Курс на юг - Борис Борисович Батыршин

Теперь не то. Смотровые щели в рулевой рубке узкие, едва два пальца шириной. Не видно через них ни зги, только рисуются на фоне угольно-черного берега невнятные силуэты судов, похожие один на другой как близнецы, да тускло светятся на палубах стояночные фонари. Поди разбери, где тут пароход с фуражом для кавалерии, а где броненосец? Ориентироваться приходится по приблизительной схеме, но проку от нее немного: ночь, темно хоть глаз выколи, ориентиров нет. Остается полагаться на извечные русские «авось», «небось» и «как-нибудь».

В рулевой рубке тесно. Плечо упирается в спину штурвального, старшины Дырьева с «Тупака Амару». Боцман (он вызвался охотником на «Алаи», сославшись на опыт службы на минных катерах в недавнюю балтийскую кампанию) то и дело шипит: «Посуньтесь, вашбродие, мешаете!» – и Сереже приходится втискиваться в холодную броню.

Впереди, за тонкой железной переборкой, стучит машина, посвистывает клапан котла – Хуанито, тот самый, кому Дырьев преподавал непростую науку обращения со стопором якорной лебедки, энергично шурует в топке. И неплохо справляется – оказалось, до призыва на флот он работал кочегаром на паровой молотилке. А когда узнал, что Дырьев, ставший с некоторых пор для перуанца непререкаемым авторитетом, уходит на «Алаи», попросился вместе с боцманом и добился-таки своего!

Сережа откинул крышку броневого колпака и высунулся наружу по пояс. Черт с ними, с пулями, тем более что пока никто в них не стреляет, зато так можно хоть что-то вокруг различить. Поправил жестяные шторки сигнального фонаря, устроенные так, чтобы свет был виден только с кормовых румбов. Нелишняя предосторожность – следом за выходящими в атаку торпедерами крались на малых оборотах «Тупак Амару» и «Уаскар».

Броненосцы должны нанести второй удар: после того как сработают шестовые мины, в ход пойдут тараны и тяжелые орудия, в упор, на пистолетной дистанции, когда даже неумелые перуанские канониры не промажут из своих десятидюймовок. А потом придет очередь и торпед Лэя.

«Не приведи бог, – подумал Сережа, – операторы-наводчики перепутают в темноте цели и засадят мины в борт своим! Хотя, – поправился он, – к тому моменту в гавани уже будет хватать света – как и неразберихи. Может, прав был Повалишин, когда категорически возражал против использования этих новинок?»

Темнота взорвалась ружейной трескотней. Торопливо затакала картечница – их обнаружили!

По рубке «Алаи» зацокали пули, одна, срикошетив от брони, обожгла Сереже щеку. Он торопливо нырнул вниз, захлопнул броневую крышку.

– Обороты до полного! – Дальше таиться не имело смысла. – К минной атаке изготовиться!

Минер, скорчившийся в носовом отсеке, торопливо закрутил ручку лебедки, выдвигая вперед шест с привешенным на конце клепаным латунным бочонком.

– Готово, вашбродие!

Сережа и сам видел, что мина уже погрузилась в воду. Впереди, в кабельтове, не дальше, высилась черная, без единого огонька стена – борт судна. Какого именно: броненосца, корвета, обычного парохода? Поди разбери…

Пули то и дело звякали по броне, и вдруг через смотровые щели в рубку – яркий, неестественно белый свет.

«Электрические прожектора Манжена, – понял Сережа. – У чилийцев на броненосцах новейшее оборудование. Сейчас их разглядят, пристреляются – и не из картечниц, а из легких противоминных пушек, которых, что на “Кохрейне”, что на “Бланко Энкалада” хватает…»

А черная стена росла, приближалась: восемь саженей, пять, три. Сережа крикнул: «Стоп, машина, готовься дать задний ход!» – и с облегчением увидел, что кончик шеста с миной уже ушел под борт, а мгновение спустя нос катера ткнулся в преграду.

– Задний ход!

В машинном отделении залязгало, торпедера послушно поползла назад.

Сережа запоздало бросил взгляд на гальваническую батарею – контакты вроде на месте…

Он сжимал деревянную ручку рубильника и шепотом считал: «Два… три… четыре…» – чувствуя, как ледяной пот стекает между лопаток. При счете «шесть» он перекрестился и рванул рубильник.

Гальванический разряд, накопленный в батарее, по медным жилам покрытого гуттаперчей кабеля устремился в платиновый мостик накаливания. Запал сработал как положено, сообщив взрывной импульс пироксилиновой начинке мины. Гулкий удар, под бортом судна вырос пенно-белый столб, миноноску отшвырнуло назад, словно пинком великана.

Сережа, не устояв на ногах, полетел спиной на переборку и пребольно ударился затылком о броню. Сверху на него обрушился всеми своими пятью с лишком пудами старшина Дырьев. Палуба под ногами ходила ходуном, из машинного отделения неслись гортанные вопли и испанские проклятия – Хуанито, похоже, крепко досталось.

Дырьев завозился, заохал, густо выматерился, встал на ноги и помог подняться командиру. Сережа полез к переговорной трубке.

– Осмотреться там! Течей нет, ничего не поломано?

– Никак нет, вашбродь, все в исправности, – кашлянула труба голосом минного кондуктора.

Вслед за ним отозвался и перуанец. Течей нигде не обнаружилось, как и иных сколько-нибудь серьезных повреждений.

– Кажись, пронесло.

Сережа, шипя от боли в ушибленном затылке, откинул броневую крышку и по пояс высунулся наружу. Борт неприятельского судна уже заваливался, оседал, уходил под воду, с палубы неслись панические вопли, захлопали револьверы. Удача, удача! Вражеский боевой корабль идет ко дну!

Но, приглядевшись, Сережа понял, что обрадовался он, пожалуй, рано. Подорванное судно не походило не то что на броненосец, но даже на корвет. Скорее всего, это был один из грузовых пароходов, коими, словно бочка соленой треской, набита Антофагаста.

Канонада тем временем усиливалась. Грохнул еще взрыв, потом еще. В ружейную трескотню и тарахтенье «Гатлингов» вплелись хлопки легких пушек – чилийские расчеты добрались наконец до своих боевых постов. Заглушая огнестрельную мелочь, рявкнуло тяжелое морское орудие.

«Дюймов десять, пожалуй… – на слух определил Сережа. – Может, “Тупак Амару” вступил наконец в бой? Хотя в казематах чилийских броненосцев стоят девятидюймовки, у них тоже голосок солидный».

В гавани творился ад кромешный. Мелькали лучи прожекторов, освещая тонущие суда, плавающие на воде обломки, другие суда, еще целые, с мечущимися по палубе перепуганными людьми. На стоящем в двух кабельтовых от «Алаи» корвете (эх, совсем немного ошиблись!) ожили кормовые сорокафунтовки и вколачивали снаряд за снарядом в воду между торпедерой и ее жертвой.

Сережа обмер от ужаса: столбы взрывов вставали там, где поверхность моря была особенно густо покрыта человеческими головами тех, кто бросился в воду с борта тонущего судна в надежде найти спасение. Со шканцев парохода орали, размахивали фонарями, но артиллеристам корвета все было нипочем, они только нарастили темп стрельбы. Сережа отвернулся. Разум не в силах был вынести зрелища этой кровавой бессмысленной бойни.

Дрожащими от нервного напряжения руками он поймал раструб переговорной трубы.

– Малый назад!

В ответ что-то квакнуло, то ли по-русски, то