Фитин - Бондаренко Александр Юльевич

Его следовало срочно заменить — но кем?! Где найти человека на столь ответственную должность и в такое опасное время? Недаром Павел Михайлович жаловался в своих воспоминаниях: «При подборе кандидатур на разведывательную работу за рубежом приходилось сталкиваться с большими трудностями из-за слабого знания иностранных языков многими товарищами, вновь пришедшими в разведку, и отсутствия у них опыта ведения разведки за кордоном»[187].

По счастью, Берия не стал предлагать очередного своего Кобулова и, как можно понять, в безвыходной ситуации предоставил Фитину свободу выбора. Или, может, просто «перевёл» на него «стрелки», чтобы, если что пойдёт не так, было кому за то ответить. Вполне грамотное «аппаратное решение».

А ведь ситуация была чрезвычайная! Опытнейший «Кин» работал «под крышей» временного поверенного в делах, что позволяло ему выходить на высшее финское руководство, не прося кого-то из высокопоставленных «чистых» дипломатов о помощи и содействии. По протоколу, на смену одному уезжающему дипломату приезжает другой, того же ранга. Значит, новый «легальный» резидент должен был стать и главным представителем СССР на территории Финляндии. То есть это должен был быть человек с великолепной и всесторонней подготовкой.

И что было Павлу Михайловичу делать? У него что, был богатейший выбор посланников и временных поверенных с опытом практической работы? Откуда! Оставалось только одно — выбрать сотрудника, в котором он был совершенно уверен и который находится под рукой. Очевидно, что более всего он был уверен в своих однокашниках по Центральной школе. Конечно, это была авантюра — но что было делать?! Не вербовать же «чистого»[188] мидовца, в конце концов!

Выбор начальника разведки пал на Елисея Синицына, имевшего за душой двухмесячную командировку в Польшу, а теперь разбиравшего документы польского Генштаба. Пригласив его к себе, Фитин ошарашил Синицына известием о том, что в начале ноября ему следует отправляться в Финляндию, да ещё и в качестве резидента, да ещё и «под крышей» временного поверенного в делах.

Елисей Тихонович пробормотал, что не знает финского языка, на что его друг отвечал жёстко: «Разведчика посылают туда, где, по мнению руководства, он больше всего нужен в настоящий момент!»

Что ж, Фитин вполне вошёл в свою роль — так ведь других вариантов у него не было... Так же как не было и других людей.

Но в выборе своём Павел Михайлович не ошибся — резидент Синицын (он проходил под псевдонимом «Елисеев») успешно выполнил все поставленные задачи. Правда, в конце командировки он чуть было не сломал себе шею на скользком «паркете». Дело было так...

25 ноября, то есть за пять дней до начала войны, резидент отправился в район посёлка Куоккала — до 1930 года там проживал в своей усадьбе «Пенаты» Илья Ефимович Репин, в честь которого посёлок потом, уже на советской территории, переименуют в Репино, — чтобы осмотреть дом художника. На самом-то деле, разумеется, он смотрел на то, как готовятся к войне финны, и подметил немало для себя интересного.

Особенно удивило Синицына вооружение финских солдат: «Каждый из них вместо обычной винтовки со штыком имел в руках не то больших размеров пистолет со стволом длиной примерно 40-50 см, не то пулемёт. Ствол покрыт железным ячеистым кожухом, по всей видимости, для охлаждения его. С нижней стороны приклада к стволу вмонтирована круглая коробка, по диаметру и толщине похожая на два вместе сложенные чайные блюдца. Эта коробка могла вмещать до 30-40 патронов. Когда солдаты поднимались и бежали в наступление, они стреляли из своего оружия как бы с рук, без прицеливания. Скорострельность была, как из обычного пулемёта, но хлопки выстрелов были значительно слабее»[189].

Читатель, безусловно, понимает, что речь идёт об автомате, который тогда не без основания, но громоздко именовали «пистолет-пулемёт». Конечно, данная тема находится в сфере интересов военной разведки, но, как оказалось, «соседи» этого нового оружия в руках финских солдат не разглядели.

