Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Поясь золотой с крюком на червчатом шёлку, - продолжала Полагья, - скарлатное портище саженое с бармами, две обязи золотые, два чекана с каменьем и жемчугом, коробочка сердоничная, золотом окованная…

Отец даже не осерчал, когда дочь рассказала о волх-вовании, побудившем её посетить Морозова. Запустил пальцы в седые космы и застыл немтырём. Удивил, попросив привести вещунью, не узрит ли и его судьбы. Ездила боярышня к амме Гневе, а Янины уж след простыл. Осталась лишь Власта, чудесная чтица чужих потаённых мыслей. Да нынче и без чудес видно, что у каждого на уме. Встретишь дворцового спальника или мовника - затученное чело, мысли мрачные: неохота ему возвращаться из великокняжеского дворца в удельный. Подойдёшь к купчине или ремесленнику- светел, как зорька: скоро галицкие пришлецы сгинут, воротится государь законный, хоть и вверзившийся в беду, да свой. У Акилины Гавриловны только и разговору, как Андрей Дмитрич Мамон, ездивший в Коломну к своему князю Ивану Можайскому, ворочался с государевым поездом на Москву. Тьма была народу! Все - за своим богоданным Василиусом, аки пчелы за маткою. Не дорога, а небывалой длины улица Великая в стольном граде, где пешие обгоняют конных. Андрей-то Дмитрич обогнал и тех, и других, торопясь к своим зрительным трубкам да громовым стрелам…

- Опашень скарлатный саженый, - продолжала Полагья, - стакан цареградский, кованный золотом, бадья с серебряною наливкою, икона святого Феодора Стратилата, выбитая на серебре…

«Сумеречный этот Олфёр Савёлов!» - загляделась Евфимия из окна во двор, где новый долгорукий конюший бил по загривкам своих подручных. Она даже пропустила в синодике «аксамитовую шубу с жемчужным кружевом, в кое вставлены гнезда с шестнадцатью яхонтами большими, лазоревыми». Зачем отец принял этого челядинца Васёнышева? Нельзя было не заметить, что боярин с вокняжением Юрия Дмитрича явно расслабился. На тревогу дочернюю отвечал мудрено: «Неуверенность в себе подымает силы, успех же роняет их». А она сомневалась: успех уронил отцовские силы? Скорее, неполный успех. Ведь сверженный был помилован. А когда выступил из Коломны, отец как бы ожил. Ездил ежедень во дворец, побуждал великого князя предпринять ответные действия. Возвращался раз от разу пасмурнее. Не сдавался. Даже после бегства из Москвы Косого с Шемякой, убийц Морозова, Иван Дмитрич с утра отправился к великому князю Юрию, а вернулся повечер. «Худо, дочь, вельми худо! - признался он. - Самое страшное - пустота в Кремле. Сойдёшь с коня у любого храма к Божьим стопам припасть, дорогую свечу поставить, ступишь на землю и… тишина! Никакой суеты сует. Вся жизнь там, в Коломне». Всеволожа узнала, что Юрий Дмитрич, напуганный московским нелюбьем, решил возвратить племяннику стол и уехать в Галич. Дьяк Фёдор Дубенской составил докончальную грамоту: «Целуй крест ко мне и к моему сыну князю Дмитрию Меньшому… А держати мне тебя, великого князя, в старшинстве… А детей мне своих больших, князя Василия да князя Дмитрия, не принимати…» Из грамоты явствовало, что для боярина Иоанна Всеволожского всё кончено. Однако он не пал духом. В Галич так в Галич, а там что Бог даст…

- Шуба объярь вишнёвая на соболях, - продолжала Полагья, - шуба горностайная из чёрной тафты, опашенок из багрового киндяку, шапочка соболья…

Евфимия прикрыла оконце, чтоб со двора Олфёрово злоязычие не мешало, и тяжело задумалась. Вчера отец пришёл туча тучей, лица на нём не было. Князь Юрий забыл своего советчика, будто разум отринул. Вместе с меньшим сыном Дмитрием Красным и пятью человеками ополночь покинул Москву, а боярину Иоанну накануне - ни слова. Боярышня бросилась к батюшке с утешениями, а он удивил её твёрдой, хорошо осмысленной речью: «Наш путь теперь на Великий Новгород к любезному другу моему князю Константину Дмитричу. Он не выдаст». Евфимия знала этого младшего из дядей Василиуса, частого гостя дома Всеволожей, любителя потрапезовать, пособоровать с боярином Иоанном, будучи на Москве. Этот князь появился на свет при смерти своего отца, героя Донского, оттого и не досталось ему удела по духовной родителя. Вокняжившись, старший брат отправил его наместником во Псков. Получивший удел не отцовой, а братней волей, Константин той же волей и лишился его. Он не согласился с введёнными старшим братом правами наследования и не исполнил требования великого князя клятвенно уступить старшинство пятилетнему сыну его Василиусу. Имение Константинов было отнято, бояре его попали под стражу, сам бежал в Новгород, где нашёл достойную жизнь и помощь. Как тут не догадаться, что при первом же столкновении Василиуса с дядей Юрием, Константин возьмёт сторону последнего. Василиус не догадался, послал его в начале усобицы против дяди с великокняжескими полками. Конечно, тот Юрия даже пальцем не тронул. Из-за ордынского суда, где Всеволожский защищал юного великого князя, дружба его с Константином чуть поостыла. Однако после ссоры с Василиусом младший дядя его был первым, к кому бросился боярин Иоанн. И вот судьба повторяется…

