Маленький Большой Человек - Томас Берджер

Ну, тут он, конечно, хватил лишку, хотя, если помните, я и впрямь подумал о Маленьком Человеке – и вырвался из-под ножа, отчего Ворона и задел меня рукой по лбу и увидел что я белый. А я-то вождю рассказал только о том, как пример Маленького Человека меня воодушевил – решил, что ему будет приятно. Так что старик не случайно о нем вспомнил.

Еще минут пять он продолжал в том же духе, и меня это ничуть не смущало потому что все вокруг, глядя на меня, так и расцветали лучезарными улыбками, в том числе и несколько девчонок, которым по такому случаю разрешили приподнять снаружи шкуру типи и заглянуть вовнутрь – я в этот период своей жизни как раз начал интересоваться девчонками – а потом вождь сказал:

– Дух Маленького Человека дал этому мальчику большую силу. Он мал телом, и он уже настоящий человек – воин. А сердце у него большое. Поэтому отныне мы будем называть его Маленький Большой Человек.

Вот так. С тех самых пор Шайены так всегда и называли меня. По индейскому обычаю, настоящего моего имени никто никогда не произносил. Да его никто и не знал. А меня зовут Джек Крэбб.

А конокрадная экспедиций – если не считать моего приключения – прошла как по маслу. Четверо наших прокрались в деревню Ворон – ни одна собака не гавкнула – увели лошадей штук тридцать, или около того, и погнали их скорее в нашу деревню, потому как ночь была уже на исходе. Когда добрались до лощинки, где оставили нас с Младшим Медведем, он уже оклемался. Шишак у него на макушке был, конечно, здоровенный, нов остальном – ничего, полный порядок. Нам ещё повезло, что этот Ворона шастал ночью по прерии без лука, а то просто подстрелил бы нас сверху, как куропаток – мы бы и чирикнуть не успели. Вот такие дела. Ну, а меня привязали к седлу моей лошади и отвезли домой.

Из общей добычи мне досталось четыре коня и, значит, я превратился в довольно-таки состоятельного человека, хотя отнесся к этому спокойно. Меня гораздо больше тронуло, когда ко мне подошёл парнишка лет восьми-девяти по имени Сопливый Нос и сказал: «Теперь ты воин. Можно я буду пасти твоих лошадей?» То есть, я мог теперь не вставать рано утром и не отправляться с мальчишками на луг, к лошадям – пасти, купать и все такое… Да, может, и мог. Но, вообще-то, у Шайенов не принято слишком нажимать на свои привилегии. Вот Тень, например: он был старшим в этом набеге, и вообще опытный воин, а взял себе только три лошади, из которых две лучших сразу отдал Старой Шкуре и Горбу. И не потому, что они вожди – на это ему было наплевать, потому как Шайены никогда начальству задницу не лизали – а за то, что мудро руководили. Потом, Птичий Медведь и Холодное Лицо – оба отдали по лошади Желтому Орлу, который хоть и совершил ошибку, но сумел её исправить. Я тоже отдал ему одну из своих – по той же самой причине, а ещё потому, что это я был невольным виновником того недоразумения. ещё одну лошадь я предложил Леворукому Волку, но тот отказался, потому как у Шайенов не принято брать плату за лечение. Хотя он не возражал, чтобы я подарил её его брату – что я и сделал.

Поэтому Сопливый Нос получил от меня такой ответ: «Убить одного из племени Ворон ещё не значит сравняться с великими воинами Шайенов. Я, как и раньше, сам буду ухаживать за своими лошадьми, но всё равно – ты хороший мальчик, и я подарю тебе своего черного коня».

Все сказали: «Хай, хай!»

Вот так. И, выходит, никто из тех, кто рисковал жизнью, ничего на этом не нажил, разве только честь и славу – но за это как раз любой Шайен в те времена и впрямь жизнь готов был отдать.

Младший Медведь на пир не пришёл – оно и понятно. Трапеза затянулась – засиделись до глубокой ночи. Кормили варёной собакой, и я объелся, потому как, надобно вам сказать, я этот харч постепенно распробовал и полюбил, но вот беда – так и не научился, как индейцы, сначала поститься целый месяц, потом обжираться. Когда наш раут, наконец, закончился я ушёл подальше в прерию, помочился и присел на бугорок отдохнуть немного. Месяц был чуть-чуть – на волос – тоньше, чем вчера, но теперь, он светил вовсю и никуда не прятался… А всё равно к утру будет дождь, я это точно знал – по тому, как пощипывало в носу, по тому, как похрустывала жухлая осенняя трава под мокасинами. По тому, как от земли тянуло сыростью. И никто меня этому не учил. Когда живешь, как мы, – это приходит само собой. Ну, как в городе, к примеру – увидел вывеску над лавкой – и знаешь, что там торгуют табаком.

Где-то в прерии, примерно в миле от меня, лаял койот. Потом стал скулить и повизгивать, жалобно подвывая. Потом завыл вовсю, словно зарыдал – и все в разном ключе, словно там целая стая собралась. А он-то был один единственный – просто они койоты, чревовещатели от природы. Где-то к северу лесной волк отозвался – завыл жалобно, протяжно. А, может, это были Вороны – под волка работали: это у них любимая уловка. Но он все выл и выл, и все в одной и той же точке – целый час, так что, скорее всего это был настоящий волк.

Просидел я там долго – аж земля подо мной нагрелась. Откуда-то из прерии приползла гремучая змея: ветер немного утих и я услышал, как она шуршит прямо на меня, Эти бедняги вечно мерзнут, им только дай – в постель к тебе влезут, лишь бы чуть-чуть согреться. Но тут я её надул; хлопнул, словно орёл крыльями – она и поверила,, развернулась и поползла прочь.

А я все сидел и думал: «Вот так. Выходит я, Джек Крэбб, теперь Шайен. Самый натуральный краснокожий и уже убил человека стрелой из лука. Меня уже скальпировали, а потом настоящий шаман исцелил меня заклинаниями – как в цирке. Мой отец теперь – столетний дикарь, который по-английски слова не знает, а моя мать – толстуха цвета шоколада. А братом у меня – парень, которого в лицо не знаю, потому как у него лицо всегда вымазано глиной или краской… Живу в шкуряной палатке, ем щенков…

Странно все это, чёрт побери…»

Вот такие мысли теснились у меня в голове, и они были насквозь белые, эти мысли. Мальчишки, с которыми я играл в Эвансвиле, в жизни не поверили бы, если б им рассказать, как все повернулось. И наши попутчики из обоза тоже не поверили бы. Они, конечно, знали, что я испорченный тип, но не до такой же степени… Вот так – в день своего величайшего триумфа я сидел и страдал от унижения. Потому как в городе все – кроме моего чокнутого папаши, разве что, – знали: краснокожий это ещё хуже, чем чёрный раб…

Тут я опять услышал какой-то шелест и подумал, что это гремучка, наверное, передумала и вернулась. Упрямая тварь – небось, поразмыслила не спеша: и что это орёл тут делает ночью? И решила ещё раз попытать счастья – подобраться к теплу поближе.

Но это была не змея. Это был Младший Медведь – незаметно подошёл и уселся неподалёку. Вот как опасно бывает забивать голову белыми мыслями, сидя посреди прерии в стране краснокожих. Если 6 это был враг я мог сейчас остаться без скальпа – без того самого который мне только что залечили.