Чёрный город - Борис Акунин

А Маса попросил:

– Посадите меня, господин.

– Зачем? Тебе нельзя.

– Очень прошу. Посадите! У меня самого не хватит сил.

Фандорин бережно приподнял раненого, подложил ему под спину подушки.

– Гасыму-сан… – позвал Маса.

Гочи подошел, утирая губы рукавом.

– Сел – ай, молодец. Жить будешь.

– Очень прошу, Гасыму-сан. Нудзьно хоросё забочиться о господзине. Очень прошу!

Японец порывисто, что было сил, поклонился. И потерял сознание от резкого движения – повалился вбок, обмяк.

– Аман-аман, – расстроенно покачал головой Гасым. – Нет, не будет жить. Помрет. Жалко, да?

Опытная женщина с безупречной репутацией

Распоряжения по хозяйству отданы, Турал поцелован в лоб и отправлен с гувернером в Пони-клуб – учиться благородной посадке в седле, мальчику из хорошей семьи без этого нельзя. Можно посвятить несколько минут утреннему кейфу.

Утренний кейф у Саадат происходил в гардеробной комнате, куда прислуге без особого разрешения заглядывать не позволено. В небольшом, уютном помещении, где по стенам – платья, на полу – коробки с обувью, а поверху – шляпы, всегда курились благовония, отлично скрадывавшие запах голландского табака. Первая утренняя папироса – одна из радостей жизни. И, как большинство жизненных радостей, запретная. Впереди длинный день, будет много забот, но уж десять-то минут можно себе презентовать?

Шелковые платья, туфли на каблуках, безумно прекрасные шляпы с перьями – всё это было абстрактным искусством. Ничего подобного респектабельная мусульманская вдова носить не станет. Разве что в европейском турне. Или перед зеркалом, наедине с собой. Но примерять наряды – отдельная радость жизни, вечерняя. До вечера еще нужно дожить.

По утрам Саадат просто курила и рассматривала в зеркало свое лицо. Настоящей женщине никогда не прискучит это занятие.

Она знала про себя: не красавица. Нос великоват, рот широковат, губы тонковаты. Разве что брови хороши, шелковистая кожа – ну и глаза, конечно: хоть по азиатским меркам, хоть по европейским. Женщины, даже приличные, подкрашивают ресницы, а ей не нужно. С такими глазами и бровями от чадры одна польза. Многократно проверено: верхняя треть физиономии действует на мужчин сильнее, нежели демонстрация товара целиком. Это было еще одной причиной, по которой Саадат в свое время решила исполнять роль ортодоксальной мусульманской матроны. Конечно, возмутительно, что женскому полу на востоке предписывается прятать лик, как будто он – какая-то непристойная часть тела, однако Саадат была уверена, что этот закон в древние времена придумали сами женщины. У мужчин не хватило бы мозгов.

Если тебе есть что показать, ты всегда найдешь возможность это сделать. Именно тому мужчине, который тебя интересует. И в тот день, когда особенно хорошо выглядишь. Пусть потом вспоминает, глотает слюни.

Резон этот, впрочем, не был главным. Хочешь жить в Баку и успешно заниматься нефтяным бизнесом – используй природные преимущества сполна. А принадлежность к женскому полу, особенно на Востоке, – огромное преимущество, Саадат была в этом уверена. Если бы, при ее характере, она родилась на свет горбуньей, то и тут придумала бы, как обратить это обстоятельство себе на пользу. Разумеется, в жизни бакинки-мусульманки есть определенные неудобства. Например, еще несколько лет назад считалось неприличным пойти в театр. Но сейчас в лучшем городском театре для дам вроде Саадат Валидбековой есть специальные ложи, плотно укрытые портьерами от нескромных взглядов. Если сидишь там в одиночестве, можно и к фляге с коньяком приложиться. Завидуйте, европеянки.

Рассмотрев во всех деталях лицо, Саадат положила папиросу и распахнула китайский халат.

Теперь, согласно ритуалу, надо было осмотреть фигуру. Повернулась боком, ущипнула живот, бедра. Нигде не висит. Теперь спиной. Аллах всемогущий, что это на левой ягодице? Неужто тот самый cellulite, о котором пишут в дамских журналах? Какой ужас!

Нет, всего лишь ямочка. Уф.

Саадат затянулась, с облегчением пустила вверх, к зарешеченному окошку вентиляции, тонкую струйку.

Что ж, по современным европейским понятиям фигура ладная и даже модная. Но бакинские ценители красоты (если б их, конечно, удостоили этого зрелища) сказали бы: «Фуй!» Худая, бюст скромный, бедра узкие. Когда Саадат шестнадцатилетней выходила замуж, была вовсе как ивовый прутик.

