Босфор - Михаил Мамаев

— Когда?

— Ты знаешь. Когда уехала в Улудаг.

— Обиделась.

— На что?

— Ты не поехал со мной. Поступил, словно сам по себе.

— Господи, все из-за этого…?! Я так за тебя волновался…

— На сколько я поняла потом, ты не слишком волновался, Никита. А я как раз хотела, чтобы ты немножечко понервничал. Вот, дуреха!

— Наташа, — сказал я, путешествуя пальцем по песку, — а что бы ты сказала, если бы два человека, когда-то любившие друг друга, я не имею в виду нас с тобой, — Боже упаси! — любые два человека, если бы они вдруг встретились и оказалось, что они все еще испытывают, ну скажем, обоюдную симпатию? Могли бы они снова стать вместе, как по-твоему?

— Вряд ли. Если двое расстаются, значит, есть причины. Более глубокие, чем просто ссора. Ссора — повод. И потом всегда остается что-то, чего нельзя простить. Через что невозможно переступить, как бы ни хотелось.

— Да, ты права. Но я заметил, чем дольше живешь, тем таких вещей становится все меньше. Нет ошибок, которые нельзя исправить. Это лососи, идущие на нерест, не могут в одну и ту же реку войти дважды. Они мечут икру и погибают. А вот аисты каждый год возвращаются к родным местам. И каждый год перестраивают гнезда и выводят аистят. И каждый год дерутся, споря, кто из них первым покажет аистенышам, как нужно работать крыльями, чтобы не сыграть в падающий пернатый булыжник. Потому что у птиц есть эти самые крылья. И небо. А еще они не знают никаких умных пословиц, потому что никогда не тратили драгоценного времени на чтение книг и набирались мудрости, летая и чирикая.

Наташа улыбнулась и снова стала серьезной.

— Люди не птицы, Никита, по крайней мере большинство. Они имеют свойство становиться другими в считанные мгновения. Все оставляет следы в их сердце. От этого они много теряют. Но и обретают не мало.

— Люди взрослеют, а значит, набираются опыта, — возразил я. — Это помогает им не повторять старых ошибок. Хотя почти не помогает не изобретать новых глупостей. Но от этого и интересно жить, чертовски интересно! Разве я не прав?

Она перевернулась на живот и улыбнулась.

— Как понимать твои соловьиные трели? Ты решил отбить меня у законного мужа?

Я тоже улыбнулся.

— Если мне не изменяет память, я не давал тебе развода. Да ты и не просила.

Наташа опять стала серьезной. Этих мгновенных переходов из одного душевного состояния в другое раньше я в ней не замечал.

— Женщина не может принадлежать двоим, — сказала она, словно в этот момент ее снимала телекамера, ведущая трансляцию на весь мир. — Кому отдана, тому и верна.

— Как онегинская Татьяна, что ли?

— Да, и напрасно улыбаешься.

— Я не улыбаюсь. У меня теперь всегда такое выражение. Не заметила? Честно говоря, Наташа, если бы Пушкин был жив, я попросил бы его написать стишок, что говорила Татьяна перед райскими вратами. Четыре строчки на вопрос, считала ли она, что прожила счастливую жизнь.

По-моему, женщина вообще никому не может принадлежать. Ни одному человеку. Как фрески Микеланджело. Или как водородная бомба. Только так она и остается Женщиной, а не просто ткачихой, агрономом или домашней хозяйкой. И мужчина рядом с ней — Мужчиной, то есть перцем, не знающим твердой почвы под ногами и всегда готовым отразить удар. Это же, собственно, ему и нужно, чтобы не обзавестись брюшком и не забыть, как обращаться со шпагой и всем остальным…

— Иногда в жизни наступает момент, Никита, когда вдруг понимаешь, что быть домашней хозяйкой не так уж плохо. Хочется просто готовить салаты, стирать мужу рубашки, растить малыша. И не гоняться за призрачным, со всех сторон уязвимым счастьем, делая вид, что душевные переживания — это удачный подарок судьбы.

— Да.

— Что, да?

— Все правильно.

— Значит ты согласен?

— Конечно. Ты говоришь мудрые вещи. И все же это не твои слова.

— Чьи же?

— Не знаю. Ты другая.

— Мы оба знаем, что иногда происходит с человеком за одно лишь мгновение. И захочешь — не узнаешь.

— А меня ты узнаешь? Или тоже лежишь и думаешь, что это за субъект здесь разлегся?

Я улыбнулся и снова погладил Наташу по руке. Мы говорили непринужденно, как чужие, никогда не обижавшие друг друга люди. Я был благодарен Наташе за это.

Чего очень сильно не люблю — это взаимных упреков и попыток назвать виновного.

