Мэрилин - Марианна Борисовна Ионова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Жизнь как будто выталкивает меня», – сказала Таня.
«Может быть, ты ее отталкиваешь?»
«Нет», – она была искренна.
Под окнами проехала машина, ее луч вошел в комнату, описал полукруг и вышел, будто его уволокли на веревке.
«Когда у тебя кто-то умирает, кажется, будто живешь так давно. Правда ведь?»
Нет, мысленно ответил Юрий, ничуть. Зато как хорошо, – мысленно сказал он, – что там, внизу, мимо нас ездят машины, что даже ночью мир не оставляет людей одних. Одному оставаться нельзя, ни на миг, никому.
«Тебе нравится…» – начал он.
Таня, уже с закрытыми глазами, перекинула через него руку и легла щекой ему на грудь. Юрий погладил ее волосы, не касаясь затылка, и подумал о том, уснет ли она без пижамы.
*
…Она никогда прежде не звонила в рабочее время, даже под конец дня.
«Да?» – Юрия удивила его робость.
«Папа?…»
Голос был ее.
«Таня? Это ты? Это я, я – Юра…!»
«Пап, приезжай, пожалуйста, как можно скорее. Я тут в гостях. Запиши адрес…»
Он был там через сорок минут, оглушенный своим водительским безумством. Поднимаясь на лифте, вспомнил, что загородил проезд во двор; значит, кто-то будет заочно «крыть» его, как он всегда «кроет» соседа по подъезду – владельца внедорожника…
Открывшего хозяина Юрий не мог не узнать. Это был заметный ультраправый литератор, певец «державного возрождения», о коем твердил в каждом редком интервью, не смущаемый «жвачной» звукописью. Юрий всего несколько раз пересекался с ним на нейтральных площадках; здороваться было не принято.
Хозяин смотрел на него будто бы припоминая и слегка надменно.
«Здравствуйте, – произнес Юрий, – Я Танин отец. Я приехал за ней»
«Пожалуйста, пожалуйста», – хозяин миролюбиво посторонился.
Он был одет в джинсы и лиловато-розовую – по моде – рубашку, расстегнутую на несколько пуговиц.
Посреди маленькой, тесной от книг и ящиков с книгами комнаты, в которой Юрий задним числом признал «кабинет», стояло вертящееся кожаное кресло. Танины ноги не доставали до пола; она была уже в куртке и сапогах, вспотевшая и вялая от долгого ожидания.
«Привет, – сказала Таня легко и тихо, подняв на Юрия глаза, – Уходим?»
«Что же ты не предупредила? Мать волнуется»
Он глядел ей в лицо, и ему мешала влезающая сбоку розовость.
«Да, жаль, жаль, Татьяна Олеговна, что наш спор прерывается по техническим, так сказать, причинам, и вы остаетесь при своих заблуждениях, – произнес хозяин так, словно Юрия здесь не было, – Но я жду вас на журнальной «летучке» и на форуме наших молодых сил… Да. Так-то вот…»
«Только не воображайте, будто ваша победа – дело времени и антуража», – улыбнулась Таня через плечо Юрия, и хозяин усмешливо закряхтел, обласканный двусмысленностью.
Когда они вошли в лифт, Юрий ощутил, как душно от Таниного лица. Она была равно возбуждена и спасением, и приключением.
«…Теперь я представляю себе, что значит подвергнуться массированной психологической атаке! Знаешь, это был полезный опыт. Теперь на всякую пропаганду у меня аллергия, как в детстве, когда апельсинов переешь. А он все раздухорялся и под конец просто впал в истерику! И знаешь, в итоге это я загнала его в угол, а не он меня!…»
Они сели в машину. Таня впервые забыла пристегнуться, и Юрий защелкнул на ней ремень.
«…Он не верил, что я не пью, убеждал, что русская женщина должна непременно хоть немного пить водку. А знаешь, при каких обстоятельствах мы познакомились? Мы оказались свидетелями попытки самоубийства! Какой-то парень, вероятно, под кайфом, собирался прыгать с крыши. Слава Богу, подоспела милиция… Но собралась небольшая толпа; я стояла, как все, задрав голову, и тут какой-то господин за моей спиной произнес: «Вырождение нации»…»
«Подожди», – сказал Юрий.
Он подрулил к тротуару, вышел из машины и прошагал несколько метров до какого-то магазина с крыльцом и навесом. Юрий поднялся по ступенькам и зашел, как оказалось, в магазин запчастей. Продавец вполголоса консультировал единственного, задумчиво кивающего покупателя. Продавец был молодой, но лысоватый, анемично-щекастый. Темно-зеленый фартук подтверждал, что на него можно положиться так же, как на мастера-автослесаря, а очки – что даже больше.
Каков из себя покупатель, Юрий не видел: тот стоял к нему спиной.
Таня сидела в машине. Когда он открыл дверцу, она не пошевелилась.
Порой у него болело в груди от желания. Но это было не то желание и не та боль, что в юности, а скорее вроде ломоты в костях, появившейся за последний год.
Ему никогда не хватит ее. Слишком много и слишком мало. Либман прав: так нельзя, это и впрямь как жить на военном положении.
«Я только не понимаю, почему? – Юрий хлопнул дверцей и повернул ключ, – Он ведь… ни на вот столько не похож!»
«Поэтому я тебе и позвонила», – спокойно ответила Таня.
Они ехали по проспекту Мира, и Юрий вспомнил, что когда-то город в людную ширину плюс сумерки равнялось канун Нового Года. Канун мог растягиваться до месяца. В детстве чего-то все время ждешь. Вот сейчас он спросит ее: «Правда ведь, детство – это непрерывное ожидание и предвкушение?». Вот сейчас он спросит… А потом, едва они войдут в квартиру (но не раньше), он взглядом попросит, она обнимет его за шею, и он подхватит ее на руки.
Таня смотрела перед собой, устало прищурившись.
«Почему ты выдала меня за отца?»
«Я не выдавала. Ты сам себя так вел… Мне просто нужно было позвонить отцу. Что толку было бы, если б я позвонила своему настоящему отцу в Питер?»
Она зевнула.
Батон все также порывался удрать под стол, едва завидев Юрия со шлейкой, и разражаться бы остервенелым боям, не придумай Таня садиться на пса верхом сразу же, как тот возникал в прихожей.
Прогулка затянулась, потому что Юрий все вспоминал квартиру ультра-правого литератора и не смог вспомнить ничего, кроме книжных полок до потолка. Когда они с Батоном вернулись, Таня сидела за компьютером. После Вены Юрий стал часто заставить ее работающей в «Ворде», но никогда не читал с монитора – это было настрого воспрещено. Таня пригибалась к клавиатуре и набирала медленно, растопырив локти.
Юрий собрал по комнате несколько пар колготок, добавил их к грязному белью в плетеной корзине, специально для грязного белья купленной, загрузил содержимым ее стиральную машину и тихо ушел, оставив Батона наблюдать коловращение.
Таня разбудила его звонком в три утра. Несколько часов они наперебой каялись друг перед другом, а потом смеялись. Юрий больше не уснул. К
