Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности - Мэтью Альпер

Синдром Котара, распространяющийся на миндалевидное тело мозга, — еще один пример когнитивной дисфункции, жертва которой страдает от неспособности осмыслить свое физическое бытие. В результате повреждений миндалевидного тела человек ощущает отчуждение от собственного тела или частей тела, или разъединенность с ним. К примеру, пациент с таким синдромом может смотреть на собственную руку и замечать, что она не кажется принадлежащей ему. При крайних проявлениях синдрома пациенты даже сообщают об ощущении отделенности от собственного отражения в зеркале. Дисфункции такого рода свидетельствуют о том, что осознание тела, как и самосознание, неразрывно связаны с нейрофизиологией.

Если наш мозг заставляет нас почувствовать наличие отсутствующих конечностей, разве трудно представить себе, что потенциально он может вызвать и ощущение присутствия воображаемых сущностей?

Новые доказательства в поддержку органического объяснения идентификации человека недавно были предоставлены доктором Брюсом Миллером, нейробиологом из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, точно определившим, какая часть мозга обуславливает важнейшие составляющие индивидуальности. Взгляды человека — от религиозных и политических до бытовых симпатий и антипатий — проистекают из одной области правой лобной доли (той же самой доли, в которой доктор Ньюберг заметил изменение притока крови, проводя томографию медитирующих монахов). Роль этой части мозга стала ясна Миллеру, когда он заметил, что люди, перенесшие ее травму, испытывали кардинальное преображение самой сути своей индивидуальности: менялось все — от элементарных вкусов (в еде, одежде, музыке) до ценностей и убеждений.

Еще один компонент нашей самоидентификации соотносится с нашей способностью делать выбор. Бесспорно, отчасти наше восприятие самих себя основано на решениях, которые мы принимаем. Куда повернуть — направо или налево, что выбрать — красное или синее, попробовать вишню или ваниль? С появлением современной нейробиологии даже наша способность выбирать «была приписана лимбической системе, в том числе отдельным участкам передней части поясной извилины коры головного мозга. Процесс, в ходе которого устанавливается связь субъективного опыта с конкретными эмоциями или целями, позволяет нам делать выбор»{66}.

Более того, «когда миндалевидное тело и передняя часть поясной извилины обособлены, возникают нарушения свободы воли»{67}. Люди, страдающие когнитивными дисфункциями такого типа, оказываются парализованными нерешительностью, когда требуется делать выбор. Такие простые задачи, как выбор правого или левого поворота на следующем углу, могут поставить их в тупик. Поскольку эти люди не могут принимать спонтанные решения, их движения выглядят принужденными или судорожными, как у неисправного робота.

Ни наша память, ни элементарные компоненты индивидуальности, ни наша способность к самосознанию никак не обусловлены возбуждением некоего неизменного и трансцендентального компонента, или души, имеющейся в нас, — скорее это следствие нейромеханики

На основании этих результатов можно заключить, что ни наша память, ни элементарные компоненты индивидуальности, ни наша способность к самосознанию никак не обусловлены возбуждением некоего неизменного и трансцендентального компонента, или души, имеющейся в нас, — скорее это следствие нейромеханики. Тем не менее мало кто из людей согласится принять такое редукционистское толкование своей индивидуальности. Как планарии поворачиваются к свету, так и люди инстинктивно верят в свободу воли и существование трансцендентальной души. И хотя инстинкты можно подавить, они никогда не исчезают полностью.

На следующих страницах мы поговорим о функции эго, которое не следует путать с определениями того же термина, данными Фрейдом или Юнгом. Хотя я согласен с Юнгом в том, что из эго произрастает наше ощущение своего «я», он рассматривал сознание как проявление неоднозначного «разума», в то время как я считаю его исключительно физическим феноменом, продуктом электрохимических сигналов, передаваемых по всему мозгу. В каком-то смысле я пытаюсь трактовать юнгианскую концепцию эгосознания.

Но прежде чем принимать как должное такой механизм, как функция эго, следует задать себе вопрос: если наша способность к самосознанию действительно имеет физиологические истоки, каково ее назначение? Каким образом эта функция повышает выживаемость нашего вида? Повторюсь: если никакого назначения у функции нет, оправдать ее теоретическое существование попросту невозможно.

