Заложник вчерашнего дня - Уильям Квик

Гарри услышал насмешку в ее голосе. Но она была права. Об этом он никогда не задумывался.

— Ну и что из этого следует?

Глория щелчком отбросила окурок на ковер. Робот-уборщик аккуратно поднял его и подмел пол.

— Не знаю. И Чазм тоже не знает. Именно поэтому тебе необходимо пока оставаться здесь.

— Хочешь сказать, что я пленник ради моего же блага?

— Что-то вроде того.

— Нет, не то. — Он задумчиво покачал головой. — Я не верю в альтруизм Чазма — он не тот человек, который делает что-то по доброте душевной. Если Томас не желает моей смерти, чего же ему тогда нужно? И что означала эта игра в кошки-мышки там, у здания?

— Ты-то сам что думаешь?

И тут его осенило. Всепоглощающий факт собственной смерти затмил его воспоминания об инциденте. Теперь он мысленно проследил все случившееся с самого начала, минута за минутой.

— Напрашивается только одно разумное объяснение…

— Продолжай.

— Томас пытается доказать, что может убить меня в любой момент, когда захочет. Несмотря на любую защиту, которую может предложить Чазм. Так?

Она закурила новую сигарету.

— Он дал вам знать. Я был его заложником. Так же, как и вашим.

Глория поразилась его голосу — такому молодому и одновременно безысходно старому.

— Вполне возможно.

— И не странно ли, что после этого появляешься ты. Кто ты, Глория? Мой телохранитель?

— Ну конечно же, дружок, — она осклабилась. — А ты что подумал? Твоя мамочка?

— Что значит «подождем»?

Интерфейсная комната Чазма сияла чистотой, местами переходящей в стерильность. Сам он сидел в кресле и смотрел на юношу желто-коричневыми глазами. Неоновая татуировка сверкала и плясала красными и золотистыми узорами.

— Гарри, — устало проговорил маленький человечек. — Ты, кажется, начинаешь понимать. Томас чего-то хочет, но я не знаю, чего именно. Твоя смерть — какой-то знак. Глория — мой ответ. Если она не сможет защитить тебя, тогда никто и ничто не защитит. Теперь его ход.

— Великолепно, — саркастически протянул Гарри. — Просто замечательно. Какую же позицию я занимаю сейчас на вашей доске? Вы пожертвуете мною, чтобы взять более важную фигуру?

Коротышка не ответил, а лишь повернулся в кресле спиной к парню.

— Он сделает ход. Он должен его сделать.

— На что вы играете, Чазм? Каков приз?

Собеседник Гарри вновь проигнорировал вопрос и только повторил:

— Он сделает ход.

— После меня, хотите сказать?

— Не думаю. Он давно мог бы убить тебя. Но не убил.

— И тут вы вводите в действие могущественного телохранителя. В качестве приглашения, да? Мол, попробуй еще разок, старина Томас? А мы посмотрим, на что ты еще способен.

— Гарри, я не чудовище.

— Вовсе нет. Вы — добрейший души человек, радеющий за мои интересы. Понимаю.

— Гарри, дело нужно довести до конца. Неужели не ясно? Он дал нам знак. В следующий раз знак этот может оказаться более существенным. Но если мы сейчас вынудим его сделать ход, он ведь может и ошибиться.

— Наживка на крючке, — горько промолвил Гарри. — Мне нравится ощущать себя приманкой.

— У нас все равно нет никакой другой.

Юноша сел на пол и прислонился спиной к стене. Кусочки, обломки и осколки лишенной смысла головоломки — вот все, что он имел. Нужно было как-то соединить это воедино. Посмотрев на гладкую кожаную спинку кресла, он внезапно подумал о Хэле. Единственный верный друг, но он так далеко отсюда.

Кресло Чазма медленно повернулось. Глаза на совершенно черном лице карлика стали прозрачными, как вода. Гарри увидел на их дне крошечные красные вены и его передернуло.

— В чем дело?

— Томас сделал свой ход, — заявил Чазм.

— Что?..

Глория неслышно вошла в комнату и встала рядом с Гарри. Она не проронила ни слова, а Чазм никак не отреагировал на ее появление.

— Флот ящеров сейчас приближается к Ариусу. Хогот наконец-то вступил в игру.

16

Он и не предполагал, что туннели такие обширные: вся кора планеты пронизывалась ими. Пулеподобный аппарат несся, сверкая, как капля ртути, по тускло освещенному желобу, вырезанному глубоко в скальной породе. Гарри невольно прикрыл глаза.

Глория сидела рядом и смолила свои бесконечные сигареты, прикуривая одну от другой, не обращая на него внимания. Чазм, на переднем сиденье, закутался в тишину собственных мыслей.

— Этот мир — как крепость, — нарушил Гарри молчание.

