Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АКУШЕРКА
Давно ли вы сами, Андрей Сергеевич…
В предбанник приёмного покоя Саша и мужчина вводят под руки измождённую бледную женщину. Женщина дезориентирована, непрерывно приглушенно стонет, больше похожа на страдающее животное, чем на женщину в родах. Муж смертельно напуган.
МУЖ 1-Й ПАЦИЕНТКИ
(Иванову)
Доктор, помогите нам!
ИВАНОВ
Когда схватки начались?
МУЖ 1-Й ПАЦИЕНТКИ
Почти двое суток назад.
Глаза Иванова округляются, челюсть вот-вот готова отвиснуть. Акушерка хватает трубку внутреннего телефона…»
– Доброе утро, Оксана Анатольевна!
– Ой! – Поцелуева-Засоскина рефлекторно захлопнула лептоп. – Доброе утро, Сергей Станиславович!
– Кофе будете? – с несколько змеиной вежливостью поинтересовался Родин. – Потому что если будете – так я вам сделаю. В меня в родзале столько кофию влили, что я уже…
Родин был ну очень хорошенький! Как на взгляд Оксаны Анатольевны. Да, круглый коротышка. Но какой обаятельный коротышка! И как к его рыжести, к его сияющим голубым глазам шла голубая же пижама, ах! Кажется, старший ординатор отделения патологии беременности Оксана Анатольевна Поцелуева так себя накрутила, что уже влюбилась. Это очень неприлично для женщины её возраста – влюбляться с малолетней скоростью!
– Хочу! – требовательно сказала она и встала из-за стола.
Родин направился в кухонный уголок и стал налаживать кофеварку.
– А что это у вас там… У вас там такое? «Ошибка резидента». Буквально вчера, помнится, Тыдыбыр издевалась над каким-то интерном, хотя сама ещё от горшка два вершка, а не врач.
– Это… – Родин внезапно смутился.
– Нет, я понимаю, что некрасиво читать чужие… Чужие тексты. Но… мне было так одиноко в пять утра, в пустынной ординаторской, а он так заманчиво… Был так заманчиво раскрыт. Так и… Так и манил, – смутилась в свою очередь Поцелуева.
Смущение было так же характерно для Поцелуевой, как для медведя – на роликах кататься. То есть примени какой-нибудь дрессировщик поталантливей методику кнута и пряника, Оксана Анатольевна вполне бы могла освоить науку смущения – она была очень талантливой особой. Но вот так вот, естественным образом… Смущение противоречило её природе. Впрочем, как и натуре Родина. Странно, что ранним утром в «пустынной» ординаторской эти два типчика внезапно обоюдно засмущались.
– Это сценарий, – почти прошептал Сергей Станиславович и покраснел. Покраснел, как краснеют только рыжие – он вспыхнул. – Вы с сахаром?
– Без. Сценарий? В смысле – сценарий?
– Сценарий мыла.
– Сценарий мыла?
– Оксана Анатольевна, что же вы повторяете?
– Я повторяю?
– Сценарий. Сценарий? Сценарий мыла. Сценарий мыла? – изобразил пантомиму Родин, по дороге рассыпая молотый кофе из пачки, которую держал в правой руке. Изобразил и обезоруживающе улыбнулся. – Ну, попробуйте сами вникнуть в смысл слова «сценарий» и словосочетания «сценарий мыла»… Вы телевизор смотрите? – подбодрил он совсем растерявшуюся Поцелуеву.
– Нет.
– Слава богу! – с облегчением выдохнул Родин. – Но вы же знаете, что существует такое понятие – «мыльная опера». Название уходит своими корнями в глубокую древность, когда по радио транслировали пьесы с продолжениями, а в паузах…
– …рекламировали мыло, – подхватила Оксана Анатольевна, начиная обретать своё обычное состояние.
Родин ограничился кивком и сделал вид, что его очень интересует, как кофе-машина производит собственно напиток из порошка и воды.
– Так вы пишете сценарии для мыльных опер? – ещё раз спросила она. И в тоне её сквозила не столько недоверчивость, сколько язвительность.
Сергей Станиславович снова только кивнул. Машина известила о том, что кофе готов: сперва презрительно и длинно плюнула, а затем – тоненько и жалобно пропищала. Он подал чашку Оксане Анатольевне. Изо всех сил стараясь не встретиться с нею взглядом.
– Спасибо, – машинально произнесла она, принимая чашку. И хотя Родин изо всех сил старался не только не встретиться с нею взглядом, но и не дотронуться до неё, передавая маленькую чашку из рук в руки, этого не избежать. Удивительно, что Оксана Анатольевна, так много значения придающая тактильности и возникающих в результате флюидов, как-то совсем на прикосновении Сергея Станиславовича не зафиксировалась. – Зачем?! – удивлённо воскликнула она.
– Платят хорошо, – буркнул Родин. – Одна серия – официальная месячная зарплата заведующего со всеми надбавками за категории, звания, регалии и выслугу лет.
– А санитарку с нашей Зинаиды Тимофеевны содрали? – хихикнула Оксана Анатольевна. – Она у нас тоже, когда не в настроении, своей шваброй прямо чуть не в зад тычет!
