения). В этих областях также были задействованы вандалы, причем они, естественно, использовали труд рабов и колонов. Все остальные ветви ремесла и производства были полностью предоставлены местному элементу, хотя мы должны считаться с многочисленными инициативами и контролирующими мероприятиями вандальского правительства (прежде всего в производстве оружия и кораблей). Отстраненность вандалов от ремесла. и промышленности скорее пошла на пользу, чем навредила экономике Северной Африки. Работа продолжалась в привычном ключе, многие виды товаров, которые в римское время – часто в качестве уплаты налогов – направлялись в Италию, доставлялись теперь и в другие заморские страны. Естественно, во многих отношениях производство должно было перестроиться в соответствии с вандальскими требованиями; с другой стороны, в период нашествия, во времена гонений Гунериха и поздние периоды мавританской угрозы были времена, когда оно почти замирало. В юго-западных пограничных областях ремесла и промышленность все больше приходили в упадок, и из-за недостаточного ухода за системой орошения эти территории постепенно становились все бесплодней и в сельскохозяйственном отношении. В целом экономический потенциал Северной Африки во времена вандалов все же был весьма значительным. Так, нельзя недооценивать объемы строительства, которые могли служить примером для многих других государств. В Карфагене и в других городах были по большей части вновь заполнены возникшие из-за нашествия пустоты. Писатели часто сообщают о строительстве роскошных дворцов и бань, а также церковных и монастырских зданий, которые могли быть предприняты, пожалуй, только после устранения самых срочных гражданских потребностей [190]. Транспорт и пути сообщения, пожалуй, едва ли отставали от позднеримских [191]. Мировой порт Карфаген гарантировал морское сообщение по всем направлениям и в то же время был связан соответствующей сетью дорог с обширными территориями страны. Торговцы и наездники на верблюдах [192] заботились о перевозке товаров и людей по суше; в Карфагене наряду с местными моряками и торговцами упоминаются и византийские. Экспорту зерна, масла, мрамора и диких зверей противостоял импорт ткани, шелковой одежды, украшений и других предметов роскоши. Необходимое для вандальского кораблестроения дерево добывалось на сегодняшней тунисо-алжирской границе, а также на острове Корсика.

Сельскохозяйственное производство, как и прежде, основывалось на возделывании зерновых и олив; в северных областях определенную роль играли также виноградники и плодовые плантации (фиги, миндаль). Животноводство (в особенности разведение крупного скота и овец), должно быть, получило значительный импульс со стороны вандалов (лошади!) и берберов Сахары (дромадеры!) [193]. В принципе, сохранялись культуры, уже распространенные в данной области, так как преобразования – прежде всего при переходе к древесным культурам – стоили многолетней работы без надежды на скорый урожай. Поэтому сколько-нибудь значительная перемена в сельскохозяйственных культурах могла быть проведена только с большими денежными затратами и в основном ограничивалась королевскими владениями. Король также располагал наибольшим количеством рабочей силы, так как он в любой момент мог приставить к работам осужденных (часто упорствующих ортодоксов). «Raritas colonorum», как обозначается в позднеримских законах нехватка рабочей силы в сельском хозяйстве, конечно, совершенно не отмечается в вандальском государстве. Для многих периодов, как для голода 484 г., указывается даже переизбыток желающих работать. Благодаря этому и средние землевладельцы были в состоянии время от времени проводить дорогостоящие мелиорационные работы за более ли менее сносные расходы или поддерживать в порядке оросительные системы. Как свидетельствуют много раз упомянутые Таблицы Альбертина, сельскохозяйственное производство в целом не прекращалось и в менее плодородных, находившихся под угрозой нападения мавров пограничных областях, в случае если производитель был готов довольствоваться незначительным урожаем.

С этой точки зрения можно взглянуть на чрезвычайно варьирующий, как и в позднеримский период, «жизненный уровень». Король и аристократия, как и определенные лица из провинциального населения (высшая служилая знать), жили в богатстве. Вандалы в своей массе могут считаться состоятельным сословием, в то время как уровень благосостояния основной части римских провинциальных жителей, очевидно, был чрезвычайно неодинаков. В городе и деревне имелось много бедных, которые были рады, если их принимали в монастырь. Как упомянуто, тенденция к обнищанию была особенно велика прежде всего среди ортодоксального населения, которое часто каралось штрафами и не допускалось к занятию доходных должностей.

В то время как экономическое положение вандальской Африки в целом было благоприятнее, чем в позднеримский период, благосостоянием или богатством наслаждались опять-таки относительно узкие слои населения. Вандалы обеспечивали себя и своих непосредственных сотрудников прибылью, которую приносила собственная – более не сдерживаемая налоговыми поставками в Италию – экономика или которая достигалась паразитированием – грабежом чужих берегов.

Арианская и ортодоксальная церкви

Об отношении арианской церкви к ортодоксальной можно во многом сказать все то же самое, что и об отношениях вандалов и жителей провинции. И все же заметно существенное отличие: между обоими институтами и конфессиями, все резче отличающимися друг от друга в догматическом отношении, не было никакого подобия мирного сосуществования. Поэтому борьба – открыто и подспудно – должна была продолжаться до тех пор, пока одна из этих церквей не будет окончательно повержена и тем самым не очистит место для другой. Мероприятия Хильдериха предопределили победу ортодоксальной церкви, которая завершилась походом Велизария и византийскими преобразованиями. Противоречия между обеими церквями обострялись благодаря личным раздорам между епископами, клириками и мирянами; вражду разжигали прежде всего вновь обращенные, множество которых было в обеих церквях, так как при победе другой стороны им следовало опасаться худшего лично для себя. Естественно, германцы в ортодоксальной церкви обладали точно такими же правами, как и римляне в арианской; это относится и к сфере замещения должностей. Мы уже видели, что арианская церковь находилась под определенным влиянием обращенных и поэтому в ходе общего процесса романизации заимствовала у ортодоксальной церкви многие ее институты. В этом отношении возникло внешнее сходство, к которому ариане приходили из соображений целесообразности и от которого они, тем не менее, резко отказывались или которое они по меньшей мере оспаривали. Вместе с латинским языком были позаимствованы многие ритуалы; и все же по большей части богослужение проводилось на вандальском языке [194]. Арианская иерархия была очень сходна с ортодоксальной: иерархическая лестница ведет через диакона, пресвитера и епископа до патриарха; однако наличие у ариан монашества не засвидетельствовано. Хотя Л. Шмидт (184) рассматривает арианские частные церкви и придворных капелланов как черты особой, собственно германской церкви, следует обратить внимание на то, что донатистская церковь, а в отдельных моментах даже ортодоксальная церковь времен Августина также демонстрировали сходные явления.