Каждый по-своему прав.

Даже когда он несправедлив.

Потому что в груди не кусок льда. И не маленький персональный компьютер.

Зато мы умеем плакать и смеяться, убегать по ночам на крыши, придумывать любимым ласковые имена. И это большая победа Создателя над силами Тьмы. И над собой, конечно.

«Вот и все, — думал я. — Вот мы и встретились. В многоточье на глазах лишние точки исчезают, растворяются, как при мультипликации. Или при воздействии серной кислоты.

Хорошо, что мы встретились с Наташей именно теперь, спустя четыре года. А не десять или, скажем, сто лет. Мы не настолько изменились, чтобы мило пожалеть друг друга. И не настолько помудрели, чтобы поступать сообразно здравому смыслу».

Я не сидел на месте эти годы. Многие лица рассказали мне историю своих морщин. Некоторым я сам их дорисовывал. Сколько людей довелось называть друзьями и потом расставаться, чтобы никогда больше не увидеть! Хотя, кто знает…

Я научился спокойно относиться к фактам, которые когда-то привели бы меня в отчаянье. И даже придавать этому некоторый комический оттенок. Возможно, потому что на моих руках уже умирали. Многие.

— Давай искупаемся, — предложил я, поднимаясь, и протянул Наташе руку. — А то солнце превратит нас в пепел.

— Давай, — согласилась Наташа, вставая без помощи. Она оступилась, ухватилась за мое плечо.

— Вот видишь, — заметил я. — С солнцем шутки плохи.

— А мы и не будем шутить, — сказала Наташа. — Мы будем серьезными.

Обедали в ресторане на берегу. Много болтали и были необычайно возбуждены. Полотняный навес укрывал от солнца, слабый бриз приносил прохладу.

Я смотрел на спутников и вновь удивлялся непредсказуемости жизни. Еще вчера, в это же время, я сидел на верхней палубе турбохода, отдыхая после плотного обеда, и не мог предположить, что ровно через сутки буду здесь, в окружении этих замечательных людей, разделяя с ними радость от сознания, что живешь, дышишь и можешь прикоснуться к любому предмету, придающему жизни маленькие приятные подробности. Следовательно, не стоит слишком задумываться, что произойдет через час, через день, через десять лет. Надо приветствовать все, что позволяет так остро чувствовать потребность в свежем воздухе и глотке вина.

Я представил, как взойду вечером на корабль, приму душ, переоденусь и выйду на корму, где за столами вокруг бассейна будут сидеть мои друзья, на которых, слава Богу, так богата жизнь. Они обрадуются мне. А я им. Мы станем смотреть за борт, в темноту неизведанного пространства, в котором каждого из нас ждет свой путь, свои удивления и поиски. Мы будем пить вино и радоваться жизни. Тому, что вокруг море, звезды, неизвестные страны. И что мы вместе, хотя на самом деле это совсем не так.

— Давайте выпьем, — предложил я и долил в стаканы вино. — Есть, знаете ли, удивительный вид энергии. О нем не говорится ни в одном учебнике мира. Называется Энергией Радости. Эта энергия дает силы любить, мечтать, перемещаться с места на место. Находить оправдания своим поступкам. Выпутываться из неприятностей. Верить, что завтра все переменится к лучшему или станет еще лучше, чем сейчас, что неудачи временны и что не все люди вокруг дерьмо…

Не будь этой энергии, человечество давно бы погибло — так много приходится на его долю зла. Значит, Энергия Радости — важнейшая энергия, понимаете!

Секрет в том, что люди сами вырабатывают ее, растворяя в воздухе и помогая, когда не хватает кислорода. Они — как деревья! Только вместо листьев служит сердце…

И когда один человечек намыливает веревку, устав бороться с теми, кто норовит изгадить его маленький неприкосновенный Мир, другой рядом, возможно в доме напротив или даже в квартире через стенку, настраивает гитару, пишет письмо любимой, или разливает по стаканам вино в кругу друзей, таких же простодушных человечков, как он. И тот, первый, вдруг отбрасывает веревку, стискивает зубы и бормочет, обращаясь к своим врагам: «Шиш вам всем, поняли! Не дождетесь!!!»

Обратите внимание, друзья, как верна и мудра эта его простая мысль. А ведь он, пожалуй, и не догадывается, откуда она приплыла к нему, и откуда взялись силы. Но мы-то с вами знаем!

Предлагаю выпить за нас. За то, что мы и есть эти самые гитаристы, балагуры, телепаты… За то, что мы знаем, что ответить всем нашим врагам, и врагам наших друзей — всех хороших людей мира. За то, что не даем друг другу погибнуть, время от времени радуясь жизни и бескорыстно выплескивая эту радость в окружающее пространство!