Эныч - Евгений Комарницкий

Бык поднимает голову и розовым шершавым языком облизывает майору лицо.

…Машина Эдуарда Ивановича Степанчука стоит возле управления. Провожая взглядом удаляющийся грузовик со скотом, он достает платок и вытирает лицо. Открыв дверцу, идет ко входу в управление.

«Превращение… Почему Превращение? Не мог же этот подлец и в самом деле превратиться в собаку… Какое к чертовой матери превращение! — размышляет майор. — Сейчас спущусь с Эновым в „кричалку“ и выбью из него все, что мне надо. Нечего антимонии разводить».

9

— Недавно сотрудница нашего европейского бюро Леонелла Вандалова провела интервью с молодым рабочим Николаем Аверюшкиным, выехавшим год назад из Советского Союза. Сейчас он работает в Нью-Йорке на кожевенной фабрике. Вот что Николай сказал нам в интервью…

Генерал осушает рюмку.

— Та-ак. Бывший солист Большого театра. Из семи букв. На «Г». — Плухов вертит в руке карандаш. — Четвертая «У». А что у нас по горизонтали? Та-ак. Величайший виолончелист нашего времени, устроивший в Париже бесплатный концерт в честь известного борца за права человека.

Генерал вспоминает фотографию из «Нового русского слова».

— Растропович! — он ударяет карандашом по журналу. — Подходит, хрыч корявый. Молодец. Значит, вторая «О». Та-ак. А что у нас еще по горизонтали расположилось? Большая открытая посуда с рыльцем, употребляемая в русском флоте для вина.

Плухов задумывается.

— Недавно я переселился в комнату в Южном Бронксе, неподалеку от места работы, — вещает радиоприемник. — Комната недорогая, пятьдесят тысяч долларов в неделю. Живу хорошо. Встаю в два часа утра. Завтракаю. Завтрак у меня солидный: два-три чипса в крутую, пара кукурузных хлопьев в смятку и полчашки кипятка. Нет, я ем так не потому, что не могу себе позволить истратить лишний доллар. Просто я привыкаю к американскому образу жизни. А что касается моей заработной платы, то здесь я не могу пожаловаться. Судите сами: одна минута, проведенная у станка, приносит мне килограмм винограда или одну небольшую курицу. Две минуты — две курицы или один довольно солидный гусь. Пять минут — индейка. Час — баран. Я, должен признаться, хотел бы покушать баранину. Особенно барбикью. Это… как бы вам объяснить… э-э… Баранья туша, зажаренная целиком на свежем воздухе. Заметьте, мня-мня, именно на свежем…

— Ага. Ендова. Выходит, пятая буква «Н». Кто тут еще по горизонтали? Русский поэт, замученный в сталинских застенках.

Интересно, — генерал почесывает карандашом за ухом. Другой рукой наливает в рюмку коньяк.

— Я присмотрел себе машину в Бруклине на кладбище подержанных автомобилей, — рассказывает Николай Аверюшкин. — Думаю через пятнадцать-двадцать лет внести свой первый взнос… Хочу поделиться с вами своим сокровенным желанием. Мечтаю в будущем открыть собственное дело: наладить выпуск хороших медных ремней с шипами для Гарлема и Бронкса. Тогда-то мне и пригодится этот автомобиль. И еще я хочу рассказать о своем хобби. В свободное от работы время я сочиняю слова на собственную музыку и исполняю все это на гитаре. Сейчас прозвучит одна из моих песен — «Баллада о туалетной бумаге»…

— Этого еще не хватало, — ворчит генерал и крутит ручку настройки радиоприемника. — «Голос Америки» в своем репертуаре… Ладно, поэтов пока отложим. Возьмем вот что. Один из основателей НТС, член редколлегии нашего журнала… Ну-у, друг, шалишь. Тебя-то я знаю как облупленного. Неслабо мы с тобой и твоим братцем Барабаном попили и поели по Европам.

Генерал слюнявит карандаш и вписывает буквы в квадратики. Приемник издает посвистывания, похрюкивания, чваканье. Плухов осушает рюмку.

— Что у нас получилось? «Го-унов». Какой же здесь не хватает буквы? Кто у нас плясал в Большом театре? Годунов? Госунов? Горунов? Гошунов? Азербайджанец получается. Уже и азербайджанцы на Запад поперли. Детишек пугать, — Плухов отбрасывает журнал. — Вечно в этот «Посев» всякие отбросы собирают. Толкового кроссворда придумать не могут.

Генерал продолжает крутить ручку настройки.

— …часов тридцать минут. Говорит «Радио Россия». Слушайте выпуск последних известий. Президент транснациональной корпорации «Ай-Би-Эм — Экорамбурс» Виктор Молекула-Голицин послал на имя Генерального секретаря Организации Объединенных Наций телеграмму протеста против ввода войск ООН в Центрально-Африканскую Республику. В телеграмме указывается, что если в трехдневный срок требования президента не будут удовлетворены, то корпорация прекращает финансирование всех административных органов, структур, отделений и штаб-квартир ООН.