- Опашень сукно шкарлат, - продолжала Полагья, - петли и кружево плетёное серебряно, кружевцо узкое кованое немецкое, кафтан атлас золотный, шёлк лазорев, подложен тафтою червчатою, две рубашки да двое портки тафта бела, у всех по швам пояски золотые и плетёные, и петли золотные, у всех на вороту зерна жемчужные…

Тут отворилась дверь, вошёл Иоанн Дмитрич, поднял руку с открытой дланью и резко опустил:

- Прекращай сборы, Полагья… Поздно!

- Батюшка! - удивилась Евфимия.

Боярин вскинул указательный перст. Все прислушались.

Набаты били, как гром небесный. На сей раз огромные барабаны наполняли сердце не радостью, а смятением. Это ясно прочитывалось на лице Ивана Дмитрича.

- Будто пороки в кремлёвскую стену бьют, - тихо молвил он. - Только слишком частые удары для пороков.

Полагья нетерпеливо выскочила за дверь. Ей хотелось принести в дом обилие новостей. Однако нагрянувшие события побуждали семью Всеволожей не навостривать, а затыкать уши. Эти события для боярина Иоанна были ужасны.

- Василиус на Москве, - сел он на невынесенный короб, упёр локти в колени, закрыл лицо. - Посылывал людей найти безопасный путь. Тщетно. Все дороги заставлены. Обыщики рыщут. Юрий бросил меня на съедение зверю…

- Батюшка, - обняла дочь сомлевшего отца. - Сам же давеча сказывал: неуверенность в себе подымает силы. Неужто на Москве скрыться негде? Я тебя отай отведу к Бонеде, у купца Тюгрюмова такой терем - всех клетушек за день не обыскать. А уляжется алчба к мести, в Нивны убежим, в лесное жилище ведьм, отсидимся и…

Иоанн погладил золотую головку дочери.

- Навыдумывала! Ведьмы, тайники… Всё всуе. Всюду прятаться позор, в Литве ли, у своих ли ведьм. Страшно принимать казнь смертью? Нет, душа моя, Евфимьюшка. Величайший страх-то я уже изведал, принял казнь бесчестьем. Больно, что отмстить не преуспел. Теперь в Москве, как в западне. Остаётся ожидать приставов…

Евфимия, сжав руки у груди, хрустела тонкими перстами.

- Не допущу… Измыслю что ни что…

Боярин Иоанн поднялся и, обняв, повёл её из боковуши.

- Оставь… Пойдём-ка лучше, потрапезуем.

За трапезой он приказал холопов отпустить на волю. Боярышня, затрепетав, сдержала глубоко в Себе рыдания и, облизнув сухие губы, спросила:

- Ждёшь конца?

Иван Дмитрич отвечал спокойно:

- Жду… - И ободряюще улыбнулся. - Не успели мы с тобой одолеть ни «Алкорана», ни «Книгу исцеления» Авиценны. А жаль. Откровение языков дано тебе свыше щедрее, нежели мне.

После трапезы, не отходя на опочив, он предложил пройтись по саду.

Как пуговицы, на деревьях зеленели яблочные завязи. Душисто цвела сирень.

- Если рай таков же, как наш сад, - сказал боярин, - считай, что я уже в раю.

И тут-то их нагнал Кумганец с искажённым ликом.

- Господин, там старший пристав Савва Купров. А с ним ещё двое требуют тебя.

Иван Дмитрич отпустил Кумганца:

- Иди. Я следую тотчас. - Он крепко обнял дочь, прижал к груди. - Прости, частица сердца моего.

Евфимия, остолбенело постояв одна, бросилась к дому, взбежала под навесом гульбища в верхние сени. Там перед отцом стояли трое в длинных кафтанах с нашивками-петлицами для пуговиц, подпоясанные кушаками. У двоих на кушаках болтались лжични, чехлы для ложек. Главный из пришедших говорил:

- Пойман ты, боярин Всеволожский, государем Василием Васильевичем, как изменник и злодей.

Боярышня сопровождала шествие к воротам, к простой телеге, на коей увезли отца. Потом взошла наверх, окликнула Полагью. Та только что вернулась, сообщила, что на торговой площади перед Кремлем секут дворян московских Колударова и Режского, растянув голыми на кожаной кобыле.

- У нас издревле такой казни не было, переняли у татар. Позор! - злилась сенная девушка. - Народу - негде яблоку упасть. Бесстыжие!