Люди на перепутье - Мария Пуйманова

Гамза взглядом смерил девушку с ног до головы и отвернулся, будто увидев что-то, о чем он уже давно знал, потом взял Ондржея за плечо и повел его в столовую. Ружена замерла на месте, зарделась и сжалась. Что она наделала? Ведь ей хотелось проявить благодарность.

Все вернулись в столовую. Она была похожа на комнату, из которой разбежались гости: пустой стол с остатками еды, беспорядочно сдвинутые стулья. За столом одиноко сидела прабабушка и доедала картофелину с маслом. Когда все выскочили, она по привычке выглянула через распахнутые двери в переднюю и, убедившись, что подавился не их, а чужой мальчик, осторожно закрыла дверь и безмятежно вернулась на место.

Нелла и Еленка наперебой заводили речь о машинах и других вещах, которыми увлекался Ондржей, Гамза разговаривал с ним, как со взрослым, но ничто не помогало. «Утешают меня потому, что я подавился», — думал Ондржей. Он был не так глуп, чтобы не понять этого. Опасность миновала. Осталась только жалкая смехотворность случая, безнадежно оскандалившего и уронившего Ондржея в глазах этой накрашенной женщины, заманившей его сюда, чтобы посмеяться над ним.

Перед тем как раздавать рождественские подарки, Нелла взглядом отозвала мужа в сторону: «На минутку!» Гамза вышел за ней в библиотеку и, осторожно закрыв дверь, чтобы не прищемить Неллино длинное платье, усмехнулся. Они так хорошо понимали друг друга! Он сказал, прежде чем она успела раскрыть рот:

— Милая девочка, ни гроша! — и положил руку ей на плечо. — Только-только на дорогу до Праги.

Но Нелла была настойчива.

— Мне не хочется настаивать, но…

Гамза пошарил по карманам безупречно сшитого пиджака. Нашлась мелкая купюра.

— Устроит тебя это?

— Ладно, — сказала Нелла с облегчением, — остальное я займу у Елены, ей вчера прабабушка дала денег. Елена поймет, я, конечно, верну ей этот долг.

— Но когда?

— Неудачное рождество!

— Докатились!

Они рассмеялись, чтобы рассеять горечь момента, и вернулись в столовую.

Старая пани удовлетворенно созерцала собравшихся. Нелегко было собрать всех их, но пот они здесь, под ее крышей. Вместе со всеми она глядела на сверкающую елку, и в свете елочных огней ей виделись глаза, которые когда-то отражали эти огни, но уже давно закрылись.

Станислав, все существо которого протестовало против тихой элегии, зажег бенгальский огонь.

Бабушка позвала чету Поланских, чтобы, по установившемуся обычаю, вручить им рождественские подарки. Поланские вошли, не закрыв за собой дверь в коридор, давая этим понять, что, как всегда, считают себя прислугой. Несмотря на приглашение, они не подошли к зажженной елке, словно боялись переступить воображаемый шнур, отделяющий древние экспонаты в музеях. Ондржей стоял вместе с ними в стороне.

Гамза вышел в опустевшую столовую и ходил там, заложив руки за спину, хмурый. Он «отбывал» семейное торжество. Когда Поланские шли из библиотеки, где раздавали подарки, он остановил Поланского и заговорил с ним о делах рабочей организации на фабрике Латмана. Поланская тенью промелькнула мимо них.

Еленка отошла от Ружены и пересекла просторную столовую, где висели клубы табачного дыма. Она улыбнулась отцу, подошла к окну, стукнула по плохо поддавшемуся шпингалету, слегка приоткрыла раму. Гардина заколебалась от свежего воздуха, почти осязаемо проникавшего в комнату, — казалось, можно было нарисовать эту струю.

Елена остановилась около отца и Поланского.

— Ты что, девочка? — спросил Гамза и погладил ее по голове.

— Ничего, — ответила она, качаясь на каблуках, и потерлась лицом о его рукав, как делала, когда была совсем маленькая.

Гамза изредка повышал тон на Станислава, но на дочь никогда. У них была одна кровь, одно дыхание. Двое мужчин и Елена смотрели на картину, открывшуюся их глазам в прямоугольнике двери, как в раме, елка с рядами догорающих свечек, и фигурой младенца Христа наверху; старая бабушка уставилась на елку, в руках у нее мокрое полотенце — на случай, если дерево загорится; сияющий Станислав и хмурый Ондржей листают альбом почтовых марок; дядя Франтишек беседует с Руженой, она смеется и вертится на стуле; Нелла с выражением скуки поправляет какое-то украшение на елке, сзади в кресле прабабушка, как на троне, в руках у нее подарки — часы и вязаная жакетка, и старуха не знает, куда их деть.

