Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина

– Покайтесь! – тащился за ней пролайфер.

– Послушайте! – Мальцева внезапно остановилась и резко обернулась к чуть не врезавшемуся в неё «борцуну». – Вот вы, взрослый человек. Уверена, не совсем кретин, раз наловчились с какого-то фонда бабки сосать. Возможно, вы даже верите в то, что несёте. Но поверьте, частенько вовремя выполненный аборт – это благо. Для здоровья и жизни женщины. И не только для неё.

– Усыновите дауна! Покайтесь и усыновите дауна! – снова-здорово завыл пролайфер, и Татьяна Георгиевна подумала, что, пожалуй, погорячилась, назвав его не совсем кретином.

– Здрасьте, приехали! Почему это я должна усыновлять дауна?

– Вы хорошо одеты, вон какая у вас машина. Вы врач и наверняка отлично зарабатываете, вы должны усыновить дауна! Я бы усыновил, если бы у меня было столько всего, сколько у вас!

– Так заработайте – и усыновите!

Мальцева поняла, что попытки бесполезны и, нажав на брелок, подошла к машине.

– А вы куда едете? – будничным голосом уточнил «борец за права эмбрионов». – Подбросите на Тверскую?

– Пошёл вон! – тихо сказала Мальцева.

– Вот видите, какая вы злая. Вам надо покаяться.

– Я сейчас позову охранника.

– Не надо охранника. Придётся ждать вызванное редактором такси, – вздохнул пролайфер и потопал обратно, ко входу в здание телерадиокомпании.

– Это. Какой-то. Маразм, – сама себе сказала Татьяна Георгиевна, слегка подражая Карцеву в роли Швондера.

К соседней милой барби-букашке насыщенного ультрамаринового колеру подбежала «просто актриса». К слову, молчавшая всю передачу и только менявшая коленку и ракурс профиля милого личика в ту или иную камеру.

– Ой, Татьяна Георгиевна, вы были великолепны! Как вы их уделали! Мне вот тоже один говорил: «Роди, и я для тебя…» – Актриса слегка нахмурилась. – Ты сначала «для меня». А потом я уже тебе рожу. Чего это я тебе рожать буду, если у тебя жена и дети. – Хорошенькая актриса помрачнела. Но совсем чуть-чуть. – Да что я тут!.. Рада была с вами познакомиться. У вас визитка есть?

Татьяна Георгиевна вынула карточку из сумки и протянула актрисе со словами:

– Лучше предохраняйтесь. Аборты – зло.

– Да вы же сами только что говорили, что каждая женщина имеет право распоряжаться своим телом, что существуют показания и что…

– И что глупость – куда большее зло, чем аборты. Что не делает аборты меньшим злом, – вздохнула Мальцева и посмотрела на актрису с ничуть не меньшим сожалением, чем минутой прежде на пролайфера.

«Людей любить невозможно!» – подумала она и, пожелав актрисе всего самого наилучшего, стартанула со стоянки. Дав себе слово: «Больше никогда!»

Через месяц ей позвонила редактор передачи и сказала:

– Татьяна Георгиевна, вы нашу ЦА порвали! Это была одна из самых рейтинговых передач! ЦА от вас просто в восторге! Мы хотим позвать вас на передачу о нетрадиционных способах лечения. Ну, там, экстрасенсы всякие, керосин с мёдом. Вы же придёте, придёте?! – Мальцева разговаривала с ведущей по телефону, но у неё создалась полная иллюзия того, что редактор умоляюще глядит ей в глаза.

– Нет, ни за что! – категорически ответила Мальцева.

Чтобы через неделю припереться на запись передачи и устроить потрошение тётеньки-целительницы с пятнадцатью дипломами никому неведомых академий, трижды доктора никогда не существовавших наук. Зла она на себя была до ужаса. Во-первых – за неспособность отказать этой милой редакторше. Во-вторых – за свою способность быстро заводиться и рвать всех в клочья. А ЦА, как выясняется, просто любит корриду, были бы бык с тореадором позабавней и балет покровавей. Ох уж эта ЦА. Ох уж эти телешоу. Нет, больше никогда!

И вот сегодня, более полугода спустя, эта милая девочка-редактор сидит на краешке стула в приёмном покое и явно собирается рожать. Слава богу, не на запись телевизионной программы приглашает.

– А почему в обсервацию?

– Австралийский антиген.

– Ясно. Оформляйте, – кивнула она дежурной акушерке.

– Татьяна Георгиевна, а вы у меня роды примете?

– Есть дежурный врач…

– Ну, мы же с вами знакомы! Ну, пожалуйста, Татьянгеоргна! Ну, пусть это будете вы!

На сей раз редактор действительно умоляюще смотрела Мальцевой в глаза.

– А заранее вы не могли мне позвонить, договориться?

– Ой, ну вы же такая безотказная!

Приехали. Вот тебе и грозная заведующая. Марго на ней ездит. Редакторы телеканалов погоняют… Кстати, о Марго. Кабинет! Если он всё ещё не отремонтирован, то она снесёт Маргарите Андреевне голову. Как Коннор Маклауд. Ей богу. Сил уже никаких нет. Впрочем, как и ключа от кабинета.

