Девочка и олень - Эдуард Пашнев

— Василий Алексеевич? Художник-анималист? Действительный член Академии художеств?

— Ну, ну, спроси у меня, не лауреат ли он, не профессор ли Строгановского института, не заслуженный ли деятель культуры? — подзадорила его Рюмина.

— Ты мне в третьем классе подарил книжку с его рисунками к «Маугли», — напомнила отцу Надя. — Помнишь Багиру, Ширхана?

— Правильно, — подтвердила Наталья Алексеевна. — Это он самый и есть. Ты, Надюша, четвертое поколение, которое узнает «Маугли» в лицо благодаря рисункам Василия Алексеевича.

Во дворе многоэтажного дома с грузовика сталкивали на землю глыбу мрамора. Чуть поодаль в снегу лежало несколько глыб, прикрытых рогожами. Над крышей по углам дома были установлены прожекторы, направленные зеркалами к земле. Сейчас в них играло морозное солнце. Надя заинтересовалась ими, спросила:

— А зачем прожекторы?

— Для разгрузки ночью, — ответила Рюмина. — Это двор художественных мастерских. Контейнеры с гранитами и мраморами поступают круглые сутки.

— Круглые сутки? — не поверила Надя. — Им столько много нужно камней?

— Да. Одному Брагину чуть ли не каждую неделю требуется новая глыба.

Николай Николаевич так волновался перед встречей с художником, чьи произведения привык видеть в книгах и в Третьяковской галерее, что несколько раз останавливался и перекладывал папку с рисунками Нади из одной руки в другую, словно она была бог весть какая тяжелая. Папку поменьше нес Алеша. Он тоже волновался и все время свободной рукой поправлял кашне и шапку. Наталья Алексеевна шла с пустыми руками, но выражение лица у нее было такое, словно она несла на себе и обе папки, и Алешу, и Николая Николаевича с Надей.

Они гуськом проследовали в подъезд дома и остановились на площадке, чтобы собраться с духом. В сумеречной гулкой пустоте лестничной клетки Брагин вдруг представился Наде великаном, который один ворочает глыбы мрамора и гранита. Необычно широкая лестница и внушительные двустворчатые двери мастерской, казалось, подтверждали ее предположение.

— Звоню, — предупредила спутников Рюмина и нажала кнопку.

За дверью послышались приглушенные шаги, одна створка распахнулась, и Надя увидела на пороге доброго старичка в тюбетейке и фартуке, похожего на печника или плотника. Он держал в одной руке брусок дерева, а в другой — стамеску и весь приятно пах свежими стружками. Они висели белыми колечками на его фартуке, на шнурках ботинок, на рукавах рубашки, в бороде у Василия Алексеевича тоже застряли стружки. От этого человека веяло свежестью и чистотой струганого дерева. Он всем улыбнулся, а Наде протянул руку и сказал:

— Добро пожаловать, Козленок. Я вас давно жду.

Стало сразу легко и просто. Николай Николаевич забыл сказать приготовленные извинения, Алеша перестал поправлять кашне и шапку, а Рюмина решительно прошла вперед и направилась к статуе Багиры, грубо вырубленной из дерева.

— Этого я еще не видела.

— Она не окончена, — мягко ответил Василий Алексеевич.

Он повел всех, лавируя между фигурами зверей, изваянных в натуральную величину, к верстаку, который служил и столом. К нему было придвинуто кресло с гнутыми подлокотниками. На досках на небольшой картоночке лежал до половины исписанный лист бумаги. Стружки лежали и на сиденье кресла и на неоконченном письме.

Надя с увлечением рассматривала мастерскую художника. На антресолях, на уровне второго этажа, подвернув под себя ноги, сидел бронзовый Будда в человеческий рост. Василий Алексеевич, замечая, на что обращают внимание гости, давал неназойливые пояснения:

— Этого Будду я привез из Индии после первого своего путешествия. Подарок раджи.

На стене висела коробка с тремя махаонами, рядом другая с жуком. Огромные зубчатые клешни, белая мозаика на спине.

— Мой любимый жук галимар. — сказал Василий Алексеевич Наде и хитро улыбнулся. — Если подружимся, дам на несколько дней поиграть.

Тут же стояла на хвосте голубая перламутровая рыбка, висел портрет козла, написанный на большом полотне. Козел был мудрый и бородатый. А высоко на стене, на уровне антресолей, висела известная по учебникам истории картина. Мамонты, подняв хоботы и устремив вперед бивни, идут из глубины веков. Под мамонтами, вырезанная из дерева, голова антилопы кана, с настоящими рогами, керамика, стекло, ритуальная ложка с верховьев Енисея. Бивни слона, клыки моржа, китовый ус, похожий на изогнутую саблю, засушенные редкие рыбы… Чего тут только не было!

