Время оборотней - Александр Ковалевский

Пятьдесят миллионов евро, которые затребовал у него вымогатель, Лукина не разорили бы, но после того, как удалось вырвать молодоженов из пиратского плена, платить шантажистам он принципиально не собирался, хотя недвусмысленные угрозы «Бухгалтера» в адрес Елены его серьезно напугали. Поэтому для защиты дочери Константин Викторович предпринял все меры, фактически заключив ее под домашний арест (Лена после жуткого свадебного путешествия и сама пока не хотела никого видеть), а его дом надежно охранялся. На обеспечение собственной безопасности Константин Викторович денег не жалел и установил в своих владениях самую дорогостоящую сигнализацию, дающую практически стопроцентную гарантию, что злоумышленник не сможет проникнуть на охраняемую территорию незамеченным.

Стоило непрошеному гостю перелезть через двухметровый забор и пересечь контролируемый инфракрасными лучевыми датчиками периметр, как тут же раздавался звуковой сигнал тревоги, оповещавший круглосуточно дежуривших охранников. Вооруженные помповыми ружьями секьюрити были из частной охранной фирмы, и если бы злоумышленникам удалось как-то нейтрализовать их, они все равно не смогли бы несанкционированно проникнуть в дом через бронированные двери или пуленепробиваемые стеклопакеты, на которых были установлены специальные датчики, сигнал с которых посылался на милицейский пульт и в течение трех-пяти минут к дому должна была прибыть группа быстрого реагирования отдела государственной службы охраны. Также в любой момент группу быстрого реагирования могли вызвать хозяева дома. Для экстренного вызова милиции на каждом этаже, в каждой комнате имелись потайные тревожные кнопки, как у кассиров в банке. В общем, свой дом Константин Викторович превратил в настоящую крепость, и его домочадцы могли спать спокойно.

От компромата крепостные стены, правда, не защитят, но какой бы убойной информацией «Бухгалтер» против него ни располагал, уголовного дела по опубликованным в прессе разоблачающим материалам у нас никто возбуждать не станет. К тому же всегда можно подать в суд, чтобы в судебном порядке признали любую компрометирующую его публикацию клеветой. И решение суда в его пользу будет стоить ему намного дешевле, чем платить шантажистам. Лукин понимал, что если раскроются его тайные операции по нелегальной торговле оружием, его могут убрать без всякого суда и следствия, как устранили почти всех причастных к продаже крылатых ракет. Но международный скандал из-за тех ракет уже утих, а у спецслужб и без него сегодня хватает забот – «крышевать» контрабанду, например, чем занимается тот же генерал СБУ Грицко, которого Константин Викторович включил в круг подозреваемых одним из первых. И если удастся вычислить «Бухгалтера», свой приговор неизвестному шантажисту, кем бы тот ни был, хоть нардепом, хоть начальником ГУР, Лукин уже вынес…

– Отрицательный результат – тоже результат, – сказал Сергей Сокольский, заслушав отчет Инны о ее командировке в Киев. Инна опросила под видом интервью Бутова, Емельянова, Рогульского, Грицко и Гвоздарева, но только зря потратила время – никто из них в Австрии не был, а значит, нет оснований подозревать их в шантаже Лукина. Сергей с Инной были уверены в том, что «Бухгалтер» никому свои секретные счета не доверил бы и открывал их в австрийских банках лично.

– Нашего клиента такой результат вряд ли обрадует, – заметила Инна. – Единственное, что мы можем сейчас Лукину доложить, – это то, что по его делу у нас нет ни одного подозреваемого. Слушай, а может, этот «Бухгалтер» специально пустил нас по ложному следу и никакого компромата по контрабанде оружия у него нет?

– Это мы скоро узнаем, – ответил он. – Срок ультиматума истекает через три дня, Лукин не поддался на шантаж, и «Бухгалтер» наверняка постарается его додавить.

– Если он действительно располагает какими-то реальными материалами, не в его интересах спешить разоблачать Лукина – он же тогда денег с него не получит.

– Необязательно сливать весь компромат. «Бухгалтер» может для начала опубликовать какие-то незначительные эпизоды, чтобы убедить Лукина, что он не блефует. Ну а нам остается только ждать, когда шантажист предпримет какие-то действия, тогда у нас появится шанс его вычислить.

– Раз твой метод сужающего круга ничего не дал, значит, Лукин этого «Бухгалтера» не знает, потому и не включил его в свой список. И нам до сих пор неизвестен даже пол шантажиста, ведь преступник под псевдонимом «Бухгалтер» может быть и мужчиной, и женщиной.