— Вам тоже, наверное, кажется глупой эта рождественская комедия, а, пан Поланский? — спросила Елена.

Поланский медленно усмехнулся.

— Что ж, — сказал он тихо и долго после этого гасил свой окурок, — у старых людей свои привычки. Хотят дожить век по-своему.

— Гляди! — прервав Поланского, крикнула Елена отцу и, подбежав к окну, быстро закрыла его. — Откуда она у вас, пани Поланская?

Поланская, которая ходила припрятать от мужа полученные в подарок деньги, вошла, осторожно прикрыв одной согнутой ладонью другую. Она остановилась посреди столовой и подняла одну руку. На ладони у нее ярким треугольником неподвижно сидела прекрасная бабочка.

— Верно, попала в подвал с дровами… когда мы осенью возили дрова из Водсеховского заповедника… Вылупилась, бедняжка, зимой.

Бабочка пошевелила усиками, потихоньку разомкнула крылья, взмахнула ими и полетела по комнате — удивительная, неправдоподобная рождественская бабочка, словно появившаяся по воле фокусника. В нее не верилось. Из библиотеки прибежали посмотреть на бабочку. Она не летела к лампе, как ночные мотыльки, а кружила по комнате, будто в солнечном саду.

— Думает, что весна, — сказала Поланская.

Так повелось искони: сколько помнили себя дети Гамзы, все чудесное в деревянном доме приходило из подвала, где хозяйничала Поланская, там она закутывала в мешковину мотор — гордость дома, оттуда выносила дрова и уголь, дававшие тепло. Розы, живые розы, свежие, как снег, которые сегодня украшали стол, Поланская срезала в бутонах еще перед первыми заморозками и сохраняла их в погребе до рождества. Заметили вы веточку черешни в комнате девочек? Поланская срезала ее в день святой Варвары; сегодня эта веточка расцвела. У Поланской в подвале спит весна — там полно луковиц и клубней для сада; около зачарованной весны, у окна с решеткой сидит Поланская и вяжет кружева. Над головой у нее скачет чижик в клетке, у ног, свернувшись, спит Гук; если на дворе метель и вьюга, его впускают в дом. Над дверью черного хода свили себе гнездо ласточки, которые возвращаются сюда каждый год.

Бабушка велела подать фисташковый крем — просто объедение! — и другие сладости. Все ели много, ели уже просто от скуки. Но надо остерегаться, чтобы не переесть, а то завтра на вас от несварения желудка найдет черная меланхолия.

Нелла проводила прабабушку в ее комнату, ибо случалось, что старуха путала дверь. Прабабушка проявляла некоторое беспокойство — признак того, что она хочет что-то сказать.

— Слушай, пойди-ка сюда, — неприветливо начала старуха и закрыла за собой дверь, потом оглянулась и откашлялась. — Когда дети сегодня танцевали под граммофон, — молвила она глухим, неживым голосом, — эта чужая девчонка прижималась к Станичке. К чему это? Ты этого не позволяй. У нее уже такие формы… Я хорошо вижу вдаль. Я все вижу. Покойной ночи.

Когда все расходились спать, Ондржей подошел к старой пани и Нелле, принужденно поблагодарил их и объявил, что завтра уезжает. Станислав, которому Ондржей обещал пробыть в Нехлебах все каникулы, издал удивленное восклицание и, протестуя, вскочил с места.

— Тебе не нравится у нас? — спросила Нелла, взяв Ондржея за руку и укоризненно глядя ему в глаза. — Чем мы тебя обидели?

Ондржей покраснел и через обнаженное плечо Неллы упрямо уставился на картину с охотником и лисой в заснеженной Сибири.

— Не вы меня обидели, — сказал он, отнимая руку, — а я вас. Вам со мной одни неприятности. Мне у вас не место.

В нем говорила гордость, и он чувствовал себя так, будто снова проглотил кость.

— Вот чудак, — сказала Нелла таким тоном, каким обычно говорила с детьми. — Разве ты не видишь, что мы тебя любим?

Вот так они всегда. Всегда вас уговорят и вывернутся.

И Ондржей остался, но Станислав был неспокоен: Ондржей одной ногой был где-то в другом месте, Станя терял друга детских лет. А это был отличный, редкий товарищ, годом старше замкнутый и независимый, не похожий ни на кого из их класса и даже из всей гимназии. И Станислав шумно выражал свои чувства, стараясь всех заглушить и перекричать.

— Твоя затея не удалась, девочка, — сказал Гамза Нелле, когда они остались наедине. — Зачем ты привезла сюда Урбанов? Это же не решение проблемы, — добавил он, нахмурясь.

— Да я ничего и не собираюсь решать, — защищалась Нелла. — Я просто думала, что это доставит им удовольствие.