Дурни Вавилонские - Далия Трускиновская

— Чем тебе не угодили мои носилки? — спросил я. — Мне достался хороший хозяин. У меня есть свой угол. Правда, он мал, и я не могу привести туда Лиш…

— И я не хочу обнимать женщину, от которой пахнет сальными подгоревшими тряпками!

Я хотел дать ему по уху, но передумал. Во-первых, бить человека, чьи руки заняты тачкой, нехорошо. А во-вторых, вот он и проговорился. Вся эта чушь с цифрами овладела им, хуже демона, из-за Таш.

Мы отлично знали, что она вербовщица, переманивающая людей из башни в башню. Она высматривала простых парней, заманивала их, собирала вместе, рассказывала им всякие сказки, нас вот водила на Первую Башню. И ей за это платили. Только не всё у нее получалось. Те двое, которые копались в Первой Башне, наверняка были ее неудачей, она привести-то их привела, а убедить, что там нет сокровищ, не сумела.

И мне, скажем, не нравится, когда у женщины волосы, как красная овечья шерсть. Мне не нравятся женщины, которые сегодня — в платье жрицы Асторет с открытой грудью, завтра — в тунике стражника, а потом — в закрытом до горла и расшитом узорами одеянии царской жены. Такие женщины подозрительны. В жены они уж точно не годятся.

Гамид всё это знал не хуже меня.

Но он вечно лез куда не надо. И вечно ему требовалось не то, что обычным парням. И сейчас у него в голове была путаница — нам уже незачем было убивать Таш, поскольку она расплатилась и сделала для нас доброе дело, но она сделала это дело напоследок, на прощание, она красиво рассталась с нами, вот что для него было хуже всего. Он охотнее гонялся бы за ней с ножом, чем знал, что больше никогда ее не увидит. Разве что издали, когда он будет вкатывать по дороге тяжелую тачку к площадке перед воротами норы, а ее пронесут мимо в богато убранных носилках.

Так я всё это понял.

Мы подошли к куче, парни встали в очередь, первым — Тахмад. И я задумался — ведь ему ничего не нужно делать для того, чтобы его считали старшим и слушались. Если выяснится, что тот же Гугуд умнее, Гугуд старшим не станет. А умен ли Тахмад — это еще вопрос. Он просто привык быть старшим, а привычка и ум не одно и то же.

Тахмад словно подслушал мои мысли. Он повернулся и сделал рукой знак, чтобы мы все подошли к нему.

— Зубастый прав, нужно поблагодарить госпожу, — сказал он. — Мы вечером поднимемся на тринадцатый ярус, чтобы поклониться ей.

— Я не пойду, — отрубил Гамид. — Идите без меня.

— И я не пойду, — неожиданно высказался Абад. — Меня ждет невеста.

— Тогда и я не пойду, — добавил Левад. — Пока на тринадцатый ярус добредешь да пока вниз спустишься — рассвет настанет. А у меня нога болит, я хотел вечером отлежаться.

Гугуд посмотрел на меня. По старшинству ему полагалось говорить последним, но я молчал.

— Я тоже не пойду. Я не хочу нюхать ее подошвы!

Я невольно усмехнулся. Хотя Гамид и опозорился в этом деле с кашей, но странным образом его уважали больше, чем Тахмада, — наверно, за то, что он хотя бы пытался сделать нашу жизнь лучше.

Тахмад посмотрел на меня — я развел руками. Тогда он отвернулся. Он не понимал, что происходит. Наверно, если бы при нем стала рушиться Другая Башня, он ощутил бы такое же смятение. Когда Гамид устроил всю суету из-за каши, и Тахмаду пришлось отступить — это одно. А когда за Гамидом, проигравшим, идут все парни — это совсем другое, непонятное и страшноватое.

Если бы он сказал «Я пойду один», он бы мог, пожалуй, одолеть Гамида. Люди обычно уважают тех, кто делает то, что должен делать, невзирая на глупость родственников. А он промолчал.

Тут настала наша очередь подставлять тачки, чтобы парни с лопатами навалили в них глины. И потом я пошел вместе со своими к норе.

Гамид шагал последним, я рядом с ним.

— Узнай у своего хозяина, где учат работать с числами, — сказал Гамид. — И не говори, что этому учат только сыновей богатых подрядчиков с шестнадцатого яруса! Это я и сам знаю.

— Хорошо, — ответил я, — но почему бы тебе не спросить об этом самому? Ведь мой хозяин скоро опять позовет нас. Он затеял что-то непонятное, его ум нашел способ действовать, но сам лазить по узловатому канату он не может. Вот когда мы ему понадобимся, тогда и спросим о науке чисел.

— Да.

Он был сильно недоволен, хотя все согласились с ним, а не с Тахмадом. Я понимал, в чем дело, но вопросов не задавал.

