Куколка - Генри Олди

— Перевод! — велела Юлия.

— Сквер-на! Сквер-на! — без промедления отозвался комьюнион. — В о-мут!

— Секта Ревнителей. Местные ортодоксы, — скривившись, как от оскомины, пояснил Антоний. — Во главе с пророком Хосенидесом IV. Известный мракобес. На его счету ритуальных утоплений — тьма. Хосенидесу маркиз Рибальдо давно поперек горла…

— Какие меры приняты?

— Ворота и калитка заперты. По ограде пустили «кусачку» 2-й степени.

— Если начнут штурм, «двойка» их не остановит.

— На «тройку» не хватает энергии, — виновато потупился охранник.

— Они, должно быть, не в курсе, — вмешался Лючано, которому идея штурма очень не понравилась, — что маркиз улетел в вояж. Скажите Ревнителям, пусть приходят через шесть месяцев.

— Можно попробовать, — особой уверенности в голосе Антония не было. — Только Ревнители… Они нас «исчадиями неба» зовут. В смысле, инопланетников. И «отродьями Вышней Тьмы». Я в местных инфоресурсах смотрел. Обычно дальше проклятий дело не шло, но эксцессы случались.

— Свяжитесь с властями, — приняла решение Юлия. — В конце концов, у нас гарантии короля Бенуа! Уведомьте службу безопасности квартала. Пусть шевелят задницами! В парк никому не выходить, на провокации не реагировать. Нашим с парализаторами — занять боевые позиции у дверей и окон первого этажа. Полезут через ограду — стреляйте на поражение. Под мою ответственность!

— У вас есть связь с Гаем? — внезапно спросил Лючано.

Юлия с недоумением воззрилась на него.

— Вы надеетесь, что Гай пошлет своих людей мне на помощь?

— Вам — не знаю. Вы сообщите ему, что семилибертусу Борготте угрожает опасность. Смертельная опасность. Надеюсь, Гай не забыл про обязательства перед судом Китты?

— Борготта, вы гений! Антоний, слышал?

— Да. Вы вернетесь в дом, госпожа?

— Я буду здесь. Оставь мне комьюнион. Режим связи — распределенная сеть с дубляжом всех сообщений на ядро.

— Слушаюсь!

Охранник развернулся, молодцевато щелкнув каблуками, и умчался исполнять.

— Уверена, дальше внешнего парка им не прорваться. Пророки, дери их в щель! — возбужденная необходимостью оборонять дом от фанатичных босяков, Юлия напрочь забыла о притихших детях. Щеки ее покрылись багровыми пятнами, дыхание участилось, делаясь сиплым. — Шесть человек с парализаторами… Хватит! Первые лягут, остальные разбегутся. В крайнем случае, охрана отступит сюда. Не бойтесь, Борготта, до этого вряд ли дойдет.

«Парализаторы, — задумчиво сообщил Добряк Гишер, — это хорошо. Шесть парализаторов против трех сотен безмозглых эскалонцев во главе с милейшим Хосенидесом IV. Дружок, на твоем месте я бы присмотрел пути отступления…»

Лючано завертел головой, озираясь, привстал на цыпочки.

— Вон дверь в западное крыло. Там можно спрятаться, — маленький Давид тронул его за ремень брюк, указывая свободной рукой за кусты.

Джессика, разумеется, не преминула уточнить:

— Или вылезти через окно на улицу и убежать.

— А Ревнители, — буркнул Тарталья, — подкрадутся с тыла. И давай нас топить!

— Не подкрадутся, — хором ответили близнецы. — Они от пророка ни на шаг.

Действительно, на экране голый пророк реял над толпой, стоя на плечах своих последователей и чудом сохраняя равновесие. Шляпа сбилась на затылок, наконечник стрелы уставился в зенит.

— Верные! — надрывалась акустика комьюниона, транслируя речь Хосенидеса. — Сыны Ревнивца! Доколе исчадья небес…

Автопереводчик сбился на невразумительный скрежет.

— …искушать нас адскими бубенцами?! Доколе Рибальдо Бесноватый…

Опять скрежет и уханье.

— Заветчане! Шатаются устои веры! Жилища знати стали вертепами разврата! Наг, яко из чрева матери, истинно вещаю вам, укрыв главу священным убором…

Проповедь была достойна сериала «Скрежет зубовный», спонсированного вехденскими фундаменталистами. Критики и искусствоведы давным-давно осудили «Скрежет…» за пропаганду межрасовой розни и потакание низменным вкусам. Но честные эскалонцы сериалов не смотрели, критикой не интересовались — и воспринимали слова Хосенидеса с нездоровым энтузиазмом.

— То-пи! То-пи!

— О-мут!

— Веди, Нагой!

— Со мной ли вы, заветчане?!

— С тобой!

— Готовы ли претерпеть, восстав и отринув?

— А-а-а!

— Зрите ли вертеп смутный? Логово Бесноватого?!

— Зрим!

— На-гой! На-гой!

