Западный рубеж (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Ну если у самого Председателя ВЧК нет сахара, тогда поверю. Хотя… наш руководитель славится своим аскетизмом. Если судить по воспоминаниям, то питался он исключительно в столовой Лубянки, а в кабинете пил морковный чай. А знаете, я в это во все верю. Что бы там не писали о Феликсе Эдмундовиче перестроечные и постперестроечные писатели, но шкурником он никогда не был и деликатесы втихаря не жрал.

Пока чайник закипал, Артур «сервировал» стол, застелив его листом белой бумаги формата А3, и высыпал прямо на него горсть белых сухариков. Ну ничего себе, буржуй, мало того, что у него сухари из пшеничной муки, так он еще и чистую бумагу переводит. Мог бы и газеткой обойтись. Нет, определенно у него где-то есть «заначка» с сахаром.

— Давай заварку, сам заварю, — предложил я.

Артузов спорить не стал, выдал мне жестяную коробку с надписью «Синшенху». На коробке стояло обозначение веса «½ фунта» и цена «1 рубль 10 копеек». А ведь дорогой чай, однако, если двести грамм стоили раньше, как дневная зарплата среднестатистического российского рабочего. Не удержавшись, понюхал. Ух ты! Такого божественного запаха мой нос не чуял уже года два, а я пробавлялся чем-то похожим на распаренный веник, либо еще какой-нибудь дрянью, вроде морковного или «копорского», что и чаем-то можно назвать только с перепоя.

В кабинете заварочного чайника не было, пришлось воспользоваться жестяной кружкой.

— Э-э-э, ты куда столько чая кладешь? — возмутился Артузов. — Целых три ложки бухнул.

— Все по английским нормам, — пояснил я. — Заварка берется из расчета — одна ложка на чашку.

Артур с тоской посмотрел, как я заливаю драгоценные листья кипятком, накрываю кружку чистым листом бумаги, и грустно сказал:

— Здесь бы на три раза хватило.

— Я тебе новую методику допроса показал? — усмехнулся я. — Считай, что это вместо моего гонорара. К тому же, к тебе часто друзья из Архангельска приезжают, да еще вместе с красивыми женщинами?

— Еще скажи, что чай должен быть похож на поцелуй: крепкий и горячий, — вздохнул Артур.

— Я бы и сказал, но ты одно слово пропустил, — парировал я. — Поцелуй должен быть еще и сладким.

Артузов что-то пробурчал себе под нос и полез в ящик письменного стола. Вытащив оттуда горсть слипшихся карамельных конфет в фантиках неопределенного цвета, высыпал их на стол, произнес в сердцах:

— Бандит ты, товарищ Аксенов!

— Я не бандит, — укоризненно покачал я головой. — Я, дорогой товарищ Артузов, экспроприатор. А ваши действия можно расценивать как укрывательство запасов продовольствия от трудового народа.

Татьяна между тем с удовольствием слушала наш разговор и грызла сухарики, словно белка орешки. Но, к счастью, все сгрызть не успела, оставив и нам немного.

Фантики не желали отлипать от конфет, а сами карамельки, наверное, изготавливались еще до революции девятьсот пятого года, но все равно, оказались очень вкусными и вместе с ароматным чаем и сухариками ушли «на ура».

Чай выпит, сухарики и карамельки съедены, теперь можно поговорить о делах, но Артур осторожничал, искоса поглядывая на Татьяну. Наверное, соображал, о чем можно говорить при девушке, а о чем нет. Но дочка кавторанга была наблюдательной барышней.

— Товарищи начальники, если вам нужно поговорить без свидетелей — так и скажите, — насмешливо сказала Татьяна. — Я женщина умная, все пойму правильно. Если вам больше не требуется квалифицированная сестра милосердия, а чай уже все равно выпит, то я бы пошла. — Покосившись на меня, поинтересовалась: — Товарищ Аксенов, не возражаете?

— Если желаете, вас на вокзал отвезут, — засуетился Артур, но Татьяна отмахнулась:

— У меня на Кузнецком мосту родная тетка по отцу живет, хотела в гости зайти. Поболтаем, старые времена вспомним. Заодно по Москве поброжу, давно здесь не была.

— Погуляйте, — важно разрешил я. — Если хотите, можете сегодня на бронепоезд не возвращаться. Только адрес тетки запишите.