Юную дочь обедневшего бека выдали замуж удачно – не за вульгарного нувориша, каких в Баку расплодилось видимо-невидимо, а за ровню, человека из старинного рода, только состоятельного, что для аристократии стало редкостью. Городом теперь заправляли вчерашние аробщики, черпальщики и бурдючники-туллугчи, у кого хватило везения найти нефть и здравомыслия не свихнуться от счастья.

Саадат была невеста так себе. Мало того что тоща и без гроша за душой, так еще и попорчена образованием – проходила шесть лет в гимназию, где ее научили куче совершенно ненужных, более того – вредных для мусульманки вещей.

В самом деле, замужество могло считаться блестящим. Правда, Саадат, дурочка, ревела и в первые дни чуть руки на себя не наложила, потому что супруг был пожилой, слюнявый, брюхастый. Но девочка она была умная, с характером, всему училась быстро. И через некоторое время поняла, что ничего страшного – приспособиться можно. В сущности, Валид-бек Валидбеков был не монстром, а всего лишь старым сластолюбцем, падким на юных тоненьких девушек. Его возбуждал их ужас и трепет. А если ужаса и трепета не было, Валид-беку становилось неинтересно, весь его пыл пропадал. Как только Саадат сделала это открытие, замужняя жизнь сразу наладилась. Сальный пузырь перестал наведываться к ней в спальню, утолял свои смешные страсти где-то на стороне, а дома вел себя тихо и почтительно. Очень гордился перед обществом, что супруга у него такая культурная, может и по-русски, и по-французски, и по-немецки.

Когда обжорство и эротические похождения свели бека в могилу, Саадат обрела свободу. К двадцати трем годам она стала совсем умной. Уже не мечтала, что уедет в Париж или Лондон, где женщина может жить одна, ходить в оперу, появляться на людях с любовником. Уехать в Европу не штука, но что за жизнь без настоящего богатства?

После мужа ей достался прекрасный нефтеносный участок. Это была родовая земля Валидбековых. Муж палец о палец не ударил, чтобы разрабатывать промыслы – сдавал их в аренду за шестьдесят тысяч в год и был очень доволен. Но в двадцать три года Саадат хорошо понимала, что шестьдесят тысяч – не деньги. С арендатором она рассталась, взялась за дело сама и уже через два года имела втрое больше. Однако что значит «сама»? В Баку женщине заниматься нефтью невозможно. Это неженский город и неженский бизнес. Ни переговоры провести, ни сделку заключить, ни кредит выбить.

Но всякое препятствие, если правильно к нему отнестись, может быть использовано как пьедестал или трамплин. Саадат назначила главой своего предприятия Гурам-бека, который приходился покойному мужу кузеном. Человек он был никчемный, но представительный и очень удобный в обращении. За тысячу рублей в месяц ходил на задних лапах, как дрессированный пудель. И на совещании Совета нефтепромышленников посидит (прочтет по бумажке что велено), и в театр сопроводит (а потом тихо исчезнет), и в поездке пригодится (одна женщина путешествовать не может – это харам).

Пока был жив муж, Саадат одевалась по-европейски. Но, овдовев, со вздохом спрятала платья и шляпки в гардероб, обернулась восточной вдовой, чем вызвала всеобщее одобрение. Мусульманские нефтяные магнаты в большинстве своем мужланы и дикари, уж никак не джентльмены, но к женщинам, соблюдающим правила, привыкли относиться с почтением, это у них в крови. Очень полезно и то, что баба для них – существо глупое, неопасное. А значит, тебе сойдет с рук то, что никогда не спустили бы мужчине. Нужно только не зарываться.

За шесть лет самостоятельной жизни Саадат достигла очень многого. По объему добычи ее предприятие не входило ни в первую, ни даже во вторую десятку крупнейших нефтедобывающих фирм, зато по рентабельности, пожалуй, не имело себе равных. Настоящие цифры прибыли Саадат скрывала, занижала вдвое. Помалкивала и про резервные участки, купленные через подставных лиц. Там, в недрах щедрой апшеронской земли, ждали своего часа миллионы и миллионы пудов сладкого, черного, пахучего дурмана, без которого планета не может жить, как наркоман без опиума.

Вот вырастет сын, возьмет предприятие в свои руки – тогда можно будет развернуть компанию «Валидбеков-нёют» («Нефть Валидбекова») во всю ее настоящую мощь. То-то все ахнут.

Главная причина, по которой Саадат не пожелала жить на европейском приволье, звалась «Турал». Не шестьдесят, а шестьсот тысяч – нет, шесть миллионов в год оставит она сыну, чтобы с такого высокого постамента он мог завоевать весь мир. Потому что настоящий мужчина обязательно хочет завоевать мир, а Саадат намеревалась вырастить своего мальчика лучшим мужчиной на свете.