— Правильно, — Плухов выпивает еще одну рюмку коньяка. — Побольше надо таких телеграмм посылать. Замажем Западу глаза и прикончим его.

Стучат. В дверь просовывается скошенный бюст лейтенанта Евсюкова.

— Товарищ генерал, позвольте все-таки…

— Опять ты? Надоел. Не видишь, я занят? Иди отсюда! — генерал, прицелившись, бросает рюмку. — Есть!

— Есть!

Дверь закрывается. Плухов вертит ручку приемника.

— Это позволяет надеяться, — дребезжит голос обозревателя «Би-Би-Си» Лейкина-Кохановского, — что проведение ежедневных Тюкинских слушаний, семинаров, симпозиумов, конференций, конгрессов, съездов, фестивалей, олимпиад, благотворительных марафонов, всемирных маршей, а в будущем и прямых космических мостов с инопланетными цивилизациями, — откроют новые горизонты в ходе трудных поисков человеческого счастья и процветания. На этом наша передача заканчивается. Спасибо за внимание.

— Твое здоровье, Толя, — генерал отхлебывает из горлышка и, сладко потянувшись, разваливается в кресле. — А теперь давай музыку!

— А теперь, дорогие радиослушатели, мы предлагаем вашему вниманию выступление Лондонского камерного оркестра. Бетховен. Колыбельная.

Кабинет Плухова наполняет тихая ласковая музыка. Поначалу она приятна генералу, потом надоедает и, наконец, вызывает у него раздражение. Генерал выключает приемник и, пошатываясь, принимается разгуливать по кабинету. В голову лезут мысли о секретаре обкома Борисове. Вспоминается первый конфликт из-за того, что в спецраспределитель пришел только один бразильский гарнитур «Палобарачо». Негодяй Борисов успел захватить то, что по праву должно было принадлежать не ему. Дело, разумеется, не в гарнитуре. Дорог принцип. Пришлось послать взвод автоматчиков в борисовские угодья, чтобы те перестреляли там всех лосей. Обкомовская шкура нанесла после этого удар ниже пояса: написал в Москву не только о том, что дедушка генерала служил жандармом и лично преследовал Ленина, а бабушка, будучи гимназисткой, дружила с Каплан, но и о том, что сам генерал, — верующий в Дядю, — тайно, пешком ходит в секту скопцов-трясунов-пятидесятников. Факты, к счастью, подтвердились только наполовину. Ничего не оставалось, как сфотографировать секретаря обкома и его ближайших захребетников с ведущей актрисой театра Мимики и Жеста во время их совместных половых объятий в ее уборной, кои фотографии и были посланы в ЦэКа. С тех пор из года в год война разгоралась… Что же этот подлый кабан делал в Москве? Каких ждать последствий?

Генерал закуривает. Засовывает руки в карманы.

«Ну, хорошо. В отношении Борисова многое скоро прояснится. Следует подумать о текущих делах… Что там Энов? Подвалил этот артист мне работы. Сроду ничего похожего не случалось. Сами дела придумывали, чтобы фонды не пропадали. Степанчук, надо признаться, мастер на эти штуки. Специалист. И вообще он парень неплохой, просто по молодости кулаками машет. Поживет с мое — поймет, что все везде давно распределено и выше головы не прыгнешь».

У Плухова выпадает изо рта сигарета. Он поднимает ее, вставляет обратно, идет к сейфу. Открыв сейф, генерал достает еще одну бутылку коньяка. Закрывает дверцу, не замечая, что защемляет рукав пиджака. Делает шаг. Пиджак трещит, рукав отрывается. Плухов тупо смотрит на отделенную часть пиджака. Потом улыбается.

Ловко. Одним движением. Есть еще сила.

Генерал сгибает руку в локте. Любуется бицепсом.

«Природный наш богатырский дух. Плуховский. Дед, рассказывали, ударом кулака в ухо убивал лошадь из породы вологодских тяжеловозов и одним мизинцем поднимал колесо груженой телеги, а один раз, на Нижегородской ярмарке, свалил слона. Слыл грозой всей округи. В кулачном бою, однажды, искалечил двух двенадцатипудовых братьев-татар — Рифа и Рафа из Бугульмы, которых специально привозили сразиться с дедушкой в его родную деревню Гармошки».

Генерал идет к встроенному в стену шкафу переодеваться. Снимает остатки пиджака, рубашку, ботинки, брюки, трусы. Достает из шкафа мундир.

В помещение вторгается решительный Евсюков.

— Евсюков, хочешь в рожу? — говорит генерал. — Чтобы знал, как без стука входить.