В объятиях XX-го века. Воспоминания - Наталия Дмитриевна Ломовская

Хоть и трудно бывает порой.

Трудно в длительнейших расставаниях

И в здоровье неважно подчас,

Но не в душ обоюдном вниманьи,

Не в любви и не в ласке у нас.

Эти десять созвездий мелькнувших

Обернулись жестоким лицом,

Оба смерти в лицо посмотрели,

Оба след получили о том.

А хорошего сколько бывало,

Сколько будет еще впереди.

Мы идем во вторую декаду

И поймаем четвертую ли.

Письмо от 25.6.49…

«Трудно мне сейчас почти все время. Но что же делать. Терплю и делаю все, что могу, чтобы хоть как-нибудь облегчить и разрядить обстановку. Но понимаешь, все время ощущение Дамоклова меча… Сейчас я секретарь аттестационной комиссии. Ты представляешь, какая это огромная и ответственная работа. Ведь это по всему нашему факультету. Пока еще не сорвалась. Но к 1-му нужно все кончить, а у нас еще сделана только пятая часть работы. Каждый вечер заседаем до 11–12 часов.

Председатель И. И. (И. И. Презент — Н. Л.). Надо сказать, что обсуждение, к счастью, идет чрезвычайно объективно, чему я очень рада. Наша кафедра пойдет послезавтра… Мне припоминают механику развития…

5 июля должен открыться в Ленинграде съезд гистологов, анатомов и эмбриологов. Я как-то заикнулась И. И. (И. И. Презент — Н. Л.), что не мешало бы меня туда послать. Но он на это ответил, что нечего мне там делать, т. к. ничего нового я там не получу… Но вдруг сегодня утром получаю открытку… Вы являетесь делегатом 5-го Всесоюзного съезда гистологов… Так до сих пор не понимаю, кто меня туда всунул. Боюсь, что на кафедре будет бум. Неужели могут не пустить? Фаина Михайловна (Ф. М. Куперман — Н. Л.) защитила на днях докторскую, и был грандиозный банкет на кафедре…»

Письмо от 11.7.49…

«Оказалось это (быть секретарем аттестационной комиссии факультета — Н. Л.) таким огромным делом, что я приходила, к удовольствию всех окружающих, особенно, Клавочки, в 5–6 часов утра. В течение 2 недель заседали, а потом оформляли… Когда приедешь, расскажу тебе все подробно, как это протекало. Было немало трудного, но и много интересного. Вчера мне сказал Зацепин (не знаю, помнишь ли ты его, но он тебя хорошо знает и учился не то на курс старше, не то моложе тебя) что твои сигнальные номера будут 12-го в Москве. Я не верю этому счастью… На съезд в Ленинграде мне так и не удалось попасть… Хоть мой голос и не имел большого значения (правда И. И. иногда прислушивался и к нему), но иногда использовала свою секретарскую власть и сколько могла выручала. Вчера, в основном, закончили, но в среду нас будут слушать и утверждать (или не утверждать!) наше решение, этажом ниже нашей кафедры (следующее предложение вычеркнуто военной цензурой — Н. Л.).

У меня уже 35 перелитых цыплят (а у Маховки ни одного, а она хвастала и говорила, что цыплята развиваются, и когда ее спросили и что же вылупляется, — она с гордым видом сказала нет, — они просто погибают по другим причинам). Но, к сожалению, никакой разницы по внешнему виду. Нет, и боюсь, что не только по внешнему, но и по внутреннему тоже. Так что уже ходячим стало — переливание из пустого в порожнее — только суметь бы это доказать. Дим, мы нацело изымали белок, клали в инкубатор и развивался цыпленок, только меньше по величине, но совершенно нормальный и погибал на 19 день. Скорей бы ты приезжал, так нужно посоветоваться с тобой, как дальше быть…»

Еще одно мамино письмо сохранилось, предположительно, 1968 года, повествующее о ее поездке на Международный конгресс эмбриологов, который состоялся в горах Северной Италии в Кортина д’Ампеццо…

«Вот я и вернулась из дальних странствий. Я просто счастлива, что мне выпало на долю посмотреть Италию. Вернешься, буду рассказывать и показывать скудными средствами тех открыток, которые куплены и, может быть, тех фотографий, которые неизвестно как получились. Там нужно было, как я и предполагала, только кино, потому что было столько всего динамичного, что простое фото ничего подобного не могло передать.

Что может сказать фото о нашем 10-часовом переезде из Милана в Кортина д’Ампеццо на автобусе через Альпы. Проезжали чудесное озеро Лаго ди Гарди (объезжали вокруг него около 4-х часов, снежные перевалы и т. д.) А в Венеции, где все в движении — гондолы, площадь Св. Марка с тысячами голубей и туристов, важно шествующих монахов и монахинь с черными портфелями. Мы были даже в Помпее и это, пожалуй, самое грандиозное. Для коллекции морей искупалась в Средиземном море в Неаполе, хотя это было купание с приключениями, но все-таки это было здорово. Проезжали у подножия Везувия и где-то вдали виднелось Сорренто и Капри. 5 дней жили в Кортина. Конгресс проходил там так, что каждая секция заседала в разных залах отелей или ресторанов. Общего помещения не было. Мы приехали на следующий день после открытия и уехали накануне закрытия, поэтому не видели торжественных церемоний, но так спланировала путешествие фирма С или Чита, как мы ее называли. Самое пикантное, что мой доклад должен был быть 2-го июля в день закрытия конгресса, а мы уезжали 1-го июля. Я попросила перенести его на другую секцию, как и все те, которые делали доклад в этот день. Мне разрешили, и я доложила на моем английском, но, в общем, кажется, говорила не хуже всех иностранцев.

В объяснениях частного характера и в магазинах меня вывозил, в основном, немецкий, и с ним я спокойно доехала до Рима. Ну вот, собственно, краткий конспект… Я здорово устала от поездок — 5 самолетов, поезд и сотни километров на автобусе за две недели. Вчера на кафедру заходила старшая Наташа. У них все в порядке, выглядит она нормально, передавала тебе привет…»

Сейчас мне кажется, что эти мамины письма — самое интересное из всех моих мемуаров. Если уж речь зашла о письмах, то мне хотелось бы привести и три моих письма, два из них адресованы папе в Германию, а одно — маме. Они сохранились среди маминых писем. Вот они:

«Дорогой папочка! Получила твое письмо. Большое спасибо. Как ты сейчас живешь? Много ли работаешь?

Я тебе послала два письма, но получила от тебя только одно. Напиши, пожалуйста, ты получил мое письмо от 2.1?