Впрочем, можно ли было тогда называть пистолет-пулемёт новым оружием? Известно ведь, что первый в мире автомат под винтовочный патрон калибра 6,5 мм создал русский оружейник Владимир Григорьевич Фёдоров ещё в 1916 году. Но потом, уже в советские времена, один из военных деятелей, проявив пресловутый «классовый подход», почему-то обозвал автомат «полицейским оружием», и поэтому основным оружием советской пехоты так и оставалась мосинская трёхлинейная винтовка образца 1891/1930 годов.

Однако не о том сейчас речь. Когда резидент возвратился в Хельсинки, секретарь посольства передал ему телеграмму наркома иностранных дел Молотова с требованием срочно прибыть в НКИД. Официально, как временный поверенный, Синицын был подчинён наркому иностранных дел, хотя как сотрудник НКВД он прежде всего подчинялся Берии. Будь он человеком по-настоящему военным, Елисей Тихонович твёрдо знал бы, как поступать. Но так как к военной дисциплине он приучен не был и никто его ранее не инструктировал, как поступать в подобной ситуации, Синицын, разумеется, поспешил исполнить распоряжение Вячеслава Михайловича, который к тому же, не будем этого забывать, являлся и председателем Совнаркома. То есть номинально — начальником и для наркома Берии.

27 ноября Синицын прибыл в Москву и прямиком направился в Наркоминдел, где без промедления был принят наркомом. Елисея Тихоновича поразило то, что особого интереса к его появлению Вячеслав Михайлович не проявил и что разговор носил какой-то формальный характер. Резидент доложил о политической ситуации в стране, о лихорадочной подготовке финнов к войне... О том, как он ездил на Карельский перешеек, Синицын решил умолчать — даже как-то неожиданно для себя. Наверное, смутило равнодушное отношение наркома к его докладу. Молотов вопросов не задавал, а когда резидент закончил свой достаточно лаконичный рассказ, то вышел из-за стола и сказал, прощаясь за руку: «Вы свободны и можете идти к товарищу Берия».

Это Елисей и сделал, потому как здание НКИД было фактически напротив здания НКВД.

«Через десять минут я был уже у Фитина и заметил, что он чем-то взволнован.

— Где ты ходишь и почему сразу не пришёл в наркомат? — зло спросил он.

Я начал объяснять, почему это произошло, как вдруг по домофону[190] послышался резкий не голос, а бич:

— Явился ли этот дурак к тебе?

На этот голос Фитин как ужаленный вскочил со стула и ответил:

— Явился.

— Вместе с ним ко мне, — послышалось из домофона.

Когда вошли в кабинет, Берия полулежал на кожаном диване и угрюмо, через пенсне, молча осматривал нас. Перебравшись затем к столу и тяжело усевшись в кресло, неожиданно выкрикнул, глядя на меня:

— Ты знаешь, кто ты? — через короткую паузу добавил: — Ты большой дурак.

Я молчал.

Видимо, ему показалось, что я слабо реагирую на его замечание, схватил карандаш и ещё резче выкрикнул:

— Ты большой ноль с точкой.

При этом на листе бумаги начертил ноль, карандаш от большой силы нажима сломался, и он резко бросил его на стол в мою сторону. Я сразу понял, что виной такой выходки наркома явился мой доклад Молотову, и хотел сказать, почему это получилось. Но Фитин, наступив мне на ногу, просигналил молчать. Я не считал правильным молчаливо выслушивать брань Берии и, улучив минутку, когда он замолк, сказал, что товарищу Молотову мною не были доложены важные сведения, лично полученные позавчера, о положении на Карельском перешейке и о новом оружии в финской армии.

Берия как-то странно посмотрел на меня и резко выкрикнул:

— Рассказывай всё, о чём не говорил Молотову.

Прежде всего я рассказал о новой форме одежды, введённой в финской армии, о новом автоматическом оружии вместо обычной винтовки и подробно описал его. Доложил о своих личных наблюдениях в двух укреплённых районах на линии Маннергейма на Карельском перешейке. Внимательно выслушав сказанное мною, Берия удовлетворённым голосом проговорил: