Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

— Ух ты, глазастая моя фантазёрка. А я и не заметил, как они спрыгнули.

Вскоре небо над нами превратилось в сплошную черную тучу. Внезапный вихрь с невероятной силой толкнул нас в спину и поднял облако пыли над нашими головами. Стало темно, как ночью. Вдруг небо треснуло и разделилось сверкнувшей молнией на несколько частей. Ещё через мгновение бабахнуло так громко, что я присела от страха. Крупные капли, как горох посыпались с неба на дорогу, на наши головы и спины. Запахло пылью и свежестью. Жорж торопливо накинул мне на голову мешок, сложив его углом в угол. Получился капюшон с длинными полами, закрывающими мою спину и плечи.

— Побежали, доченька! Может, обгоним тучу. До берёзы недалеко, под ней переждём, — Жорж сзади подтолкнул меня чемоданом.

— Не побегу! — с отчаянием выкрикнула я, — У меня пятки болят! Я их натёрла!

Жорж поставил чемодан на землю и быстро развязал шнурки на моих ботинках. Осторожно снял и стал разглядывать мои пятки.

— О, дело плохо. Почему ж ты молчала? Тут такие волдыри. Тебе ботинки жмут.

— Не жмут, а натирают. Они как раз большие. Бабуня на вырост купила на толкучке. Сказала, что с носочками будет в самый раз.

— А что ж ты носочки не надела?

— Забыла.

— Ладно, давай босиком, — он связал ботинки между собой шнурками и повесил их себе через плечо. — Любишь бегать босиком?

— Ага, — облегчённо вздохнула я и побежала по тёплой дороге, ещё не успевшей промокнуть от дождя. — Я всегда бегаю во дворе босиком. Бабуня разрешает. Говорит — ботинок надольше хватит.

Дождь усиливаясь, колошматил по нашим спинам. Дорожная пыль постепенно превращалась в грязь. Я, избавившись от боли, бежала по мягкой тёплой дороге за Жоржем. Ветер подгонял нас сзади, придавая скорость нашему бегу. Иногда я вздрагивала от вспышек молний и грома, но уже почти не боялась. Приподнимая локтем мешок, я подглядывала, далеко ли ещё бежать до берёзы.

Вдруг раздался оглушительный треск! Будто Бабай-великан одним махом разорвал необъятную чёрную простыню в небе над нами! И через секунду всё вокруг осветилось таким ярким светом, что потемнело в глазах. Я ослепла. Темнота и тишина. Только звук ливня, больно хлеставшего сквозь мешок по спине. Не видя ничего перед собой, я упала на колени. Жорж склонился надо мной, прикрывая меня своим телом.

— Не бойся, доченька! Всё кончилось. Теперь будет потише. Гроза перебесилась. Вставай, родная.

Я лежала на земле, уткнувшись носом в грязь. Жорж поднял меня, поставил на ноги, вытер мокрым платком мой нос. Я огляделась по сторонам. Молнии больше не сверкали над нами, гром гремел далеко и глухо. Всё было видно вокруг сквозь пелену дождика, сыпавшего с неба, как сквозь мелкое сито.

— Ну, вот и ливень прекращается. Этот дождик ласковый, тёплый. Потопали? Ух ты! — вскрикнул Жорж, вглядываясь вдаль, в сторону берёзы.

Я увидела на месте берёзы пылающий костёр. Он то затухал, то вновь разгорался, вспыхивая ярким языком огня. В небо поднимался чёрный столб дыма.

— Что это? Твоя берёза горит, или что? — закричала я.

— В неё попала молния и она загорелась. Как хорошо, что мы не добежали до неё. Тут же метров триста…. Благодари Бога, Светочка, что ты натёрла пятки и медленно шла. А то… — Жорж осёкся, но я всё поняла.

— А то бы и мы загорелись?

— Чем чёрт не шутит? — усмехнулся Жорж.

— Ничего себе шуточки у чёрта, — проскулила я.

— Это не чёрт, это молния. Ты про электричество слышала? Молния — это электричество в небе.

— Нет, электричество в лампочке. Бабуня говорила, когда нам приведут электричество, то мы заживём.

Подошли к берёзе. Огонь затухал. Молния расколола её на две части. Половина дерева, не тронутая огнём, лежала на земле. Другая половина с выгоревшей корой и глубоким черным дымящимся дуплом всё ещё тянулась в небо, несмотря, что листья и толстые ветви, потрескивая, догорали.

— Прощай, моя многоуважаемая берёза, моя верная подруга детства. Может, ещё оклемаешься, и твои молодые побеги продолжат твоё одинокое существование, — помню, Жорж низко, как в театре, поклонился берёзе.

Дождь перестал. Выглянуло солнышко и сменило прохладу на духоту. Жорж снял мокрую рубашку и выкрутил её. Я стянула с головы мокрый мешок. Сарафан тоже промок. Выкрутили и его. Немного посидели на мешке.

— Отдохнула? Тогда в путь, — Жорж явно волновался, торопил.

Меня разморило и захотелось спать.

— Далеко ещё?

— Я же говорил, после берёзы столько же. Сейчас на пригорок, потом через лес до речки. У моста приведём себя в порядок, умоемся. Ты плавать умеешь?

— А як же? Я ж с Одессы, а там море, все плавать умеют. Кто не умеет, тот слабак. А мы точно через лес пойдём?

— Точно.

— Я в лесу не была. И мы увидим зайчика с длинными ушками? Я хочу.

— Вряд ли. Зайцы прячутся от людей. Мой папа ходил на охоту и стрелял зайцев, приносил по нескольку штук.

— Он что, немец, твой папа, чтоб стрелять? — с ужасом спросила я.

— Почему же немец? Просто ходил на охоту, как все мужчины.

— И ты стреляешь? Ты же тоже мужчина.

— Я не любил охоту. Целыми днями играл на гитаре и пел песни. Даже уроки пропускал в школе. У меня и ружья-то не было.

Сейчас, спустя много лет, с улыбкой вспоминаю, как заочно возненавидела своего деда за то, что он ходил на охоту и стрелял в зайчиков. Как боялась встречи с этим человеком! Моё воображение нарисовало страшного бородатого дядьку со злыми глазами и огромными морщинистыми руками. Он держал перед собой ружьё и целился в беззащитных зайчиков.

РЕЧКА

Подошли к лесу. Я впервые увидела столько деревьев, густо растущих по обе стороны дороги. Вглядываясь в заросли травы, надеялась, что вот-вот появятся длинные ушки, и я увижу зайчика или ещё какого-нибудь невиданного зверька. А Жорж торопил меня, ускоряя шаг. Вскоре мы подошли к узенькой речке.