Поискав глазами — на чем бы записать, подумал оторвать кусок от «сервировочного» листа, но рука не поднялась. Лист хороший, подумаешь, с пятнами от кружек, лучше я его с собой прихвачу. Хотя, у Артузова еще есть бумага, «отожму». Надо «раскулачить» московское начальство.

Когда Татьяна ушла, Артузов спросил:

— Владимир Иванович, ты мне своих людей не одолжишь?

Людей? Интересно, кого он имеет в виду? Красноармейцев или мою «команду»?

— Мне же теперь всю польскую агентуру брать, а людей нет, — пояснил Артур. — Можно, конечно, к армейцам обратиться, но не хотелось бы.

Тут Артузов прав. Человек пять из списка — не высокопоставленное армейское начальство, среднее звено, но лучше не рисковать. Да и мне польза — народ будет при деле, да и опыта нужного наберется. Авось, да и пригодится.

— Тебе сколько нужно? — поинтересовался я.

— Да человек двадцать, можно тридцать.

Двадцать или тридцать. Ну, всех я не дам, иначе кто станет караул на бронепоезде нести, а человек двадцать, вполне.

— Двадцать, — твердо заявил я. — Только я их вначале в бане помыть планировал. Мы же целую неделю в дороге, воняем.

— А у тебя на бронепоезде бани нет? — удивился Артур. — Вон, у Троцкого целый вагон есть.

— Я тебе что, нарком? — огрызнулся я. — Банный же вагон угля сожрет, паровоз столько не съест. А вода? У нас на железке половина водонапорных башен не работают, воды только-только на паровоз хватает, какая тут баня? А так, я завтра народ помою, да и самому бы неплохо помыться, постирушки там, то да се. Ты же поляков не завтра арестовывать собираешься?

— Так в том-то и дело, что я прямо сегодня собирался. Зачем тянуть?

А в принципе, Артузов прав. Если он собирается использовать польскую агентуру для собственных целей — типа, дезу им скармливать, спешить не стоит, а нет, то лучше поторопиться. Поляки не дураки, а арест резидента быстро станет известным.

— Давай, — кивнул я, и радостный Артур потянулся к телефону.

Крутанув ручку, особоуполномоченный ВЧК властно произнес:

— Коммутатор, Артузов на проводе. Связь с бронепоездом Аксенова установлена? Соедините.

Дождавшись соединения, передал мне трубку.

— Бронепоезд Аксенова. Кузьменко. Слушаю вас.

— Никита, это Аксенов, — представился и я. — Передай Ануфриеву — пусть оставляет десять человек для внутренней службы, остальных немедленно направляет на Лубянку. Скажи — мой приказ.

— Не надо выдвигать, — перебил меня Артузов. — Я за твоими ребятами автобус пришлю, со своим человеком.

— Отставить выдвижение, пусть ждут на месте. К вокзалу подъедет автобус, там будет человек от Артузова, пусть на нем едут. Все понял?

— Понял. Ануфриеву выделить двадцать человек, ждать автобус с человеком от Артузова, на нем и поедут.

Конечно, прозвучало немного двусмысленно, но догадаются, что к чему.

— Молодец, — похвалил я Никиту, потом поинтересовался: — У вас все нормально?

— Почти, — осторожно ответил Кузьменко.

— А что случилось? — насторожился я, ожидая, что мой уголовник опять что-нибудь выкинул, и угадал.

— Художник новую колоду карт нарисовал, сел играть с Семенцовым и опять обыграл. Тот от обиды в драку полез, пришлось разнимать. Я приказал обоих под арест посадить.

— Правильно, — одобрил я. — Вернусь, сделаю обоим козью морду.

— Суров ты, товарищ Аксенов, — хмыкнул Артур, принимая у меня трубку. — Коммутатор? Соедините с гаражом.

Приказав начальнику гаража на Лубянке отправить автобус к вокзалу, Артур повернулся ко мне.

— Надеюсь, ты мне не этих бойцов даешь, которым козью морду собираешься делать?

— Нет, тебе я обычных красноармейцев даю. Люди проверенные, надежные. У меня с собой еще фальшивомонетчик есть и художник. Кстати, тебе фальшивомонетчик не нужен? — поинтересовался я. — Еще могу художника дать. Хороший художник, только в карты играть любит. Расстрелял бы обоих, но вдруг пригодятся?

— Никак, собираешься фальшивые польские марки печатать или паспорта?