Искатель. 1998. Выпуск №8 - Александра Маринина

— Иван Алексеевич, у меня появилось гипотеза, которую я бы хотела проверить в первом приближении.

Генерал коротко взглянул на неё, с явной неохотой отрываясь от документов, над которыми работал.

— В чём проблема?

— Мне нужно ещё раз поговорить с вашим сыном.

— Анастасия, вам для этого не нужно моё разрешение. Перестаньте быть маленькой и работайте.

— Так я могу с ним встретиться?

— Разумеется. Вы хотите зайти к нам домой?

— Как скажете.

Иван Алексеевич отложил ручку, которой что-то подчёркивал в бумагах, и рассмеялся.

— Вы неисправимы. Почему вы постоянно спрашиваете моего разрешения? Вы что, не в состоянии принимать решения самостоятельно?

— Вы — начальник, — лаконично ответила она. — Как скажете — так и будет.

— И что, даже если я неправ, вы сделаете, как я скажу? — иронично поинтересовался он.

— Конечно. Вы же начальник, я обязана выполнять ваши приказы. Заточный встал и прошёлся по кабинету, потом подошёл к Насте и легонько коснулся её плеча.

— Сядьте, Анастасия. Между людьми не должно быть недомолвок, если они хотят сохранить уважение друг к другу. Что случилось?

— Ничего, — она послушно села на стул возле стола для совещаний. — Пока ещё ничего. Вот я и не хочу, чтобы случилось. Вы меня просили быть максимально осторожной и деликатной, потому что дело может коснуться вашего сына, поэтому я сочла, что лучше спросить разрешения на беседу с ним.

— Перестраховщица, — усмехнулся генерал. — Впрочем, я знаю вас достаточно давно, чтобы не удивляться этому. Осторожность никогда не помешает и никогда не бывает излишней. Ваша беда в другом. Почему вы никак не повзрослеете, а? Вам уже тридцать семь лет, а вы ведёте себя как стажёр, который пришёл прямо из института и боится показаться глупым. У вас за плечами приличный стаж, через три месяца вы, Бог даст, станете подполковником, о вас по министерству ходят легенды, а вы всё ещё боитесь сделать что-то не так и вызвать недовольство начальства. Когда это кончится?

Настя вздохнула и посмотрела на свои руки. «Пора маникюр делать, — вдруг совершенно некстати мелькнула мысль, — лак уже облез, хожу как позорище.»

— Наверное никогда, — ответила она. — Характер такой. Вот вы говорите, что про меня легенды ходят, а я не верю. То есть я знаю, что они действительно ходят, и мне их даже пересказывали, но я никак не могу поверить, что это про меня. Не могу поверить, что это про меня говорят, будто и в самом деле я что-то там гениально придумала или фантастически угадала. Это про кого-то другого. Я всё время помню, сколько раз ошибалась.

— Вы должны помнить не об этом, а о том, сколько раз вас пытались переманить из отдела Гордеева. Кто будет переманивать сотрудника, от которого мало толку, а? Почему вы считаете других глупее себя?

— Я не считаю, — улыбнулась Настя. — Совсем наоборот, я считаю их умнее. Поэтому и боюсь показаться дурой.

Заточный осуждающе покачал головой, и его солнечная улыбка не могла обмануть Настю. Она ясно видела, что начальник недоволен.

— Вам это не нравится, я понимаю, — удручённо сказала она. — Но я такая, какая есть, и вы прекрасно это знали, когда приглашали меня к себе работать. Жалеете?

— Никогда. Буду вас перевоспитывать.

— Не надо, — взмолилась Настя, — я уже старенькая для педагогических экспериментов.

— Вот видите, вспомнили о возрасте. То вы маленькая, то старенькая. Ладно, скажите лучше, что вы там придумали.

Настя с облегчением перевела дух. Ну вот, воспитательные меры позади, а о деле говорить куда приятнее.

— Понимаете, — начала она, — засылать в наши вузы своих мальчиков и девочек — дело рискованное. Ведь абитуриент, даже если он уже в эти годы сволочь отъявленная, совсем не обязательно останется таким же через четыре года, когда его будут выпускать на практическую работу. Четыре года в юном возрасте — это ужасно много, человек может стать совсем другим. Где гарантия, что за эти четыре года он не переменится? Поэтому, я думаю, если раннее внедрение и имеет место, то лишь в крайне редких случаях. Есть другой путь, более эффективный и верный.

— Какой?

Иван Алексеевич отошёл от Насти и снова сел на своё место. Правильно, лирика закончилась, началось дело.

— Нужно вербовать мальчиков примерно курса со второго или старше, выискивать тех, кто падок до лёгких денег и не особенно расчётлив, и подсаживать на компре. Понимаете?

Заточный погладил длинными сухими пальцами виски, кивнул.

— Продолжайте, я вас слушаю внимательно.

— Идём дальше. Кто может лучше других знать, какие мальчики для этого дела годятся? Кто пользуется у слушателей доверием? Кто может сделать так, что мальчик в учебное время будет заниматься неизвестно чем? Ответ примитивно прост: курсовые офицеры. Я специально выясняла, откуда их берут, и оказалось, что огромное их число — это не милиционеры, а армейские. Сокращённые, оставшиеся без жилья, обиженные на армию, которая отняла у них лучшие годы молодости и взамен ничего не дала. Им катастрофически нужны деньги, потому что пенсия, если она вообще есть, мала, а они ещё достаточно молоды, чтобы удовольствоваться сидением на печке. Курсовые офицеры, особенно пришедшие из армии, это самое слабое звено. Сначала подсаживают их, а потом они, в свою очередь, вовлекают слушателей. И тогда слушатель, даже если к моменту выпуска из института он опомнится и решит жить честно, уже никуда не денется, на нём соучастие, и не одно, пусть в мелочах, но зато много. Я знаю, как это всё проверить на уровне статистики, но чтобы не тратить попусту время, мне хотелось бы поговорить с вашим сыном, чтобы уточнить гипотезу.

— Вы полагаете, он может об этом знать?

— Не знаю. Но я не собираюсь его об этом спрашивать. Если не знает — так и не знает, а если знает, то мои вопросы поставят его в сложное положение. Товарищей закладывать, знаете ли… малоприятно.

Заточный помолчал немного, потом снова кивнул.

— Хорошо, Анастасия, приходите к нам сегодня часов в восемь, заодно и поужинаем. У вас всё?

— Всё.

— Тогда идите. Нет, минутку, — он поднял руку, словно желая остановить Настю, — ещё один вопрос. Что там с убийством слушателя? У ваших друзей что-нибудь двигается?

Настя отрицательно покачала головой.

— Ничего. Ни с места. Но есть возможность подобраться к деду Немчинову, мы это сейчас отрабатываем.

— Почему так долго? Он в бегах?

— Да что вы, никуда не делся. Но я его боюсь.

— Вот даже как? Отчего же?

— Не знаю, — Настя легко рассмеялась и пошла к двери. — Он мне внушает какой-то священный ужас. Боюсь его спугнуть, и Юру Короткова этим страхом заразила.