– Ну так а чего выдумывать? С натуры всегда достоверней. Только знаете что? – оживился Родин. – Сериальщики эти – это такая… Я, пожалуй, тоже кофе выпью. Ещё. Всё равно целый день работать.
– А я когда слишком много кофе выпью – наоборот, засыпаю. Парадоксальная реакция на кофеин.
– Как раз не парадоксальная.
– Не парадоксальная она только для тех, кто кофе не пьёт. А я кофе пью, как все здесь – литрами. Потому для меня такая не парадоксальная реакция – парадоксальная.
– Я вот в последний проект, над которым работаю, предложил эту санитарку ввести. Эдакий тарантиновский персонаж. Старую характерную актрису найти гораздо проще, чем молодых толковых, – вдруг горячо затараторил Родин. – Так мне продюсер сказал, что санитарка – лишняя! Представляете? В родильном доме санитарка ему – лишняя! С ума сойти! Тем более такая вкусная санитарка, как Зинаида Тимофеевна! А редакторы, редакторы?! Это вообще мрак! «Я два раза рожала – в роддомах всё не так!» Это кому она говорит? Мне! Не просто так себе автору сценария с улицы. А мне! Дипломированному сценаристу и действующему, извините, не просто так себе врачу, а заведующему отделением! Никаких сил нет! – Сергей Станиславович обессилено шлёпнулся на диванчик. – Продюсер – трус, каких мало. Редакторши просто штаны на работе за зарплату просиживают, потому должны имитировать деятельность. Режиссёр хочет, чтобы приёмный покой был на пятом этаже, потому что он хочет, чтобы приёмный покой был на пятом этаже! Я совершенно измотан. Я – опустошён!
Поцелуева-Засоскина искренне расхохоталась в ответ на тираду Сергея Станиславовича.
– Вот вам смешно, Оксана Анатольевна. А у меня герой говорит крохотное такое. Вот это вот: «Смысл медицины очень прост. Вот главная её идея: всё в мире выучив до звёзд – всё за борт выбросьте позднее!»
– Ну и? Им и Гёте не угодил? У них другие любимые авторы?! – снова рассмеялась Поцелуева.
– Оксана Анатольевна, – подскочил Родин. – Позвольте, я поцелую вам руку!
– Пожалуйста! – протянула она руку для поцелуя, и Родин почтенно и где-то даже благоговейно приложился. – Но за что?
– Так за Гёте же! За него, родимого! Потому что редакторы спросили меня: «Почему стихи? Актёры не произнесут! Целевая аудитория не поймёт!»
– С каких это пор актёры разучились произносить стихи? – удивлённо подняла брови Поцелуева. – Это же вроде основополагающий базис…
– О-о-о!!! – чуть не рыком прервал её Родин. – Вы не видели те пробы, которые видел я! Актёришко, вихляясь, как раздолбанный кухонный шкаф, мучительно выдавливал из себя: «Ступайте к дамам в будуар…
– … Они – податливый товар! Их обмороки, ахи, вздохи, одышки и переполохи лечить возьмитесь не за страх…
– И все они у вас в руках!» – завершил цитату Родин. – Он не только был страшно ненатурален! Он ещё и о слова спотыкался. Какие там смысловые паузы! Какое там «верю!»… А продюсер смотрел на меня победоносно, мол, я же тебе говорил! Тут плакать надо, головой об плинтуса биться, а не торжествующе взирать. И кто им дал право решать, что целевая аудитория поймёт, а что – не поймёт. Или вот говорят мне: «Не надо писать “сурфактант”» – «А как же?! Как же, – спрашиваю, – писать?!» – «Напишите “такая плёночка…”» – «Где, – ору, – где “такая плёночка”?! В альвеолах?!» – «“Альвеолы” эти ваши тоже не надо! Целевая аудитория не поймёт!» – «Два врача разговаривают друг с другом. Акушер-гинеколог и неонатолог! Они не будут говорить друг другу “такая плёночка в пузыриках”! Вспомните хотя бы “Доктора Хауса”!» И что, как вы думаете, Оксана Анатольевна, отвечает мне продюсер? А? Нет, вы предположите!
– Ну, мне нравится «Доктор Хаус». Я, правда, не по телевизору. Я на дивиди. И несмотря на очевидные ляпы, я…
– Очевидные ляпы? Очевидные ляпы?! Да у них не ляпы! У них – сказка просто по сравнению с нами! Но нет! Вы предположите!
– Что в «Докторе Хаусе» неоправданно много красной волчанки?
– Нет! Он, продюсер, отвечает мне: «Моя мама Хауса не смотрит!» Всё. Приехали. Его мама «Хауса не смотрит»! Его маме непонятны слова «сурфактант» и «альвеолы»! – Сергей Станиславович аж побагровел от возмущения. – Ну так что теперь? У нас телевизор ещё и дебилы смотрят, и дауны. «Давай, Андрю-ша! – говорю ему, – голые сиськи будем гнать. Без слов любой целевой аудитории понятно!» – «Голые сиськи, – отвечает, – нельзя, брат Родин. Цензура». Нет, он на полном серьёзе мне это отвечает! А редакторша: «И Ницше уберите».
