Колхозное строительство 3 - Андрей Готлибович Шопперт

Посмотрим.

Интермеццо 8

— Вы какую водку предпочитаете? — хитро прищуриваясь, спросил Мюллер. — Никакую, — ответил Штирлиц с откровенной улыбкой. «Никакая» двойной очистки была любимым напитком советских разведчиков.

Длинное пятиэтажное здание прилепилось к обрыву, заросшему лесом. Дорожка асфальтовая с кустиками роз по бокам, ещё дорожка и ограждение из труб. А за ним море. Спокойное, почти синее, с блёстками солнца на ряби. И запах. Запах моря. Запах Родины. Хорошо. Так можно стоять с закрытыми глазами целую вечность. Слушать, как на гальку набегает совсем слабенькая волна, слушать разговоры людей на пляже. Детский смех.

— Вова, выходи немедленно у тебя губы синие уже.

— Ну, мам, я цветные камешки ищу.

— Выходи, погрейся. Вот яблочко съешь.

— Ну, мам.

Хорошо. Чайки кричат. Шуршит галька под ногами бегающих внизу, на пляже детей.

— Танька, пойдёшь сегодня на танцы?

— Не, я сгорела. Намажусь кефиром и страдать в номере буду. Надо же было заснуть на топчане.

— А я тебе говорила, книгу возьми. Вон мне батя достал Рогоносца. Зачитаешься, не уснёшь. Эх, были времена. Вот бы туда.

— Дура, ты Зоя. Это же фантастика.

— А то я не знаю, там ведь вначале в предисловии написано, — засмеялись обе и отошли.

Хорошо. А как, наверное, здорово утром. Когда ещё никого нет, стоять на пустынном пляже по щиколотку в воде, слушать только лёгкий шорох набегающей на гальку волны и крики чаек. Нужно прийти завтра утром.

— Мужчина, вы тут мальчика в синей панамке не видели? — Рамон открыл глаза и встретился с испуганными глазами женщины в белом халате.

— Нет, простите.

Женщина убежала к ступеням, что ведут на пляж. И ему пора, нет, не на пляж. Пора идти заселяться в номер. На регистрации была очередь и Меркадер, узнав, кто последний, решил прогуляться. Осмотреть владения. Как бы не прозевать. Пора.

Длинный узкий коридор с выцвевшей ковровой дорожкой. С одной стороны, занавешенные тюлью окна, смотрящие в лес, с другой коричневые двери с номерками. Это хорошо, значит, окна номеров выходят на море. В номере никого. Обе кровати заправлены. Значит, соседа пока просто нет. Сейчас кого-нибудь подселят. Рамон осмотрелся. Длинный узкий номер на самом деле заканчивался окнами с видом на море и балконом. Красота. Две кровати у разных стен, между ними узкая ковровая дорожка. Перед балконом одно кресло и журнальный столик. Шторы и опять занавески полупрозрачные. Можно жить. Лишь бы сосед попался не храпящий. Меркадер спал очень чутко. Тюрьма приучила. Не так. Двадцать лет тюрьмы приучили. И семь лет свободы и спокойствия не изменили ничего. От малейшего шороха просыпался. Как-то на даче в тёплую ночь попытался заснуть на улице. Не смог. Ветер шелестел листьями. Орали коты. Перебрёхивались собаки. Что-то шуршало в кустах смородины. Ворочался, ворочался, да и ушёл спать в дом.

Да, лишь бы сосед не храпел.

Соседа в тот день Рамон Меркадер так и не дождался. Ночевал один. Плохо ночевал. Крутился. Жарко в номере. Лишь под утро заснул. Приснилась соседка по автобусу и по совместительству медсестра в стоматологическом кабинете этого санатория. Снежана. Неужели бывают феи с такими именами?