– Скорее всего, преступник мужчина. И похоже, он знает о сыскной работе не понаслышке. Начитавшийся детективов дилетант давно бы уже на чем-нибудь прокололся, а этот прямо гроссмейстер какой-то…

– Подозреваешь, что «Бухгалтер» кто-то из твоих милицейских коллег? – спросила Инна.

– Очень может быть, – задумчиво произнес Сергей. – «Оборотней» нынче хватает, и за своих бывших коллег я не стал бы сегодня ручаться.

– А за Давыдова поручился бы?

– Алексею я доверяю, как себе. Я знаю его еще со школы. Мы учились в параллельных классах, а с десятого класса начали играть с ним в одном ВИА – я на соло, Леха на ритм-гитаре.

– Надо же. Я и не знала, что мой муж умеет играть на гитаре. Вообще вы с Алексеем не перестаете меня приятно удивлять. До знакомства с вами я была гораздо худшего мнения о нашей милиции, – призналась она.

– Когда двадцать лет назад я написал заявление: «Прошу принять меня на службу в правоохранительные органы», я верил, что в милиции работают исключительно честные и порядочные люди. Взятки, конечно, брали во все времена, но служебные интересы старались не предавать. Во всяком случае, так открыто, как сейчас. И вообще, работая в милиции, сложно не запачкаться в той грязи, с которой по долгу службы сталкиваешься почти каждый день.

– Когда ты был начальником уголовного розыска, а я – журналисткой, меня так и подмывало задать тебе вопрос о пытках в милиции, но так и не задала, понимая, что для тебя, как представителя правоохранительных органов, эта тема – табу. А сейчас, уже как коллега коллеге, ответишь мне на этот вопрос?

– Тебя эта тема интересует как частного детектива или как журналистку?

– Как частного детектива меня интересует, какими методами наши коллеги – сыщики уголовного розыска – раскрывают преступления: дедуктивным методом или пытками, как инквизиция какая-то. Кстати, слово «инквизиция» произошло от латинского «inquīsītiō», что в юридическом смысле означало «розыск», «расследование», – заметила Инна. – И ты же не будешь отрицать, что в милиции избивают задержанных, чтобы выбить нужные следствию показания?

– Отрицать не стану, – пожал плечами Сергей. – Пытки, к которым иногда приходится прибегать розыскникам, чтобы расколоть преступника, – это и есть та грязь в милицейской работе, о которой я сказал.

– А без насилия никак нельзя? Чтобы преступники сознавались не под пытками, а под тяжестью предъявленных им улик.

– При ушлом адвокате от любых улик можно отвертеться. Наркотики в кармане нашли? Так это менты сами и подбросили! Незарегистрированный ствол у клиента изъяли? И что с того? Нашел он этот пистолет и нес в милицию сдавать, а не донес, потому что менты ему помешали. А что розыскникам делать, если нужно расколоть бандита, да так, чтобы он и сам признался, и подельников своих сдал, а кроме оперативной информации ничего нет? Спросить: «Не ты ли месяц назад по такому-то адресу квартиру такого-то гражданина обворовал?» Ну ответит он: «Нет, не я», и все взятки с него гладки. Украденные деньги и ценности давно пропиты – ищите, господа менты, ветра в поле! Вот и приходится ломать воров и бандитов через колено, потому что добровольно сознаваться они почему-то не горят желанием. Применять насилие, если без него не получается обойтись, – это грязная работа, но кто-то должен ее делать. А если подозреваемый сразу чистосердечно во всем признается, никто его с пристрастием допрашивать не будет. У нас же милиция, а не средневековая инквизиция.

– То есть если насилие направлено на раскрытие преступления, ты его оправдываешь?

– Если для раскрытия тяжкого преступления – вооруженный разбой или убийство, то оправдываю. На войне, как на войне. А войну с криминальным миром угрозыск ведет постоянно. Урки никогда свою вину сами не признают, потому как знают, что чистосердечное признание облегчает вину, но увеличивает срок, поэтому отпираются до последнего.

– Но ведь за помощь следствию преступники могут рассчитывать на снисхождение суда.

– Могут. И потому многие, особенно по первой ходке, сами предлагают свою помощь следствию, и тогда розыск их пальцем не тронет. Я же говорю о закоренелых преступниках – блатных. Полвека назад воры называли себя «люди», «жиганы». Эти двуногие особи только внешне похожи на людей, и человеческий язык они не понимают. У них свой «параллельный» мир, где «ботают по фене», разукрашивают себя, как папуасы, изощренными татуировками. По наколкам блатные делят мир на «своих» и «чужих», на воров и фраеров[22]. Такое вот у них воровское общество закрытого типа со своими волчьими законами зоны. В зоне уркам и место. Как говорил легендарный Глеб Жеглов: «Вор должен сидеть в тюрьме, а каким способом я его туда загоню, людям безразлично!»