У входа в нору я попрощался с парнями и отправился к харчевне, где трудилась Лиш, рассказать удивительную новость. Меня там все знали, сразу позвали мою Лиш, и она, услышав про сикль, пришла в восторг.

— Если бы еще несколько сиклей! — сказала она. — Подожди меня у пруда, поговорим об этом деле побольше.

Ждать пришлось долго. Я решил прогуляться по тем местам за прудом, где раньше не был. Башню окружал целый городок, а я уже знал: чем ближе к главной дороге, ведущей к норе, тем в харчевнях и пекарнях всё дороже. А чем дальше — тем, видимо, дешевле. Я хотел купить для Лиш обжаренных в меду орехов там, где их готовили, и хотел еще узнать насчет бронзовых накладок на сандалии. Где-то завелся умелец, мастеривший их в виде цветков лотоса. Разносчик предлагал их на третьем ярусе — пару за «ногу», а на шестом — пару за две «ноги». Я же понимал, что если брать без посредника, то можно сторговаться по «кувшину» за пару.

Я обошел малый пруд, у которого по вечерам назначались встречи, полюбовался, как рыбаки тащат полные сети из большого пруда, пошел еще дальше, в неведомые места, мимо загона для овец, и загона для верблюдов, и большой печи для обжига кирпича, и целой деревни рыбаков и пастухов. Орехов я не нашел — их готовили по другую сторону от дороги, и умелец тоже куда-то запропастился. Я пошел назад и между прудами увидел Таш.

Она стояла с мужчинами, одетая в легкую и очень широкую тунику из тончайшей голубоватой ткани, собранную на плечах многими складками и заправленную в длинную темно-алую юбку, такую жесткую и так расширенную книзу, что она была словно высечена из камня. Волосы Таш, распущенные, как у статуи Асторет, падали на плечи и были искусно подобраны возле ушей, казалось, что ее виски закрывают два пушистых полушария. На голове у нее было легкое покрывало.

Одного из мужчин я узнал — он ездил с нами за корзинами. А двоих увидел впервые. Таш беседовала с ними и смеялась. Меня она не заметила.

А чего меня замечать? Таких как я, вокруг башни сотни бегают, все суетятся, все что-то куда-то тащат.

Тот мужчина взял ее за руку. Брать чужую женщину при людях за руку нехорошо, разве что возле храма Асторет, чтобы отвести ее в укромное местечко. Ну так там девицы деньги для храма зарабатывают. Выходило, что Таш — женщина этого мужчины. Я это давно подозревал.

Потом трое мужчин ушли, а Таш пошла к пруду, где уже появились первые искатели встреч. Она села на скамейку и задумалась. Задумался и я: кого она ждет? Неужели опять ей потребовались дурни для каких-то тайных и непонятных дел?

Я не сразу догадался, что она смотрит в сторону глиняной горы и сарая, где ночью стоят тачки. Я наблюдал за ней издали и не сообразил, где что находится.

Потом она поднялась и пошла в сторону нашей харчевни. Вот уж где богатой госпоже делать было нечего! Зубастый держал харчевню для простых парней, вроде меня, а трудились там простые женщины и девушки, вроде Лиш. Кроме того, после трудового дня там же можно было выпить пива. Для многих пиво стало единственной радостью, и они вели себя непристойно — напившись, орали и задирали женщинам подолы. Девушка вроде Лиш справлялась с ними легко — две оплеухи, громкий крик, и вот уже рядом парни, которые могут защитить, а наглец пятится и бормочет, что он не это имел в виду.

Я знал, что Таш хитра, но в тот миг за нее испугался. Если госпожа попадет в неприятности возле нашей харчевни, то потом всем достанется. А я не хотел, чтобы по ее жалобе Зубастому велели перенести харчевню подальше от пруда, куда-нибудь за верблюжий загон. Словом, я побежал за ней. Я обогнул гору и увидел, что наши уже выходят из сарая без тачек и идут мыть руки к харчевне, там для этого стоит особая бадейка.

А Таш шла им навстречу, красивая, как изваяние Асторет.

Тахмад первым поклонился ей и заговорил. Другие тоже кланялись. Все, кроме Гамида. Гамид просто прошел мимо и склонился над бадейкой.

Таш слушала Тахмада и кивала, потом они разошлись: парни к харчевне, Таш к дороге. Но до самой дороги она не дошла, а сделала круг и вернулась к пруду. Тут только до меня дошло — она выслеживает Гамида.

Нужно было предупредить наших. Ведь если она ухитрится встретиться с ним наедине — всякое может случиться, и надо наконец сказать им, что Гамид собирался убить Таш. Если он ее убьет, то у всего Субат-Телля будут неприятности.

Меня не сразу впустили в харчевню — ведь я уже служил господину Осейфу Гумариэлю и носил на груди его пропуск. Я долго объяснял, что не покушаюсь на кашу Зубастого, просил позвать Лиш, но всё было бесполезно. Я отошел и стал ждать.