Под знаком незаконнорожденных - Владимир Набоков

-- Ну-с, -- сказал Квист, -- определенно рад вас видеть.

Рукопожатие.

-- Это Турок дал мне ваш адрес, -- произнес приветливый антиквар, когда они с Кругом уселись в кресла в глубине магазина. -- Прежде чем мы придем к какому-то соглашению, я вам хочу сказать со всей прямотой: всю мою жизнь я занимаюсь контрабандой -- опиум, бриллианты, старые мастера... Теперь вот -люди. Делаю это единственно для того, чтобы оплачивать мои приватные потребности и непотребства, впрочем, делаю хорошо.

-- Да, -- сказал Круг, -- да, понимаю. Какое-то время назад я пытался найти Турока, но он уезжал по делам.

-- Ну да, он получил ваше красноречивое письмо аккурат перед арестом.

-- Да, -- сказал Круг, -- да. Так он арестован. Этого я не знал.

-- Я в контакте со всей его группой, -- объяснил Квист и слегка поклонился.

-- Скажите, -- сказал Круг, -- а нет ли у вас сведений о моих друзьях -- Максимовых, Эмбере, Хедроне?

-- Никаких, хоть мне и не трудно вообразить, насколько тошнотворным должен им показаться тюремный режим. Позвольте мне обнять вас, профессор.

Он склонился вперед и на старинный манер запечатлел поцелуй на левом плече Круга. Слезы бросились Кругу в глаза. Квист сдержанно кашлянул и продолжал:

-- Однако давайте не забывать, что я -- суровый делец и, стало быть, выше этих... излишних излияний. Верно, я хочу вас спасти, но я также хочу получить за спасение деньги. Вам придется выплатить мне две тысячи крун.

-- Это не много, -- сказал Круг.

-- Во всяком случае, -- сухо вымолвил Квист, -- этого хватит заплатить храбрецам, провожающим через границу моих трепещущих клиентов.

Он поднялся, вытащил откуда-то ящик с турецкими папиросами, предложил одну Кругу (тот отказался), прикурил, тщательно разместил горящую спичку в морской перламутровой раковине, заменявшей пепельницу, так, чтобы спичка продолжала гореть. Концы ее скрючились, почернели.

-- Прошу простить, -- сказал он, -- за то, что поддался порыву привязанности и экзальтации. Видите этот шрам?

Он показал изнанку ладони.

-- Я получил его, -- сказал он, -- на поединке, в Венгрии, четыре года назад. Мы дрались на кавалерийских саблях. Несмотря на несколько ран, я все же сумел убить моего противника. Значительный был человек -- блестящий ум, нежное сердце, но он имел несчастье в шутку отозваться о моей младшей сестре как о "cette petite Phryn qui se croi Ophlie". Бедняжка, видите ли, была романтична -- пыталась утопиться в его плавательном бассейне.

Он покурил в молчании.

-- И нет никакой возможности вытащить их оттуда? -- спросил Круг.

-- Откуда? А, понимаю. Нет. Моя организация иного типа. На нашем профессиональном жаргоне мы называемся fruntgenz [пограничные гуси], а не turmbrokhen [взломщики тюрем]. Стало быть, вы готовы заплатить мне сколько я запрошу? Bene. А уцелела бы ваша готовность, потребуй я все ваши деньги?

-- Определенно, -- сказал Круг. -- Любой иностранный университет возместил бы мне эти расходы.

Квист рассмеялся и с некоторой застенчивостью принялся выуживать комочек ваты из пузырька с какими-то таблетками.

-- Знаете что? -- сказал он с ужимкой. -- Будь я agent provocateur (каковым, разумеется, я не являюсь), я сейчас сделал бы такой вывод: Мадамка (предположим, что такова ваша кличка в департаменте сыска) норовит покинуть страну, чего бы это ему не стоило.

-- И, видит Бог, вы были бы правы, -- сказал Круг.

-- Вам, кроме всего прочего, придется сделать мне лично особый подарок, -- продолжал Квист. -- Именно, библиотеку вашу, ваши рукописи, каждый исписанный вами листок бумаги. Оставляя страну, вы должны быть голы, как червь дождевой.

-- Отлично, -- сказал Круг. -- Я сберегу для вас содержимое моей мусорной корзины.

-- Ну, -- сказал Квист, -- тогда, похоже, все.

-- Когда вы сможете все подготовить? -- спросил Круг.

-- Подготовить что?

-- Мое бегство.

-- А, это. Ну, -- а вы разве спешите?

-- Да. Ужасно спешу. Я хочу увести отсюда ребенка.

-- Ребенка?

-- Да, восьмилетнего мальчика.

-- Да, конечно, у вас же ребенок.

Повисла странная пауза. Тусклая краснота медленно заливала лицо Квиста. Он уставился в пол. Сгреб мягкой клешней щеки и рот, потянул, подергал. Какого же дурака они сваляли! Ну, уж теперь-то новый чин ему обеспечен.

