Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

Он сидел и ждал. Скоро пришли двое сторожей с его кроватью. Они установили кровать и пошли за другими вещами. Казанова сидел и ждал. Время шло и шло, а никто к нему не являлся, несмотря даже на то, что дверь камеры была отперта. Казанова понял, что они там теперь наткнулись на его лазею и перерывают все его вещи, перетряхивают по сто раз каждую вещь, отыскивая орудие, которым он работал. Он старался по возможности успокоиться, привести свой дух хоть в некоторое равновесие, чтобы встретить грозивший ему удар.

Его тайна открыта. Это ему даром не пройдет. Но что с ним сделают — вот вопрос, который он старался обдумать хоть сколько-нибудь хладнокровно. Быть может, его ожидает и задушение. Но если над ним и смилуются, то неужели его оставят в этой же тюрьме? Это невозможно; по всей вероятности, его бросят в один из «колодцев». Об этих «колодцах» стоит сказать здесь несколько слов.

«Колодцы» (Pozzi) являются прямым противоположением «свинчаток». «Колодцы» — подвал дожеского дворца, «свинчатки» — его чердак. Внушительную свою кличку «колодцы» получили потому, что в них всегда стоит слой воды, около аршина глубиною. Их пол ниже уровня почвы, а окошки с решетками приходятся на самой поверхности земли, так что при каждом подъеме воды, среди которой расположена Венеция, жидкость свободно проникает внутрь этих тюрем. Стать на пол этой кельи, значит стать почти по пояс в воду. Начальство приняло в соображение всю неприятность таких морских ванн и приняло меры в интересах заключенных. В каждом «колодце» поставлена высокая деревянная койка, на которой арестанту не возбраняется проводить свое богатое досугом время вне воды. Что за существование влачили несчастные арестанты в этих «колодцах», «кладезях беспощадности», — легко себе представить. И однако люди там жили и достигали глубокой старости. Один разбойник был заточен в «колодец» в возрасте сорока четырех лет и прожил в тюрьме тридцать семь лет. Это был шпион, родом француз, по имени Бегелен. Во время войны Венецианской республики с Турциею, в 1816 году, он служил «нашим и вашим», т. е. шпионил туркам про венецианцев и обратно. Венецианцы изобличили его в этой двойной игре, и, конечно, заточение в «колодцах» для него являлось еще своего рода помилованием. Казанова, впрочем, утверждает, что в Моравии, в крепости Шпильберге (или Шпигельберге), где впоследствии сидел известный Сильвио Пеллико, в прошлом веке были еще более ужасные кельи. Казанова видел их. Туда сажали осужденных на смерть и помилованных; говорили, что никто не в состоянии был выжить в этих клетках более года.

Но возвратимся к нашему герою. Он сидел в своей новой келье, убитый, уничтоженный. Для него не было сомнения в том, что вся его работа обнаружена и что Лоренцо немедленно донесет на него. Что тогда произойдет, чем покарает его инквизиция за попытку к бегству? И вот тут-то ему вдруг подумалось, что не миновать ему теперь смерти или в самом лучшем случае — заточения в «колодце».

Но вот послышались по коридору частые шаги, и перед Казановою предстал Лоренцо. Физиономия тюремщика была совершенно искажена зверскою злобою. Он заорал, как бешеный, ругался, божился, изрыгал хулу на все силы небесные. Излив в бешеных проклятиях избыток душившей его ярости, он приступил к Казанове с требованием немедленно отдать ему топор и другие инструменты, которыми узник пробил пол, и указать, кто из служителей доставил ему все это. Казанова совершенно хладнокровно и апатично ответил ему, что не понимает, о чем он говорит. Лоренцо немедленно распорядился обыскать арестанта. Казанова встал с решительным видом, разделся донага и сказал:

— Делайте ваше дело, но не сметь ко мне прикасаться!

Тюремщики обшарили его кровать, карманы, одежду, белье подушки его кресла и, конечно, ничего не нашли.

— Вы не хотите сказать, куда вы спрятали инструменты, — орал Лоренцо, — но это ничего не значит, будьте уверены, что найдутся средства развязать ваш язык!

— Если бы в самом деле оказалось, — хладнокровно возразил Казанова, успевший обсудить положение, — что я проделал где-то какую-то дыру в полу, и если б меня подвергли допросу, то я сказал бы, что инструменты для этого доставили мне вы сами и что по миновении в них надобности я их вам же и отдал обратно. Вы меня понимаете?

При этой ловкой реплике улыбка явного удовлетворения расцвела на лицах сторожей, сопровождавших Лоренцо. Вероятно, он перед тем жестоко изругал их и обвинял в том, что они доставили Казанове все нужное для его работы, будучи им подкуплены. Он с яростью топнул ногою и выбежал вон. Между тем сторожа принесли все вещи Казановы. Удаляясь, Лоренцо запер наглухо окна, через которые в камеру входил освежающий морской воздух. Несчастный Казанова очутился в крошечном помещении, лишенном всякой вентиляции. Это было зверски жестоко, а главное — совершенно бесполезно с точки зрения безопасности; Лоренцо обнаружил в этом свою хамскую мстительность. Но Казанова в первые минуты не обратил даже и внимания на эти пустяки. У него свалился камень с плеч. Он понял, что тюремщик теперь обезоружен, что ябедничать он не побежит: откуда же в самом деле узник мог добыть топор и прочее, если не от того же Лоренцо? Сверх того долото Казановы не было найдено, осталось в его владении, а вместе с ним остались и все надежды на освобождение. В пылу раздражения глупый Лоренцо весьма неаккуратно обшарил кресло и не нашел спрятанной под низом драгоценной железной полосы.

От пережитого волнения Казанова провел бессонную ночь. Его мучила страшная духота и жажда, но он забывал о физических страданиях, торжествуя свою победу. Утром началась расплата за остроумный подвох, жертвою которого сделался глупый тюремщик. Лоренцо принес Казанове вино, которое нельзя было в рот взять, воду такого же качества и пищевые продукты под стать вину и воде. Казанова просил его открыть окна, но Лоренцо сделал вид, что не слышит. Один из сторожей постучал по стенам и по полу железным ломом; теперь тюремщикам, значит, пришло в голову постоянно осматривать камеру, чтобы вовремя заметить новый подкоп, если бы узник вздумал за него взяться. Казанова при этом хорошо запомнил, что потолок оставили без осмотра. «Прекрасно, — порешил он, — значит, я через потолок и убегу». Но в новой келье требовалась удвоенная осторожность Она была светлая и притом заново отделанная; тут каждая царапина на стене явственно бросалась в глаза.

Днем, несколько успокоившись от всех пережитых треволнений, Казанова вник, наконец, в поведение Лоренцо. Подлый хам, очевидно, казнил его всеми имевшимися в его распоряжении средствами за то, что узник так ловко его одурачил. Жара в келье стояла нестерпимая; ни есть, ни пить Казанова не мог, потому что все, что принес Лоренцо, никуда не годилось. Он так обессилел от духоты, испарины и жажды, что не в силах был ни читать, ни двигаться. На другой день та же история. От пищи прямо разило гнилью.