Петля для полковника - Лариса Захарова

— Слава, что случилось? — В ее голосе появилось еще больше тревоги. — Лучше скажи самое неприятное, когда знаешь — легче, чем сто догадок... Почему ты не звонил? Я думала... — с усилием проговорила Марина, — тебя уже нет. Эти угрозы...

— Убили бы — уже знала бы. — «Господи, зачем я так жесток с ней? — подумал с горечью. — А ведь меня и правда убили... Только она, бедная, не догадывается», — смягчил тон: — Надо бы выпить валерьянки и спать.

— Слава, — ее голос смягчился, — во-первых, угрозы... Каждый день конверты...

— Ну и что? Знаю, — он опустился на диван и прикрыл глаза. — Дело трудное веду. Не обращай внимания.

Он опасался, что Марине уже все рассказали. Та же Левченко — из самых лучших чувств женской солидарности.

— Что тут у вас стряслось?

— Я не знала, что мне делать, — тихо сказала Марина, будто извиняясь. — И еще эти угрозы... В общем, Ирина и Дима Павлов подали заявление в загс... И от нас с тобой требуется расписка, что мы не возражаем против брака несовершеннолетней дочери. Ей же только семнадцать.

— Она что, беременна? — Вышло грубо и Быков пожалел об этом.

Марина сморщилась:

— Не знаю. По-моему, нет. У них ничего нет... пока. Но Дима решил идти служить. Это не в Москве. Ира хочет переводиться на заочный и ехать с ним. Кате кажется, лучше всеми правдами и неправдами оставить Димку в Москве. А Димка кричит: счастью не мешайте...

— Вот и не мешайте, — вздохнул Вячеслав Иванович. «Какая это все суета». — Тебе никто не мешал в Синьозеро ко мне ехать. Боже мой, какая все ерунда!..

— Слава, — услышал голос жены, — Слава, почему ты так говоришь? У тебя что-то случилось...

— Я очень хочу спать. Оставь меня в покое, пожалуйста. — Он боялся: еще секунда, и горло перехватит спазм.

«А-соль, а-ми», — пели высокие детские голоса. «Это во втором классе сольфеджио», — подумала Марина, заходя в музыкальную школу, где директорствовала уже несколько лет.

Навстречу попалась молоденькая учительница, поздоровалась, как-то странно посмотрев.

Поверх стопки газет в учительской лежал раскрытый журнал. Раскрытый на рубрике «Человек и закон». Марина скользнула по нему взглядом и вдруг:

«...Полковник милиции Вячеслав Быков...» О Славе? В этой рубрике? «...Сомнительные методы этого непримиримого к врагам соцзаконности человека...» Это — о Славе?!

XVI

Преснецов перечитал статью Чеснокова трижды. Удовольствие получил прямо-таки гурманское. Решил позвонить.

Чесноков ответил сразу.

— Ну, старик, я тебя поздравляю, — сыто проговорил Федор. — Ну, ты превзошел самого себя! Как только пропустили, поражаюсь...

Валентин довольно захихикал, потом сказал:

— Выродки везде выродки, а теперь гласность, учимся называть вещи своими именами. Лида звонила, тоже благодарила. Теперь будем ждать пересмотра дела Пастухова и собственно Витиного дела...

Преснецов намек понял:

— Благодарила Лидушка? За мной тоже не пропадет, Валек. Любой ресторан! Говори...

Послышалось, как Чесноков алчуще засопел.

— Да ты понимаешь, нынче по ресторанам-то ходить... Это ты ничем не рискуешь, а мне, как представителю идеологического фронта, практически не рекомендовано...

— Приезжай тогда ко мне! От души зову!

— Конечно, заеду как-нибудь, но не сегодня, — важно сказал Валентин. — Публикация, сам понимаешь, не рядовая. Надо быть начеку. Созвонимся.

— Понял, — разочарованно отозвался Преснецов. — Тогда до лучших времен.

Федор был не просто разочарован, Федор был оскорблен. Ведь он, Преснецов, не просто подкинул Чеснокову «жареный» факт с Ильиным, он же, Преснецов, сумел этот факт организовать! А статейку всякий напишет.

«Этот пацанчик, — распалялся Федор, — уже и принимать благодарность не желает?! Или считает не стоящим внимания? Ах, мальчик Валя... Да ты же марионетка в моих руках. Кому ты нужен? На все шел... проходимец!.. Оттого ни жены, ни детей, ни друзей! Оттого и к Кирееву всю жизнь жался!..»

И Преснецов решил, что Чеснокова надо наказать. Пусть совсем один останется. От одиночества Валя страдает, иначе б не висел по вечерам на телефоне. Это он сейчас кривляется. Попрыгает, когда вечером некому будет позвонить.

