Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

— Это рабочий инструмент, а не просто блестящая игрушка для привлечения дамочек, — сурово буркнула Арина.

— Кстати, о дамочках, — подоспевший Моня был неожиданно серьезен. — Арин, между нами, Наташа-то фонит…

— То есть она Особая? Вот Ангел-то небось счастлив! Он от вас млеет, а тут — любимая тоже… из ваших.

— Странно, что нам он этого не сказал, интересно, знает ли? — Моня задумчиво скривил рот, но потом махнул рукой — и снова полез в воду.

Когда стемнело, Моня и Давыд натаскали откуда-то дров — тут без колдовства не обошлось, берега были отнюдь не лесистыми, — и развели огромный костер. Шорин тут же уселся, как зачарованный глядя в пламя. Арина заметила, что в его черных глазах появились красные отблески — причем, казалось, костер тут ни при чем. Остальные тоже постепенно подсели.

Арина подумала, что раньше это было бы романтично, напоминало о ночевках на берегу с друзьями или там о поездках за город, но сейчас огонь, скорее, пугает.

Кажется, об этом подумала не только она.

— А давайте прыгать через костер! — с какой-то деланной веселостью в голосе предложил Моня.

Вокруг раздались робкие смешки. Моня решительно выхватил из круга кого-то из практиканток, они разбежались — и прыгнули. За ними потянулись остальные.

— Вот так один раз прыгнешь — а потом всю жизнь помнить будешь, — сказала в ухо Арине Лика.

Арина, как всегда, не поняла, о чем та. Но тут ее схватили за руку — и потащили прыгать.

После яркого костра Арина не смогла разглядеть, чья горячая и крепкая рука ее держит. Но все-таки разбежалась — и прыгнула. Лететь над костром было как-то неожиданно легко, как будто кто-то из Особых удерживал ее в воздухе. Обернувшись к своему визави, она увидела в темноте только красные отблески глаз.

Третье сентября

Сентябрь 1946

Как-то Моня жаловался Арине на то, какие скучные у него друзья. На вечеринки они ходят поесть-выпить-поболтать-песни попеть — и все. А у него столько идей, столько мыслей.

Например, здорово было бы при входе вручать каждой даме накладные усы, а каждому мужчине — боа и губную помаду. Или, допустим, беседовать весь вечер только шекспировским слогом. Или…

Арина представила усы и Шекспира и решительно сообщила, что она в таком точно участвовать не будет. Предложила Моне попробовать себя в качестве клубного работника — такие передовые идеи на этой должности обязательно оценят.

На что Моня серьезно возразил, что усы и Шекспир вряд ли впишутся в план культработы ДК имени Дзержинского.

Но в этот раз Моня провозгласил: никакого балагана. Все будет серьезно, торжественно, а местами, возможно, даже печально.

— А в честь чего такие строгости? — украдкой спросила Арина у Шорина.

— Так окончание войны. Для Мони — самый важный праздник. Япония капитулировала. Личный День Победы.

Арина понимающе кивнула.

Так получилось, что она пришла раньше остальных. Но окно было открыто, а значит, гостей уже ждали.

День у Мони был выходной, Арина с утра его не видела, так что стоило найти его, хоть поздороваться.

В комнате его не было, на кухне тоже. Арина уже решила, что Моня, пригласив гостей, сам под шумок сбежал (либо готовит какой-то очередной масштабный сюрприз), как Цыбин в трусах и майке чуть не сбил ее открывающейся дверью «кельи».

— Милая моя, давай, не привлекая внимания, на выход. Это скучные люди, будут говорить только о поэзии… А завтра мы обязательно сходим в кино!

Моня за локоток вывел из своего убежища очаровательную девушку лет двадцати, не больше.

— Ох, Арина Павловна, вы уже пришли? — Моня повернулся к Арине и изобразил лицом умоляющую пантомиму., — Я буду буквально через пять минут.

— Не торопитесь, Мануэль Соломонович! Мы еще не закончили обсуждать последние творения имажинистов, к футуристам даже не приступали, так что времени еще вагон! — в тон ему ответила Арина.

Моня украдкой пожал ей руку — и скрылся у себя в келье.

Арина немного позавидовала Моне. Вокруг нее был мир из папиросной бумаги, который можно было прорвать любым неосторожным движением. А вот Монин мир был плотным, разноцветным — в нем были юные девушки, которых приятно водить в кино, друзья — любители поэзии, морские волны и лимонного цвета солнечные лучи.

Но ведь она знала, что война очень много отняла у Мони. Как он сумел удержать свой мир, не дать ему истончиться? Вот умеет человек быть счастливым.

Арина вышла в комнату, когда девушка, по ее расчетам, должна была уже уйти. В окне показались холеные сапоги Шорина.

Разумеется, собеседник из него так себе, но Моню он знал лучше любого — так что можно было хоть попытаться его расспросить.

Арина вылезла из окна, делая вид, что просто решила покурить на свежем воздухе.

— Тоже поэзию не любишь? — спросил Шорин многозначительно.

— А ты откуда про поэзию знаешь? — усмехнулась Арина.

— Да тут каждую неделю, а то и чаще выбегает какая-нибудь юная дева с криком, что не готова тратить свою молодую жизнь на обсуждение Левантийской поэтической школы. А я видел, как Моня вокруг тебя на пляже увивался. Но учти: раз начал про «поэзия — это скучно» — все, любовь ушла.

— Не, я покурить. Муза сбежала чуть раньше. Тебе никогда не говорили, что о некоторых вещах лучше не говорить посторонним?

— Ну какая ж ты посторонняя? — искренне удивился Шорин. — И я не чтоб насплетничать. Просто если он тебя бросил — ты же переживать будешь. А он такой… Легкий. А ты вот не такая.

— Давыд! А ты — легкий?

— Да не знаю. Я по-другому легкий. Вот просыпаюсь — и думаю, а есть ли я вообще. Раньше я был такой весомый, всем нужный, на мне Родина держалась… А сейчас — фантик конфетный. Дырка от бублика. Легкий…

Арина с интересом посмотрела на Шорина. Он, кажется, прочел ее мысль. Ей хотелось рассказать Шорину про то, как чувствует себя она… А как? Арина удивилась — она представляла себе тонкий бумажный мир, космическую пустоту за его тоненькими стеночками, но совершенно не представляла себя. Какая она? Легкая? Тяжелая? Холодная? Горячая? Большая? Маленькая?

Но договорить им не дали — из