Мишень для темного ангела - Анна Данилова

– Нет, – сказала Земцова. – Но согласитесь, будь она жива, девочка была бы с ней… Ведь она была хорошим человеком… Вы именно поэтому и решили повесить воспитание своей дочери на нее. Даже намекнули на то, что Катя – дочка Евгения Борисовича, а потому она, его вдова, и должна обеспечить девочку… Знаете, я вот смотрю на вас, и мне не верится, что такие люди действительно существуют…

– Мы отказываемся работать на вас, – сказала Лиза. – И продолжать поиски Эльвиры Норкиной будем уже в связи с делом об убийстве ее двойника и, предположительно, той самой мошенницы, которая присвоила себе ее имя и завладела ее имуществом. А вы, Лидия Вдовина, будете привлечены к этому делу в качестве свидетельницы. Поэтому никуда не уезжайте, мы прямо сейчас свяжемся со следователем, занимающимся делом, и он, думаю, уже завтра вызовет вас к себе на допрос…

– Не… себе… – вырвалось у Лидии, а лицо прямо-таки перекосило. – Вы что, издеваетесь надо мной? Я вам все рассказала, душу вывернула перед вами наизнанку, а вы меня, значит, сдаете полиции? Это ваши методы работы?

– Ваша подруга исчезла сразу после разговора с вами, пять лет тому назад… из санатория она не вернулась, – говорила Лиза. – Зато появилась другая Эльвира Норкина… Что, если все эти события спланированы вами?

Я отлично понимала, что никакой связи между Лидией и исчезновением Норкиной не существует. Просто Лиза разозлилась на нашу клиентку и теперь просто запугивала ее. Конечно, это было непрофессионально, и она не имела права себя так вести. Тем более что она еще недавно представляла интересы своей клиентки. И тут вдруг Лидия, взяв себя в руки, сказала:

– Я готова заплатить за то, чтобы ты была моим адвокатом, Лиза… Я хорошо заплачу. Только пообещай мне, что я выйду сухой из воды. Ты же прекрасно понимаешь, что я не имею к этой истории никакого отношения… Да, я поступила с Элей гадко… Но я и сама настрадалась…

Я смотрела на Лидию, которая старела буквально на глазах. Как-то неожиданно проступили все ее, замазанные крем-пудрой морщины, обозначились глубокие носогубные складки, не говоря уже о набрякших веках и синеватых кругах под глазами.

– Я согласна, – сказала Лиза под незаметный для клиентки одобряющий взгляд Земцовой. – Но сначала вы расскажете мне все, что вам известно о вашей дочери, адрес детского дома. Я же в свою очередь постараюсь разыскать «деда», у которого она сейчас, по словам детей, проживает.

– Ты уверена, что это нужно? – Лицо Лидии исказилось, словно у нее внезапно заболел зуб. А еще у нее голова вжалась в плечи, как у человека, желающего спрятаться от надвигающейся на него опасности.

20. Эля Киреева

В какой-то момент я поняла, что не могу больше встречаться с отцом, разговаривать с ним. И все это из-за Кати. Из-за этой девочки, которая была мне абсолютно чужой. И зачем я только взяла этот альбом? Рисунок с «Катей С. и собакой Джеком» не давал покоя моему отцу, и он принялся искать ее. Я ведь сама передала последние слова, что услышала от Норкиной, о том, что у нее нарисовались дела в Москве, в каком-то детском доме.

Отец решил, что у нее есть дочь Катя С., которую она бросила в детском доме. И принялся ее разыскивать. Подключил частного детектива, они вместе предположили, что, находясь в детском доме, девочка дружит с большой рыжей собакой по кличке Джек. И они нашли ее. Катю Суркову.

Сколько раз я пыталась убедить отца, чтобы он выбросил эту Катю из головы. Что своими визитами в этот детский дом он может навлечь на себя подозрение и что все это опасно в первую очередь для меня.

– Поделись с ней, – говорил отец, – возьми ее под свое крыло, и тебе это зачтется… Ты же все понимаешь, Эля! Так, как ты живешь, – нехорошо.

– Но я уже взяла под свое крыло Наташу, я помогла ей, и теперь она живет со мной… Если бы не я, она, быть может, уже умерла…

– Да я все понимаю! Но Катя – это другое. Если бы Норкина была жива, она взяла бы ее, воспитывала…

– А с чего ты решил, что это ее ребенок? Может, это дочь той женщины, которая у нее была?

– Да не было у нее никого, ты все придумала… Поезжай в детский дом, ты увидишь Катю, и тебе самой захочется ее удочерить. Ты – не бедная, вам с ней на несколько жизней всего хватит. Сделай доброе дело! Раз уж ты надела на себя жизнь этой женщины, так надень еще и ее обязанности в этой жизни.

– Да может, я сама еще выйду замуж и рожу ребенка?