Не думая больше о Чеснокове, Преснецов принялся подводить итоги: «Итак, Быков, который случайно пошел по верной тропе и мог дознаться, практически уничтожен. Киреев, организатор дела, мертв. Начальники торгов — Харитонов, Борисов, Шапочников — сидят, о них давно никто не вспоминает. Треухов ничего не скажет, Балакин, через которого шла липовая документация на торги, вообще будет обо всех молчать, обо мне тем более. Ему свою статью менять невыгодно.

Ну а что с астраханскими товарищами? Три года мы уже не контачим совершенно. Калиев и Уткин с июля лавочку закрыли. И если Калиев еще в Астрахани, то лишь потому, что не хочет демонстрировать внезапную охоту к перемене мест. Это обычно настораживает. Зибуллин и его картонки вообще никому не нужны. А Артем... Я-то с Артемом только по телефону говорил, меня он не знает. И деньги передавались не мной, и куртку не я забирал... А по голосу фоторобот не составишь... Все идет путем...» — Преснецов удовлетворенно потянулся на диване.

XVII

Лейтенант Сиволодский, обдумав предложение Быкова поговорить со второй женой Киреева, решил, что, наверное, будет еще вернее расширить круг поисков — прозондировать всех тех, у кого Киреев мог просить укрытия в трудное для него время.

Свой визит к Ирине Владимировне Киреевой тем не менее Сиволодский откладывать не стал. Его поначалу удивило, что предшественница Лидии, яркой и претенциозной, оказалась уже далеко не молодой женщиной, поблекшей, с милым интеллигентным лицом. Кто бы мог подумать, что такая женщина, один облик которой вызывает невольное уважение, не только могла быть женой Киреева, но и могла прощать, значит, любить его и после развода принять его вновь. Она будто прочитала мысли молодого человека и сказала, но не оправдываясь, а объясняя:

— Страшная вещь женское одиночество. И страшная, и странная — толкает к противоречиям. Так чем я могу вам помочь? Плохо, что убийца до сих пор на свободе. Это ведь определенно маньяк... За что ему было убивать Виктора, мирного, незнакомого ему человека?.. Так и еще кому-то он бросит на шею веревку...

— В те дни, когда Виктор Николаевич жил у вас, к вам кто-нибудь заходил, звонил по телефону? — спросит Сиволодский, поняв, что Ирина Владимировна явно не знает о «втором плане» жизни бывшего своего супруга.

— Меня об этом уже спрашивали в прокуратуре. Я говорила, что по просьбе Виктора Николаевича устроила все так, чтобы избежать лишних визитеров. Раз он пришел ко мне, значит, устал, значит, ему непросто. Действительно, его сестры вели себя в тот момент не слишком родственно... Виктору Николаевичу никто не звонил, но буквально накануне того дня я ждала звонка с работы. Позвонили. Я подошла к телефону, вызывали Виктора Николаевича. Спокойно, вежливо. Я машинально крикнула: «Виктор!» — и тут же услышала в трубке гудки. Виктор Николаевич был страшно расстроен. А я решила, что это Лидия Сергеевна так его «проверяет». Все это я уже рассказывала следователю прокуратуры.

— А кто, по вашему предположению, мог вот так позвонить?

— Чужой голос. Голос человека бесспорно молодого. Это все, что я могу сказать. Прокурору я тоже об этом говорила.

— Если бы вам дали послушать этот голос, по телефону, например, вы смогли бы узнать его?

— Да. Я по профессии логопед. Протяжное «о» в том голосе у меня осталось на слуху. Очень характерно для некоторых говоров, скажем, поволжского...

— Прокуратура интересовалась списком тех лиц, которых ваш бывший супруг просил с ним не соединять? — осведомился Сиволодский, подумав, что тот, кто вызвал Киреева к телефону, мог быть вообще случайным человеком, которого остановили на улице и попросили разыграть приятеля.

— Нет, об этом речи не было. Такого списка не существовало... Виктор сказал — нужен отдых, разгрузка, никого не хочу видеть и слышать... Это, увы, касалось и его жены. Он ведь с ней крупно поссорился накануне гибели.

— Отчего? В чем была причина ссоры?

Женщина развела руками:

— Было бы неприлично и бестактно интересоваться этими подробностями мне при наших с Виктором отношениях.

— Ну а предупреждал ли вас Виктор Николаевич, что ему особенно нежелательно говорить, допустим, с Преснецовым, Балакиным, Уткиным, Калиевым?

— О Балакине он вообще как-то и не говорил. О Калиеве? Нет, его приезда он не ждал, тоже речи не было. Уткин... Такую фамилию я никогда не слышала. О Преснецове разговора не было. Но Федор и не стал бы сюда звонить. Я его не жалую, он это знает.

— А с чем был связан этот запрет?

— Это давняя история. Я просто не хотела, чтобы муж общался с этими людьми, особенно с Преснецовым. Виктор стал пить, появились женщины... — Она усмехнулась. — И я пыталась вмешаться. Потом мы развелись, и их отношения с Преснецовым и всей этой торгово-продуктовой компанией благополучно возобновились. Но уже без меня.