Пожиратели таланта - Анна Данилова

– Какую игру?

– Понимаете, у него был комплекс недооцененного человека, и я знал, как он от этого страдал. Ему было очень важно, чтобы его оценили именно как поэта, мастера слова. Ведь он постоянно работал над собой, изучал, как он это называл, тайну слова того же Пушкина, Блока... Все пытался понять, откуда они черпали свое вдохновение, словом, анатомировал стихи известных, великих поэтов и даже пытался им подражать. Но у него редко получалось хорошо. Много было высокопарщины, неестественности, претенциозности, а хотелось бы простоты, знаете, такой гениальной простоты.

Лиза слушала его и все не могла взять в толк – зачем он ей все это рассказывает? И вдруг услышала:

– А где-то примерно пару лет тому назад в его творчестве произошел настоящий перелом. Вероятно, это и называется творческой зрелостью. Он открыл для себя какую-то тайну, вскрыл в своей душе потайную дверцу и вдруг понял все про свои стихи. Он научился простыми словами доносить до нас, людей, истину... Возможно, я и сам кажусь вам сейчас сторонником высокопарных речей, или, быть может, вы думаете, что я говорю вам все это потому, что Вадима больше нет... Словом, он пару лет тому назад как-то дома, за столом, где собрались все наши друзья, прочитал свою новую поэму. Вы не представляете себе, как тихо было, когда он читал! Все позабыли о пельменях и салатах, хотя Вера, его жена, прекрасно готовит. Все слушали поэму, и читал он ее как-то неуверенно, быть может, ждал, что сейчас на него обрушится критика. Но после прочтения все, даже те, кто и не очень-то разбирался в поэзии, зааплодировали ему! Это был настоящий шедевр! Очень глубокое творение о жизни и смерти. Мы все знали Вадима как человека сверхчувствительного, но эта поэма просто раскрыла его как поэта, как, я бы даже сказал, мыслителя!

– А он сам понял, что написал шедевр?

– Думаю, нет. Но когда ее напечатали, в литературном мире последовал резонанс. Вышли сразу три статьи в журналах – о нем и о его новой поэме. А одно издательство обратилось к нему с просьбой позволить издать его произведения. Вы, конечно, не поймете, что это значило для Вадима, который прежде печатал себя сам. Понятное дело, речь шла не о деньгах, а о признании. Его признали наконец как поэта. И он, вдохновленный таким успехом, написал еще несколько стихотворений. Чудесных! И их тоже издали, а поэму чуть позже перевели на пять языков и издали во Франции, Бельгии, Японии... А недавно, в марте, Вадим стал участником делегации Парижского книжного салона! Вы бы видели, насколько представительной была эта делегация! Он поехал туда вместе с нашими классиками, такими, как...

– Скажите, Владимир Геннадьевич, зачем вы мне все это рассказываете? Думаете, это может иметь какое-то отношение к его убийству?

– Да. Мне кажется, что его убили здесь, в вашем тихом городе, исключительно из зависти... И Северцев пострадал ни за что. Просто он выпил вместе с ним отравленную водку.

– Вы подозреваете кого-то конкретно?

– К сожалению, нет. Слишком много таких людей, которым Вадим просто перешел дорогу... Затмил их.

Лиза вздохнула. Вот уж точно потерянное время. А она так надеялась, что услышит от близкого друга Мещерского что-нибудь полезное.

– А хотите, я почитаю вам отрывок из его поэмы?

21

Глафира и Денис встретились возле дома, где жил Владимир Северцев.

– Ключ у тебя? – спросил Денис.

– Да. Я клялась и божилась Мирошкину, что верну его не позже семи часов вечера. У нас мало времени.

– А сам-то он что говорит?

– Ты про экспертов, что ли? Пока что ничего. Квартира как квартира. Жена в то время, как убили Северцева, была на даче, она там открыто проживает со своим любовником. Она появилась на некоторое время в квартире, как раз когда там работали эксперты, выразила свое недовольство тем, что там полно народу, что они, мол, превратили квартиру в хлев. Сказала – надеется, что после осмотра квартиры из нее не пропадет ничего ценного, из чего Мирошкин сделал вывод: ничего ценного именно для жены в квартире точно нет. Во всяком случае, денег или драгоценностей там точно не обнаружили. Собственно говоря, она при-ехала отдать им ключи от сейфа, чтобы его не ломали. Но и в сейфе денег оказалось не так уж и много. Северцев хранил все деньги в банке. Ну, сняли отпечатки пальцев, результатов пока что нет, как ты понимаешь, еще рано.

– Ну, может, нам повезет, и мы обнаружим там что-нибудь интересное.