— Кто дрожит от страха за дверьми вертепа?!

— Кто-о-о?! О-о!

Тишина.

Воцарившись по мановению длани Хосенидеса, зловещая, внезапная, она таила вопрос, один на всех: кто?! Скажи, Нагой, укажи перстом, и мы ворвемся, сокрушим, разорвем, растопчем и предадим воде то, что останется. Затишье перед бурей не могло длиться долго. А сукин сын пророк умело держал паузу, обводя паству пылающим взором.

«Негатив в идиоте дает один, вечный результат: драку», — вспомнил Лючано. Он не сомневался: от Хосенидеса сейчас зависит все. Нагой может швырнуть толпу на приступ легче, чем ребенок — гальку в море. Эскалонцы пойдут крушить и топить, даже если по ограде пустят кое-что помощнее «кусачки», а в руках защитников окажутся не парализаторы, а армейские лучевики.

Фанатиков и плазматор сожжет, да не остановит.

Разумеется, власти потом накажут зачинщиков. Пророка сошлют в дальний монастырь, на хлеб и воду. Кое-кто выразит ноту протеста, кое-кому принесут официальные извинения. Король Бенуа расшаркается перед Советом Лиги. Пострадавшим с большой долей вероятности выплатят компенсацию за физический ущерб; родственникам погибших — за ущерб моральный.

«Мне кажется, тебя это совершенно не утешает, малыш», — вздохнул маэстро Карл, человек столь же практичный, сколь и сентиментальный.

Лючано бросил взгляд на Юлию, желая подзанять у нее бодрости и уверенности в благополучном исходе заварушки. Но вместо бодрости им едва не овладела паника. Такой он помпилианку еще не видел! Хищно оскалившись, белая, как снег, с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, она буквально пожирала глазами пророка Хосенидеса — словно заклятого врага, соперника, самовольно вступившего в чужие владения. Разъяренная пантера, на чью добычу посягнул конкурент!

Что же она не поделила с харизматичным лидером Ревнителей?

«Толпу, малыш. Толпу, дружок, — хором откликнулись из немыслимой дали маэстро Карл с Добряком Гишером. — Толпу, и больше ничего». Честно говоря, Тарталья плохо понял, что имели в виду его привычные альтер-эго. Но спорить раздумал: этих не переспоришь.

Пауза длилась, и первым сорвался не пророк — Юлия.

— Убирайтесь прочь! Все! Быстро!

У вопля, властного, но на грани истерики, был один явный плюс. Вот теперь Лючано убедился: на близнецах и впрямь нет клейма! Давид и Джессика не стронулись с места, напряженно изучая беснующуюся хозяйку.

— Вон! Бегом! В дом!!!

Приказывай Юлия деловым, сухим тоном — никто и не подумал бы ослушаться. Но вот так, меча молнии, визжа, стремительно теряя человеческий облик?

Оживи скелет мозазавра, и то вышло бы естественней.

— Что с вами?! Вам нужна помощь?

Лючано шагнул ближе, пытаясь уяснить, что творится с обезумевшей женщиной.

— Оставьте меня!

— Позвать Антония? Я сейчас…

Он уже повернулся, намереваясь бежать к дому (разбираться с управлением комьюниона не было времени!), когда из акустических линз ударил голос пророка:

— Колеблетесь, заветчане? Выжидаете? Рибальдо златом прельстился, а вы — послушанием прельщаетесь? Мнимой покорностью? Ждете, когда Нагой перстом цель укажет? А свои персты вам на что? В носу ковырять? Плачет Ревнивец, на вас глядя, рыдает кровавыми слезами…

— Бе-е-е-ей! — не выдержал кто-то.

— Исчадий — в омут!

— Охвостье — в омут!

— Скверну — в омут!

Толпа вскипела штормовой волной, качнулась к ограде, к воротам.

— Ликуйте, заветчане! Не страшитесь пре… пк-хре… пф-кхе-кхе-кхе…

Густой слой белил лег на лицо Юлии, превратив женщину в злобного мима. Под глазами проступила мертвенная синева. Рука с растопыренными, скрюченными на манер когтей пальцами тянулась к экрану, двигаясь, как в густом киселе, и наконец достигла вожделенной цели, вцепилась в горло. Пророк зашелся кашлем, захрипел, утратив дар речи. На губах Хосенидеса выступила пена. Он кувыркнулся вниз с живого помоста, теряя по дороге свою замечательную шляпу.

И волна толпы разбилась о невидимый мол.

Кто-то по инерции добежал до ограды — и отшатнулся, скуля по-собачьи, ужален бдительной «кусачкой». Иных выворачивало наизнанку: рвота хлестала на брусчатку мостовой, на окружающих людей. Лиловые Ревнители бились в конвульсиях под ногами эскалонцев. Десяток человек, включая пьяного щеголя в парике, принялись яростно колотить своих же товарищей — первых, кто попался под руку. Щеголь выхватил из трости узкий клинок, разя направо и налево.