Василий Алексеевич дал оглядеться гостям, усадил Рюмину на стул, забрал из рук Николая Николаевича папку и положил на подлокотник кресла. Сам он сел на маленькую скамеечку напротив, ласково посмотрел на девочку, дружелюбно на отца и спросил:

— Кто из вас будет показывать?

Надя молча отошла в сторону, Николай Николаевич вопросительно повернулся к Рюминой.

— Сам, Коля, сам, — сказала она.

— Мы привезли разные работы, — начал отец Нади, — и Геракла, она делала его в восемь лет, и Жанну д’Арк. Лидия Львовна Устинова, педагог Дворца пионеров, считает, что все это бесперспективно.

— Наталья Алексеевна ввела меня в курс вашей проблемы, — перебил художник.

Николай Николаевич развязал тесемки папки и выпрямился.

— Я готов, готов, давайте, — нетерпеливо попросил Брагин.

Отец Нади, уловив в его голосе недовольные нотки, принялся быстро перекладывать листы. Ему показалось, что присутствие гостей утомило хозяина мастерской, а ему хотелось показать как можно больше рисунков Нади.

— Стойте, стойте, — улыбнулся старик. — Вы что, показываете или считаете?

— Я боюсь занять много времени.

— Не бойтесь, — проворчал Брагин. — Начните сначала.

Старый художник обладал редким даром — он умел смотреть.

— Эту папку оставьте у меня на несколько дней, — попросил он. — Я потом хочу ее один изучить.

— Конечно, конечно, пожалуйста, — сказал Рощин. — Василий Алексеевич, что нужно сделать, чтобы нам не поссориться с педагогом Дворца пионеров?

— А ничего не нужно. Радоваться нужно.

Он положил руку Наде на плечо, и они пошли вдвоем по мастерской, оставив Николая Николаевича с его вопросами одного.

— Нравится тебе здесь, Козленок?

— Да, очень нравится.

— Я тебе скажу по секрету: мне и самому нравится. Люблю свою мастерскую. Мой внук не разрешает отдавать никуда этого зверя, — показал он на статую гималайского медведя. — Приходит и гладит, как живого. И мне жалко его отдавать.

— А мне можно погладить?

— Конечно, Козленок.

Надя погладила медведя, зашла с другой стороны, заглянула за спину зверя, туда, где на шкафу стояла большая китайская ваза с перьями.

— Букет страусовых перьев у меня потихоньку растаскивают мои внуки и внучки. А я делаю вид, что не замечаю. Какое тебе подарить? — Он потянулся к вазе. — Это или это?

— Не надо никакого, пожалуйста.

— Почему? — удивился художник.

— У меня к страусам особое отношение. Они очень глупые.

— Откуда ты взяла?

— У них глаза вдвое тяжелее мозга.

— Вот никогда бы не подумал.

— Да. Когда Международный совет по охране птиц предложил всем странам выбрать птицу для герба, то Австралия отказалась от страуса. Дания жаворонка выбрала, Англия — малиновку, Австралия должна была выбрать страуса, эта же птица нигде больше не водится, а они отказались, на удивление всем. Какабуру какую-то выбрали.

— Есть такая птица в Австралии, птица-хохотушка. Хохочет и хохочет с утра до вечера. Веселый у них герб получается, ничего не скажешь.

Девочка и старик рассмеялись. Они прошли еще дальше к стеклянному шкафчику с небольшими скульптурками. Художник открыл дверцу маленьким ключом, поставил на ладонь фигурку слона.

— Здесь все подарки, — объяснил он. — И это тоже подарок моего ученика. Из Индии привез. Ужасно дорогая вещь.

— Из Индии — это еще ничего, — сказала Надя.

— Почему? Что ты имеешь в виду?

— Жалко их, — вздохнула девочка.

— Кого?

— Слонов. Из них теперь консервы делают. Не в Индии, а в других странах.

— Ты что-то путаешь, Козленок. Нигде из слонов консервы не делают.

— Делают, честное слово. В Африке… Там есть какой-то знаменитый заповедник, забыла, как называется…

— Серенгетия?

— Да, кажется… И еще какое-то название около заповедника.

— Танзания?

— Танзания, — обрадовалась девочка. — Там построили консервный завод на четыре тысячи животных. В основном зебры, антилопы-гну, слоны.

— И зебры? — возмутился старик.

— Да, — кивнула Надя. — А из слонов еще корзины для бумаг делают. Отрубят ногу, поставят на пол — и получается корзина. Они их туристам продают… Для экзотики…

— Негодяи, до чего докатились. За слоновой костью охотились, теперь корзины для бумаг. Да откуда ты все это знаешь, Козленок?