-- Мои клиенты, -- проговорил Квист, -- вынуждены пешком проходить по двадцати миль через заросли ежевики и клюквенные трясины. Остальное время они лежат в кузове грузовика и каждый толчок отзывается у них в костях. Пища скудная, скверная. Отправление естественных нужд приходится откладывать часов на десять, а то и дольше. Вы человек крепкий, вам это по силам. Но разумеется, о ребенке и речи быть не может.

-- "О, я уверен, он будет тих, как мышь, -- сказал Круг. -- И я смогу тащить его, пока в состоянии буду тащиться сам.

-- Был день, -- пробормотал Квист, -- вы не смогли протащить его пару миль до станции.

-- Прошу прощения?

-- Я говорю: будет день, вы не сможете дотащить его даже отсюда до станции. Впрочем, это не важно. Вы представляете себе опасности?

-- Смутно. Но я все равно не смог бы бросить моего малыша.

Снова пауза. Квист навертел клочок ваты на спичечную головку и принялся зондировать внутренние тайники своего левого уха. Удовлетворенно обозрел извлеченное золото.

-- Ладно, -- сказал он. -- Посмотрим, что можно сделать. Нам, разумеется, придется поддерживать связь.

-- Мы могли бы условиться о встрече, -- предложил Круг, подымаясь из кресла и высматривая свою шляпу. -- Я имею в виду, вам ведь могут загодя потребоваться какие-то деньги. Да, я вижу. Под столом. Благодарю вас.

-- Не стоит, -- сказал Квист. -- Что бы вы сказали о следующей неделе? Вторник устроит? Около пяти пополудни?

-- Прекрасно.

-- Могли бы вы встретить меня на мосту Нептуна? Скажем, у двадцатого фонаря?

-- С удовольствием.

-- К вашим услугам. Должен признаться, недолгая наша беседа чудеснейшим образом прояснила для меня всю ситуацию. Жаль, что вы не можете задержаться подольше.

-- Я содрогаюсь, -- сказал Круг, -- при мысли о долгой обратной дороге. Мне придется потратить на возвращение не один час.

-- А, но я могу показать вам путь покороче, -- сказал Квист. -Обождите минуту. Очень короткий и не лишенный приятности путь.

Он подошел к изножию изогнутой лестницы и, задрав голову, позвал:

-- Мак!

Ответа не было. Он ждал, приподняв лицо, -- теперь отчасти повернутое к Кругу, -- но на Круга не смотрящее; мигая, прислушиваясь.

-- Мак!

Ответа все не было, и подождав немного, Квист решил сам подняться наверх за нужной ему вещью.

Круг разглядывал валявшиеся по полке скудные вещицы: старый ржавый велосипедный звонок, бурую теннисную ракету, вставочку из слоновой кости с крохотным хрусталиком на конце. Он заглянул в него, прикрыв один глаз, и увидал киноварный закат и черный мост. Gruss aus Padukbad.

По лестнице, попрыгивая и напевая, спустился Квист со связкой ключей в руке. Он выбрал самый блестящий из них и отпер потайную дверцу под лестницей. Молча указал на длинный проход. Старые афиши и голенастые водопроводные трубы тянулись вдоль тускло освещенных стен.

-- Ну что ж, огромное вам спасибо, -- сказал Круг.

Но Квист уже захлопнул за ним дверь. Круг шагал по проходу, не застегнув плаща, сунув руки в карманы штанов. Тень провожала его, похожая на негра-носильщика, ухватившего слишком много баулов.

Наконец он пришел к другой двери -- из грубых досок, грубо сколоченных воедино. Он толкнул ее и вышел в свой собственный задний двор. Назавтра поутру он спустился сюда, чтобы посмотреть на этот выход глазами входящего. Однако выход был теперь умело замаскирован, сливаясь частью с какими-то досками, подпиравшими забор, частью с дверцей пролетарского нужника. Рядом, сидя на нескольких кирпичах, приписанные к его дому скорбные сыщики и известного сорта шарманщик играли в chemin de fer; замызганная девятка пик валялась у них в ногах на усыпанной пеплом земле и, одновременно с укусом нетерпеливого желания, он увидел станционный перрон и игральную карту, оживлявшую вместе с кусками апельсиновой кожуры угольный сор между рельсами, под пульмановским вагоном, пока еще ждущим его в слиянии лета и дыма, но через минуту готовым ускользнуть со станции, мимо, мимо, в сказочные туманы невероятных Каролин. И провожая его вдоль темнеющих топей, неотлучно маяча в вечернем эфире, скользя телеграфными проводами, целомудренный, как водный знак на веленевой бумаге, летящий плавно, словно прозрачный клубочек клеток, косо плывущий в истомленных глазах, лимонно-бледный близнец лампиона, сияющего над головой пассажира, будет таинственно странствовать по бирюзовым ландшафтам в окне.

йййй

16

Три стула один за другим. Та же идея.

-- Что?

-- Скотоловка.

Скотоловку изображала доска для китайских шашек, прислоненная к ножкам переднего стула. Задний стул -- смотровой вагон.

-- Понятно. А теперь машинисту пора в постель.

-- Скорее же, папа. Залазь. Поезд отправляется!