Они вошли в подъезд, поднялись, Глафира осторожно отлепила бумажную полоску с синей печатью. Открыли дверь и принялись осматривать квартиру.

– Представляю себе, насколько этой Северцевой было неприятно видеть, как по ее коврам ходят посторонние, что-то ищут, – сказала с чувством Глафира. – Смотри, даже окурки под ногами, на паркете, на коврах... Какая гадость!

– Вы, женщины, удивительные существа, – усмехнулся Денис. – Видите только мелочи. Ты вот мне только что рассказала, что Северцева проживает на даче с любовником. А тебе не приходило в голову, что это она убила своего мужа? Что она и любовника-то завела исключительно с целью позлить мужа?

– С чего бы это? Я так поняла, что их отношения уже исчерпали себя, и они жили каждый своей жизнью.

– Надо бы побеседовать с этой Северцевой.

– Сергей уже беседовал. Я с ним пообщалась.

– И что?

– Ничего. Она сказала почти теми же словами, что и ты сейчас, – жили отдельно, не трепали друг другу нервы...

– ... но и не расходились почему-то!

– Может, просто привыкли друг к другу. Вполне возможно, что она по инерции стирала ему рубашки, готовила еду на неделю, прежде чем отправиться на дачу.

– Никогда не пойму я таких отношений, – возмутился Денис. – А что она говорила про Горохову?

– Да то же, что и все: что они с Северцевым были любовниками. А вот, собственно говоря, и доказательство!

С этими словами Глафира, осмотрев большой кабинет убитого поэта, остановилась возле аккуратно сложенных в углу упаковок, перетянутых бечевкой. Одна пачка была вскрыта, и видно было, что это книги. Глафира взяла одну – обложка книги дорогая, белый лен с позолотой, имя автора «Любовь Горохова» и название «Запах весеннего льда...» вытиснены, книга смотрится дорого, роскошно.

– Говорю же тебе – это ее новая книга, наверное.

– Странно... – Денис, взяв еще пару книг из пачки, удивился, что остальные книги как бы недоделанные, без обложек. – У него что, денег не хватило?

– Понятия не имею. Но, сам видишь, обложка знатная, дорогая.

– Думаю, мы зря сюда пришли. Ну что мы такого интересного можем найти в квартире, где он жил, по сути, один? Не думаю, что он приводил Любу сюда. Зачем, когда у нее есть своя квартира, где бы им никто не помешал.

– Не помешал – что делать-то? Ты же знаешь, они не были любовниками...

– Послушай, Глафира, мне не очень-то удобно об этом говорить, но экспертиза... Словом, Люба могла быть его любовницей, оставаясь при этом... девственницей, – Денис густо покраснел.

– Думаешь, он был... извращенцем?!

– Да ничего такого я не думаю... Может, пойдем отсюда?

Глафира поняла, что сильно смутила Дениса.

– А ты не хочешь меня спросить о Горевом?

– Это о поэте, на день рождения к которому отправились эти поэты и писатели после визита к Любе?

– Ну да.

– Спрашиваю.

– Никакого дня рождения у него в тот день не было. Он вообще родился зимой! И весь этот банкет для него организовал Северцев!

– Как это?!

– А вот так. Северцев приехал к нему, вроде бы был весьма взволнован. Сказал, что в Союзе писателей не все благополучно, он того и гляди разделится на два, а то и на три лагеря, и надо бы им всем, как он сказал, объединяться, поэтому он и решил собрать всех у Саши, вроде как на день рождения...

– Очень странная история! И что Горевой?

– Удивился и очень обрадовался. Северцев привез продукты, выпивку, они с Горевым накрыли на стол, после чего Северцев уехал за гостями, и спустя час или полтора к Горевому нагрянула вся гоп-компания!

– А Северцев?

– Нет, он не возвращался. Да и как он мог вернуться, если его труп потом нашли в квартире Любы? Не мог же он быть одновременно в двух местах!

– В трех местах! Люба-то ждала его в ресторане! – воскликнул Денис.

– Денис, ты что-нибудь понимаешь?

– Нет, если честно.

Денис между тем продолжал вертеть в руках мягкий, без обложки, томик Любиных стихов.

Кто ты, парень?Кем пришелсяЧужакам, что за кордоном?Мясо пушечное жжетсяВместо тела – гематома.Шапочка, очки и плед.Катит сына мать по парку.За коляской красный след,Словно кровь на белом – яркий.

– Лиза тоже читала мне эти стихи. Говорит, что Люба написала их после того, как посмотрела документальный фильм о военном госпитале, где залечивали раны наши солдаты после Чечни.

В дверь позвонили. Глафира и Денис переглянулись. Кто бы это мог быть? Они притихли, словно воры.