Вдали от дома - Тимофей Печёрин

Последние фразы она уже не говорила, а почти что кричала.

— Ты не очень-то расходись, — попытался было одернуть девушку Артур, — не в синагоге своей… все-таки.

Но Руфь было уже не остановить — ее вообще-то остановить было не так-то просто.

— А много ли логики в том, — продолжала та желчно, — чтобы грешить, а потом каяться и замаливать? Круговорот такой совершать: грешить-каяться-замаливать, грешить-каяться-замаливать? И еще вид смиренный на себя напускать… а у самого на груди наколка с голой бабой или с надписью типа «не верь, не бойся, не проси». А по соседству с этим — крест. Логика же-лезная!

— Вот зря ты так, — возразил теперь уже Брыкин с какой-то почти отеческой укоризной, — это уже перебор, Сара.

Наколок, о которых говорила Руфь, у Хриплого, правда, не было — однако ж в церковь он захаживал, хоть и не слишком часто. Бывал и на исповеди, потому как было за что.

— Ты ж вроде и сама верующая, — счел должным напомнить землянин, — вон как ты взвилась, когда эта вершительница… как хоть ее там, рассказала, кто такие Создатели.

— Отрицать не буду, — Руфь слегка кивнула, — но и поспешу внести ясность. Верить тоже можно по-разному: вот у нас, например, все гораздо проще и логичнее. Наш Бог не любит всех подряд — наоборот, Он когда-то даже проклял людей и изгнал из Эдема. А когда они совсем уж зарывались, вынужден был прибегать к более жестким мерам: Всемирному Потопу, например… или уничтожению Содома и Гоморры.

Зато тем, кто уверовал в Него… принял истинную веру — тех ждет спасение, в то время как прочие, все эти грешники и идолопоклонники, сгинут навеки. И где же здесь по-вашему противоречие? Правильно: его нет. И еще: обращать каждого, до кого удалось дотянуться в свою веру… вот нам это ни к чему. В таких делах примазавшиеся позеры не нужны.

— Ладно, — вздохнул Брыкин, — предлагаю прекратить наш богословский спор и перейти к делам земным, насущным. А начнем с господина Санаева: Артур ты давно уже здесь?

— Да месяц почти. И скажу, что мне здесь классно! Так классно, как не было даже на Земле. Здесь мне поклоняются, меня боготворят, а не смотрят как на банкомат на ножках. Или как на сына «того самого Санаева», который-то уж точно для них — банкомат.

— То есть, ты думаешь остаться здесь?

— Ну конечно, блин! — воскликнул Артур, искренне удивляясь непонятливости собеседника, — кому я на Земле нужен, а? Кому? Даже отцу, наверное, без меня легче… прежде всего, в финансовом плане. А уж остальным-то и подавно — по фиг.

— И тебя не напрягает эта халупа? Без ванны и электричества? Ты правда готов променять на нее даже рублевский особняк?

— На фига мне ванна, когда есть море? И на фига особняк… который, кстати, принадлежит не мне, а отцу? Если здесь я владею целым городом, целым народом и целым островом? А электричество… так ну и фиг с ним. Проживу как-нибудь без него… а также без телевизора, мобильника и Интернета.

— Владеешь, значит, целым народом, — перефразировал Брыкин, — целый народ имеешь… во владении, а особенно прекрасную его половину. Что ж, мотивация твоя вполне понятна. Только… ты думаешь, это будет продолжаться долго?

— Почему нет?

— Ну, потому, например, что кто-то может твоему здесь пребыванию совсем не радоваться. Это я не про себя — про вождя здешнего, Вай-Таял-Рагила. Ты ж его, можно сказать, опустил, парень. Хоть и не в полном смысле. Так что, думаешь, он смирился? С тем, что теперь здесь верховодит какой-то пришлый сопляк?

— О, Вай-Таял-Рагил ну оч-ч-чень мне не рад, — протянул Артур почти с наслаждением, — во-первых, он не поверил в мое божественное происхождение. Сразу не поверил. А во-вторых, он злится оттого, что ему пришлось отсюда съехать. И воины: вы обратили внимание — они-то передо мной на колени не падали. Потому что больше верят вождю, а не жрецам.

Но я не парюсь. Во-первых, народ меня любит, а значит никто не посмеет причинить мне вреда. А во-вторых… ребята, это ж так круто: тебе кто-то завидует, кто-то ненавидит, а сделать ничего не может. И тому остается только скрежетать зубами от бессильной злобы. И… кстати, по-моему и ты сейчас мне завидуешь. Да-да: вам-то подобного никогда не достичь.

— Так я и не стремлюсь, — хмыкнул Брыкин, — Сара… то есть, Руфь, надеюсь, тоже. И, надеюсь, Бог нас милует от такого попадоса…

— И от потери инстинкта самосохранения, — вторила Руфь Зеленски.

— Завидуйте, завидуйте, — отмахнулся Санаев, — вам не понять, каково это, когда вас любят за то что вы есть. А не из-за бабла… или за то что вы «сын того самого…».