В приёмный покой внеслась Маргарита Андреевна.

– О, не успела приехать, уже рожаешь? Как отдохнула? Идём, я покажу тебе твой кабинет! Ты – закачаешься! – скороговоркой протараторила Марго. Она явно гордилась собой. Ей явно не терпелось похвастаться. И она явно ожидала от заведующей если не похвалы и одобрения, то – как минимум – благодарности. Но ни при каком раскладе она не была готова к тому, что произошло.

– Всё, можешь снимать повязку! – сказала старшая акушерка отделения обсервации Маргарита Андреевна Шрамко своей давней подруге, заведующей тем же отделением Татьяне Георгиевне Мальцевой. Заставив её эту самую повязку на глаза нацепить ещё в своём кабинете, торжественно проведя за ручки до её кабинета и посреди кабинета ту немного раскрутив, как в детстве, перед раундом игры в «Слепого кота». И сама же эту повязку с неё и сдёрнула.

Татьяна Георгиевна несколько ошарашено поглядела вокруг, глаза её приобрели испуганное выражение, затем она на несколько мгновений сфокусировала взгляд на постере-репродукции анатомического рисунка Леонардо Да Винчи «Плод во чреве матери» и, внезапно обессилено упав на новый диван, зарыдала. Зарыдала горько, взахлёб, как плачут только очень сильно обиженные дети.

– Ой, какой красивый кабинет у Татьяны Гео… – в двери засунула нос любопытная санитарка.

– Так, быстро вышла отсюда. Чего шляешься, заняться нечем?! – моментом выставила Марго санитарку и заперла дверь изнутри.

– Быстро рассказывай мне, что случилось!

Маргарита Андреевна по-хозяйски раскрыла новый модный холодильник, где стояли всё те же растворы и полупустая бутылка водки. Цапнула бутылку и быстро налила в крохотную рюмочку ледяной тягучей жидкости.

– Танька! Немедленно посмотри на меня и скажи, что случилось!

– Ни… Ни… Ни… Чего!… Не… Случи-и-и-лось! – подвывала Мальцева, отрицательно мотая головой и, не отрывая ладоней от лица, размазывала слёзы, льющиеся из глаз водопадом.

– Тебе что, ремонт не нравится? – Марго посмотрела на рюмку, приготовленную для подруги и, вздохнув, залпом опрокинула её в себя. – Ничего розового, никакого малинового и даже намёка на бордовый! Сделала всё, как Панин велел! Мы оба тебе сюрприз готовили. Он сам, лично, и мебель, и ткани выбирал. И даже этот холодильник. Вся ты теперь в любимом бежево-пыльном, твоего любимого оттенка, и бледно-зелёном – цвета твоей жизни. Так что – чего ревёшь?! – топнула ногой Марго.

– Ни… Ни… – Мальцева шумно всхлипнула.

– Так, всё! – Марго подошла к Татьяне Георгиевне и с силой оторвала руки той от лица. – Быстро объясняй мне своё «ничего»!

– Этот… пос…тер! – всхлипнула Мальцева. – Был в другой рамке!

– Ясир Арафат, мать честная! – всплеснула руками Марго. – Действительно, как я сразу не догадалась, из-за чего истерика. Какая трагедия!

Татьяна Георгиевна слегка успокоилась, но на слова подруги никак не реагировала, утирая руками и без того опухшие глаза.

– Это был сарказм. Тань, ты различаешь сарказм?

– А ты что, «Доктора Хауса» насмотрелась?

– О, как приятно слышать нотки ненависти в твоём голосе. Это так бодрит! Спасибо, Маргарита Андреевна, что так оперативно сделали такой прекрасный ремонт!

Старшая акушерка картинно замерла в ожидании реакции заведующей.

– Это был твой текст, если что, – так и не дождавшись благодарности, она отмерла.

Татьяна Георгиевна встала и налила себе водки в ту же рюмку, которой чуть раньше воспользовалась Марго. И молча выпила.

– Постер был в простой, чёрной, слегка потёртой рамке. Тонкой. Простой. Элегантной. Без ваших мудовых фестонов и блядских рюшечек, – мрачно прокомментировала она, проглотив пятьдесят холодной водки. И, немного помолчав, добавила: – И этот постер, в той рамке мне подарил Матвей. И ты, и Панин это знали.

– И я что?! – внезапно зло заорала Марго. – Должна сейчас упасть на колени и биться головой об этот свежеположенный дорогущий паркет? Возможно, я и знала. Возможно, ты до сих пор хранишь использованные менструальные прокладки, только потому, что их тебе купил Матвей. Очень даже может быть, что ты хранишь его нестиранную рубаху, точнее – истлевшую рубаху. Или трусы! Возможно, ты жалеешь, что закопала его, а не мумифицировала труп. И я, и Панин, зная, что этот постер в той рамке тебе подарил Матвей, просто-напросто забыли это! Потому что мы – не фетишисты. И не некрофилы, в отличие от некоторых тут! Мы поменяли эту ёбаную рамку к этому говённому постеру только потому, что всё здесь в бежево-палево-пыльно-оливковых тонах. Угодить хотели-с! Извините-с, барыня-с!