В младенчестве мы еще не обладаем развитым чувством своего «я». На этой ранней стадии развития человек не в состоянии отличить самого себя от окружающего мира. Как выразился Фрейд, «младенец еще не отличает своего «я» от внешнего мира как источника приходящих к нему ощущений»{68}. Это означает, что сразу после нашего рождения функции эго, как и языковой функции, еще только предстоит развиться, а пока она существует в латентном состоянии. Следовательно, самосознание — то, что возникает в нас уже после рождения.

На основании проведенных экспериментов специалист в области психологии развития Жан Пиаже пришел к подобному выводу — что люди рождаются, не имея хоть сколько-нибудь заметного чувства своего «я». Изучая когнитивное развитие детей, Пиаже заметил, что до двухлетнего возраста дети наделены лишь незначительным ощущением самосознания, если наделены им вообще. Пиаже назвал этот «досознательный» период нашего существования сенсомоторной стадией развития.

Согласно Пиаже между двумя и семью годами, в так называемый дооперациональный период, ребенок учится распознавать свой образ, вдобавок у него развивается ощущение собственного «я» как автономного существа, уникального и обособленного от матери и остального мира. По мере осознания своей автономности у ребенка формируется чувство ответственности за себя. Он понимает, что должен учиться заботиться о себе. На этой стадии ребенок также учится самостоятельно есть, мыться, посещать уборную. Медленно, но верно мы продолжаем расти и превращаться из полностью зависимых в независимых (или, по крайней мере, взаимозависимых) существ.

По мере возникновения у ребенка чувства своего «я» развивается также инстинкт самосохранения, стремление поддержать и защитить новообретенное «я». Чем сильнее это ощущение себя, тем острее желание заботиться о себе. В результате нашей способности сознавать себя мы являемся единственным видом, отдельные представители которого могут создавать по-настоящему прочные узы с собой. Следовательно, мы — первые творения природы, способные к нарциссизму, первые животные, умеющие любить самих себя. В каком-то смысле можно утверждать, что мы обладаем способностью развивать аналог материнских чувств к себе. С тем же рвением и силой, с которыми мать любит своего малыша, заботится о нем и защищает его, человек может любить и защищать себя, а также заботиться о себе. Я убежден, что это одно из главных преимуществ самосознания.

По этой причине дооперациональная стадия играет столь важную роль в нашем эмоциональном развитии[23]. Условия, в которых растет ребенок в этот период (его часто называют годами становления), определят способ, которым он научится воспринимать самого себя. Если ребенок окружен заботой и любовью, у него сложится позитивный образ самого себя, он научится относиться к себе бережно и с любовью. Чем больше человек любит себя и дорожит собой, тем эффективнее он заботится о себе. Если же ребенок рос в нездоровой обстановке, скорее всего у него сложатся негативные представления о себе, которые в итоге породят массу саморазрушительных наклонностей. Такие нездоровые наклонности мы называем неврозами. Следовательно, неврозы — поведенческие последствия нездорового развития образа самого себя или функции эго.

Еще одно преимущество самосознания заключается в том, что оно дает нам возможность изменяться. Поскольку мы можем воспринимать самих себя, то можем заметить и свои недостатки. В итоге мы обретаем способность превращать слабые стороны в сильные. К примеру, несмотря на то что у людей нет врожденного умения летать, мы, считая его отсутствие недостатком, сконструировали для себя летающие машины. Мы передвигаемся далеко не так быстро, как другие обитатели Земли, но, признавая этот недостаток, можем создавать для себя гоночные машины. Если вновь начнется ледниковый период, нам не понадобится ждать миллионы лет, пока природа путем естественного отбора обеспечит нас густой шерстью: мы сами сошьем себе одежду всего за несколько часов. Что касается образа самого себя и осознания тела, если человек почувствует, к примеру, что опасно набрал лишний вес, то может сесть на диету. Таким образом, наш и только наш один вид обладает способностью изменять себя, компенсировать любые физические изъяны, а значит, превращать их в потенциальные сильные стороны, в итоге мы становимся самыми адаптивными и живучими из всех существ, населяющих Землю.