Глаза карлика изменили цвет, словно это было у него эквивалентом моргания.

— Что?

— Пытаюсь понять, почему все сходится именно здесь. Обстоятельства странным образом складываются — или кто подстроил — так, что я попадаю на Ариус. Томас тоже не замедлил объявиться. Фрего нисколько не удивился, что мы непременно должны направиться сюда. А сейчас вот-вот прибудет весь военный флот Хогота. Кроме того, на Ариусе имеется, по меньшей мере, один громадный космопорт, абсолютно необитаемый на вид, а сама планета полна пустых квартир. Не мир, а сплошная тайна. Что все это означает, Чазм?

— Все миры различны. У Ариуса просто больше отличий, чем у других.

— Это не ответ. Объясните мне, чем он отличается. И почему.

Коротышка взглянул на Глорию. Та зажгла сигарету и выпустила струю дыма ему в лицо.

— Ну, давай, Чазм, расскажи парню.

Карлик заерзал на своем мягком сиденье.

— Гарри, я ничего не желаю говорить. На некоторые твои вопросы имеются ответы, но это не те ответы, которые я хотел бы дать. Возможно, когда мы прибудем…

— Да? Куда мы прибудем? Где мы собираемся прятаться от флота разъяренных рептилий?

На черной коже Чазма заиграли золотисто-пурпурные разводы. Он откинулся в кресле.

— Там, где ты сможешь получить ответы, Гарри. Время пока терпит, голос его звучал холодно и отдаленно.

— Говорите таким тоном, будто мы направляемся на небеса, — Гарри нервно хохотнул.

— Не столь уж плохое сравнение, — большие глаза карлика отозвались радугой цветов.

Аппарат на полном ходу выскочил из туннеля на склон огромной горы. Гарри увидел далеко внизу здания похожие на сахарные кубики.

Картина была мирной и прекрасной: здания сияли в лучах утреннего солнца, как белые драгоценные камни на подушечке из зеленого бархата. Гарри видел их раньше. Видел ли?

Он не мог вспомнить.

Юноша поморгал глазами, потер щеку. Не мог вспомнить? Я помню все, подумал он. Но не это. Только смутный призрак чего-то, какой-то намек. Дежа вю — «уже виденное». Гарри слышал о таком психологическом феномене ложная память, когда впечатления кажутся уже пережитыми.

— У меня голова кружится, — чуть слышно пробормотал он.

— Что? С тобой все в порядке? — Глория смотрела на него сквозь неизменное облако голубого дыма.

— Да, — он помотал головой. — Просто что-то… странное. — Но разум его метался. Нечто незыблемое, во что он верил, даже не отдавая себе отчета, вдруг заколебалось.

Не мог вспомнить.

А что еще не мог он вспомнить? Теперь, выходит, нельзя доверять и собственному мозгу? Эта мысль вызвала в нем почти физическое отвращение. Никому нельзя верить. Даже самому себе…

Он облизнул губы. Руки похолодели и дрожали.

— Гарри. Что случилось? Ты бледен, как полотно.

— Все… все нормально. Сейчас, минутку…

Пальцы Глории легли ему на руку. Он слегка повернул голову, чтобы взглянуть ей в лицо и тут будто электрический разряд проскочил между его плотью и ее. Он почувствовал тепло.

Настоящее тепло, какого он не ощущал ни от кого, кроме отца. Оно залило его медленными волнами и заставило растаять все его страхи, словно что-то укрыло изнутри, как мягким одеялом.

— Ты?..

Ее зеленые глаза ласково пронзали его насквозь, будто сообщая какую-то огромную, безмолвную тайну, которую они делили теперь на двоих.

— Я — твой друг, — прошептала она и отняла руку. Умиротворяющая теплота оставалась еще на некоторое время, прежде чем начала медленно угасать.

Машина быстро спускалась под гору, к белым строениям. Гарри казалось, что некие предстоящие события несутся вместе с ним к подножию горы и сойдутся в одной аркой точке этого волшебного утра.

— Что произойдет? — осмелился он спросить.

— Время покажет, — Глория слегка повела плечами.

Он ощутил трепет глубокого понимания. Да. Даже если он не вспомнит, время покажет. И оно покажет ему все.

Странно успокоенный предчувствием зловещей неизбежности, Гарри повернулся к окну и стал наблюдать за спуском. Здания беспорядочно усеивали длинное предгорье, прикорнувшее, как отдыхающая собака, к подножию величественного пика. Треки, по которым спускалась машина, петляли по склону горы, открывая с каждым поворотом еще более живописный вид — шеренги домов-гигантов в снеговых шапках, словно марширующие в голубую даль. Облака, клубящиеся вверху, ловили отблески от горных цепей, играя зыбкую симфонию яркого света.