— Ну-ну, — Хриплый не сдержал усмешки, — за то что сын — другого. Но хотя бы уже не Санаева. Кстати, а имя-то божественному отпрыску не положено?

Артур хотел было что-то возразить, но не успел. Тканая занавесь, заменявшая в доме дверь, отодвинулась, и в обитель «сына Сед-Рагава» заглянул один из джунов. Когда юный Санаев обернулся в его сторону, джун поспешно опустился на колени.

— О, сын великого и грозного Сед-Рагава, — пролепетал он робко, — Варияк-Чорей, верховный жрец твоего отца, свято чтимого нашим народом, просит тебя навестить его.

— Ладно, скоро буду, — небрежно бросил Артур и повернулся к Руфи и Брыкину, — вот видите, бремя славы и народной любви требует своего. Проще говоря, пока, завистники. И, вот еще что, Сара… или Руфь: смени ты прикид, смотреть больно. Где ты вообще взяла эти шмотки? В нашу предыдущую встречу ты хоть еще на девушку походила. А сейчас… как будто из этого вашего ЦАХАЛа только что дембельнулась.

И Артур спешно направился следом за джуном-гонцом.

— ЦАХАЛа? — пробормотала Руфь озадаченно, — так я там и не служила…

Жилище Варияк-Чорея располагалось в огромной каверне — почти пещере внутри одного из здешних дивных строений. Проделана ли она была искусственно или возникла лишь иждивением природы — Артур Санаев не знал, да, впрочем, и не слишком об этом задумывался. Его внимание больше приковывало внутреннее убранство жреческого жилища… а может, даже и святилища. Отсутствие окон и оттого темнота, слегка нарушаемая скудным светом огня в очаге; злобные морды масок, развешанных на стенах; рядом же — письмена и рисунки. Ну и конечно же фигурки Сед-Рагава, вылепленные из глины: этого крылатого чудища с множеством рук и хвостом, как у ящерицы.

Всякий раз, глядя на эти скульптуры, Артур задавался единственным вопросом: чья нездоровая фантазия, чье издевательское чувство юмора, могли записать его в сыновья этому страшилищу? Неужели джунам неведомо, что дети должны хотя бы отдаленно походить на своих родителей?

Ответ, как видно, лежал в той фразе, что намедни процитировала Руфь. «Credo quia absurdum est». К тому же, положа руку на сердце, Санаев-младший понимал: могло быть и хуже. Если бы не дурацкое предание и связанный с этим культ, прием землянину мог быть оказан куда менее теплый. Его, «бледного», обязательно бы приняли за беглеца из Мира Мертвых и не преминули депортировать обратно.

Жрец, чье имя означало Мудрец-Достойный-Разговаривать-С-Небом, сидел возле очага, поджав под себя ноги и прикрыв глаза. Он, кстати, и был тем самым стариком, при виде которого Брыкин вспомнил злосчастную курицу-гриль. При всей комичности своего внешнего вида, Варияк-Чорей не был лишен некоего внутреннего достоинства; того самого качества, которое и отличает подлинного хозяина и господина от прислуги. Даже от прислуги преуспевающей, прикормленной и зарвавшейся.

Потому-то жрец не бросился навстречу Артуру, хоть и услышал первый же его шаг в своем жилище. Нет, Варияк-Чорей так и остался сидеть у очага и даже не повернулся в сторону своего гостя. Он лишь окликнул его зычным голосом: «подойди сюда и садись!».

«И кто тогда здесь главный?» — мысленно вопрошал на это Артур, однако призыву жреца внял.

— Ну так что? — молвил он вслух, стараясь придать своему голосу непринужденный тон, — чем-то порадуешь… или наоборот?

— Причин для радости нет, увы, — проговорил жрец, раскрыв глаза.

Языки пламени в очаге отражались в них крохотными искорками.

— Духи безумия овладели нашим вождем. Он не верит в твое происхождение и отвергает предание о приходе в наш город сына Сед-Рагава.

— Вот это он зря, — сказал Санаев не без иронии, — отец ведь может разгневаться… и покарать его.

— Да! — воскликнул Варияк-Чорей грозно и совсем не естественно для столь тщедушного человека, — покарать! Он покарает весь народ джунов из-за одного неверящего безумца!

Выкрикнув эти слова, жрец замолчал. Не решался поддержать разговор и его визави. На пару минут воцарилось молчание, а затем Варияк-Чорей заговорил, но уже гораздо спокойнее:

— Вождь Вай-Таял-Рагил задумал убить тебя, сын великого Сед-Рагава. Убить… сегодня ночью. И тогда твой отец превратит город и весь мир в пепел. Как сказано в предании: «решил Сед-Рагава погубить мир в огне, а народ джунов испепелить. Но попросил его сын за глупых смертных; сказал: отпусти меня к джунам, и если примут они меня с добром, то пощади их — ведь это значит, они добры и достойны жить. А на то Сед-Рагава ответил: но если даже тебя примут джуны без должного почтения — гореть им в пламени моего гнева!».