Снежана. Дурак старый. Ей лет двадцать пять, а тебе, как бы не сбиться со счёта, много больно. В тюрьме почти столько провёл. И вот залезла занозой в голову. Вечером, приняв душ, Рамон придирчиво осмотрел себя в зеркало. Высокий, представительный, подтянутый. Брюшко не висит. Он каждое утро делал зарядку. Не меньше получаса баловался с гантелями и эспандером. На даче и на турнике болтался. Здесь в номере ни гантелей, ни эспандера. Бегать начать?

Меркадер достал из чемодана, приобретённый в 200 секции ГУМа синий шведский спортивный костюм, надел его и из того же чемодана достал кроссовки тоже купленные в закрытой секции магазина. Обулся и двинулся на пробежку. Бегали люди. Рамон пристроился за пенсионером в таком же точно костюме. Ведущий пробежал пару кругов вокруг санатория и свалился на скамейку. Ведомый тоже устал с непривычки. Плюхнулся рядом.

— Старость не радость, — Меркадер повернулся к заговорившему.

Знакомое лицо. Где-то видел. Вспомнить бы. Судя по одинаковой одежде, не лейтенант пограничник, тоже имеет доступ к дефициту. Где-то на совещаниях?

— Рамон? — подскочил сосед.

— Простите? — ещё раз напрягся Меркадер. Ну, ведь точно знакомы. Открытое лицо. Высокий лоб, волосы зачёсаны назад. И горькие складки от носа к губам. Волосы начинают седеть. Густые брови.

— Павел…?

— Анатольевич. К чёрту отчества. Просто — Павел. Ты как здесь?

— Судоплатов. Сколько раз вас… тебя вспоминал. Не икалось. Двадцать лет тюрьмы, — криво усмехнулся Рамон.

— Знаю. Икалось. Особенно в тюрьме. Четырнадцать лет. Маловато? Дали пятнадцать. Вот к пятидесятилетию вытащили и сюда. Третий день здесь.

— Тоже знаю. Даже, что амнистировали, знаю. Бывают же встречи.

— Неспроста.

— Что, неспроста?

— Да, не знаю. Но ничего просто так не делается. Судьба. Зачем-то свела.

— Тьфу на тебя. Мира, спокойствия хочу, — Меркадер даже отсел на край скамейки.

Судоплатов усмехнулся и сделал вид, что хочет подсесть поближе. Рамон шутку оценил, улыбнулся, чуть, правой щекой.

— Ничего, Рамон, пробьёмся. Давай-ка двинемся к санаторию, ещё душ принять надо, переодеться. На завтрак опоздаем. Ты в каком номере остановился.

— Триста пятом, — Меркадер тоже поднялся со скамейки, — Хочешь поболтать, о мексиканских тюрьмах побольше узнать?

— Тоже занятие. Спускайся после завтрака на пляж. У меня процедуры с одиннадцати, пару часиков пока пекло не началось, можно и поплавать и позагорать.

— У меня приём у врача тоже в одиннадцать. Что ж, расскажу тебе о мексиканской тюрьме, а ты мне о русской.

— О владимирской.

— Она не русская?

— Она наша.

Глава 9

34

А точно татаро-монголы отстали от нас со своим игом? Мне кажется, они до сих пор сидят там где-то в Москве и каждый день пытаются придумать какую-нибудь новую дань для россиян.

Прилетело. Дало по мозгам. Искры из глаз. Сопли из носа, с кровью. Тушите свет.

— Тамара Филипповна! Сто раз просил! Мать, перемать!

Пётр шёл к двери, была назначена встреча с министром автомобильной промышленности. Закопался в бумагах, а как глянул на часы, подорвался и к двери. А она навстречу. Ну, встретились.

— Ой.

— Гной. Полотенце мокрое дайте. Хотя, не подходите. Сам. — Прошёл в другой конец кабинета, шатаясь, открыл дверь в небольшую комнатку. Нечто среднее между туалетом и комнатой отдыха. Фурцева была оригиналом. Кроме умывальника и унитаза в комнатёнке было кресло и журнальный столик.

Намочил полотенце, унял кровь из