– Не смеши меня… Ты не станешь так рисковать, ты слишком любишь себя, свое тело, чтобы рожать… Хотя не знаю… Но в любом случае я ее не брошу, так и знай! К тому же ты не видела ее! Она замечательная, очень хорошая девочка, к тому же талантливая, она прекрасно рисует!

Мы поссорились, и я несколько месяцев не разговаривала с отцом. Как он не понимал мои опасения? Если выяснится, что Катя Суркова – дочка Норкиной, если нарисуются какие-то ее родственники, которые знали об этом, то захотят найти Эльвиру… Да разные могут сложиться ситуации!

В моменты наших споров отец бросал на меня такие взгляды, что мне становилось не по себе, а то и вовсе страшно. Как будто это был не он, а совершенно другой человек! Словно это не он спровоцировал меня на чудовищное по своему цинизму преступление, подтолкнув к тому, чтобы я превратилась в чудовище!

На него не произвел особого впечатления даже мой рассказ о том, что я похоронила Норкину, закопав в земле, как собаку! А вот историю с детдомовской девочкой он забыть не мог. Быть может, ломала я себе голову, он заботой о Кате Сурковой хочет замолить собственные грехи? Ведь старики мыслят иначе, приближаясь к своему концу… Может, и я когда-нибудь захочу замолить свои грехи и займусь благотворительностью? Тем более что первый шаг в этом направлении мною уже сделан. Наташа. Кто-то словно руководил мною, когда я взяла ее в свой дом. Как грязную и больную собачонку. Одну женщину, получается, зарыла, как собаку, а другую, сравнивая снова с собакой же, взяла к себе, отмыла, вылечила, сделала едва ли не своим единственным близким человеком!

Шло время, я не могла без папы, не могла не встречаться с ним, не бывать в нашем доме в Домодедове. Мне важно было, чтобы и он тоже был спокоен, видя меня, зная, что у меня все хорошо.

Сколько раз я звала его к себе в Лазаревское! Но он отказывался, ему нравился наш дом. Время от времени он его ремонтировал, менял крышу, чинил сарай, копался в нашем саду. Я знала, что у него появился друг, садовод, с которым они много времени проводили вместе. Заказывали какие-то растения в садоводческих центрах. Я и сама тоже отправляла ему саженцы английских роз, тропических растений, семена цветов и даже заказала ему лопату, грабли и тяпку из Германии!

Чтобы угодить отцу, я «засветилась» в детском доме, где проживала Катя Суркова, в качестве спонсора. Увидев как-то раз объявления на сайте этого детского дома («Благотворительная помощь для установки брекетов детям» и «Нашему учреждению нужны зонты для дождливой погоды. Будем рады вашей помощи»), я, вместо того чтобы просто отправлять на счет дома деньги, лично связалась со специалистами одного московского стоматологического центра, свела их с руководством детского дома и организовала и оплатила установку брекетов нуждающимся в этом ребятам, ну и накупила зонтов для дождливой погоды!

И конечно, я встречалась с Катей, не выделяя ее из толпы детей. Видела ее симпатичное личико, веселые глаза, даже ее рыжего пса Джека, обитавшего на территории детского дома. Видела ее рисунки на стенах коридоров.

Быть может, я когда-нибудь и попыталась наладить с ней контакт, если бы мне не пришла в голову мысль построить на территории моего участка в Лазаревском небольшую гостиницу. Я так увлеклась стройкой, что забыла не только о Кате, но и о собственном отце. Теперь я редко бывала в Москве, не говоря уже о Домодедове, и с отцом общалась лишь по скайпу. В основном я советовалась с ним по поводу кирпичей, гвоздей, плитки…

Наташа помогала мне во всем, она стала для меня необходимым советчиком, а еще она заботилась обо мне, как мама или сестра. Следила за тем, чтобы я ела, потому что с этой стройкой я забывала обо всем, чтобы была одета по погоде, а когда я болела, она становилась моей терпеливой сиделкой.

Мои короткие и легкие, как пузырьки шампанского, «лазаревские» романы не затрагивали мое сердце. Я принимала у себя молодых мужчин и легко с ними расставалась. Наташе я объяснила все просто: все это, дорогая, для гигиенических целей…

А вот Сашу полюбила всем сердцем. Ослепла, оглохла, мои мозги взорвались… Никому не пожелаю такой любви. Эмоциональная зависимость от мужчины – стопроцентная. А тут еще отец, притворившись больным, вызвал меня к себе. Я, испугавшись, что не застану отца живым, прилетела в Москву, примчалась в Домодедово и, найдя его вполне здоровым, спокойно маринующим грибы, готова была ударить его! С другой стороны, он ведь был жив, и я как-то быстро успокоилась. Сколько таких сюжетов было в литературе и кинематографе, когда старики выдумывают болезнь, чтобы заманить к себе детей или внуков, чтобы увидеться. Я обняла отца и заплакала. Вот в ту свою поездку он и заставил меня заняться завещанием.