Умирающее общество и Анархія - Жан Грав

Зарожденіе этого, ошибочнаго взгляда на принципы, как на лишнее стѣсненіе в революціонной борьбѣ, в значительной степени зависѣло от того, что при видѣ хаоса в идеях и поступках, царящаго вокруг них, многіе из наших товарищей начинали с одной стороны отчаиваться в возможности сгруппировать силы в виду революціи, а с другой – относиться как к метафизикѣ к обсужденію всяких идейных вопросов. Не находя в нашем собственном запасѣ идей этой силы, они вообразили, что ее можно получить из другого источника, и вернулись к средствам борьбы, прямо заимствованным из понятій государственных. При этом они самым наивным образом думают, что, перемѣнив названія, они измѣнили и самыя понятія. Нетерпѣніе мѣшает им видѣть, что, несмотря на свою кажущуюся разрозненность, усилія борцов тѣм не менѣе всѣ ведут к одной цѣли, и этому объединенію остается только сдѣлаться сознательным, чтобы пріобрѣсти всю ту силу, которую они хотѣли бы ему придать и которая в дѣйствительности может явиться только слѣдствіем полнаго развитія идей.

Мы хотим, говорят они нам, чтобы когда кто-нибудь из товарищей обѣщает нам свое содѣйствіе в каком-нибудь дѣлѣ, мы могли на него разсчитывать, и чтобы он не нарушил своего обѣщанія, укрываясь за свободу, за независимость личности и т. д. Мы совершенно с этим согласны, но мы думаем вмѣстѣ с тѣм, что дѣло пропагандиста показать людям, что они должны брать на себя обязательство только тогда, когда увѣрены, что выполнят его, и что, раз уже они дали обѣщаніе, простая честность заставляет исполнить его. Конечно, при этом приходится бороться с тѣм самым деморализующим направленіем, о котором мы говорили выше, но опять таки доказать преимущества солидарности и полнаго довѣрія между товарищами может только пропаганда. Какая польза от того, что от человѣка заранѣе потребуют взять на себя то или иное обязательство? Допустим даже, что мы напишем огромными буквами в заранѣе выработанных программах, что люди должны исполнять то, что они обѣщали; что же нам из этого, у нас нѣт в руках никакой силы, чтобы принудить тѣх, кто захочет нарушить свое обѣщаніе, к исполненію его?

Будем меньше руководствоваться нашим нетерпѣніем и больше – голосом разсудка, и мы увидим, что метафизика не всегда бывает на той сторонѣ, гдѣ ее ищут.

Глава XIX.

Безполезность реформ.

Разбирая вопрос о том, что заставляет нас быть революціонерами, мы уже видѣли, что сам современный строй порождает и нищету и недовольство и, таким образом, неизбѣжно ведет к революціонному протесту; а раз уже мы, самой силой вещей, принуждены участвовать в этой революціи, то самое лучшее, что мы можем сдѣлать, это – начать к ней приготовляться. Есть и еще одно соображеніе, о котором мы упоминали лишь вскользь, но которое также очень важно; оно объясняет почему анархисты не борятся за осуществленіе нѣкоторых реформ, которыя многіе представляют рабочим как лѣкарство от всѣх зол, или как средство достигнуть освобожденія мало-по-малу и мирным путем.

Мы убѣждены в том, что при существующем капиталистическом строѣ, при дѣленіи общества на два класса, из которых один живет на счет другого, всякое улучшеніе в положеніи класса эксплуатируемаго будет, вмѣстѣ с тѣм, ослабленіем привиллегій класса эксплуататоров. Поэтому одно из двух: или данная реформа есть ничто иное как мираж, как приманка, выдуманная для того, чтобы усыпить рабочих и, заставить их потратить всѣ свои силы на пріобрѣтеніе мыльных пузырей, которые тотчас же лопнут, как только их захотят взять в руки, или же эта реформа дѣйствительно может измѣнить положеніе дѣл. В послѣднем случаѣ привиллегированный класс, стоящій у власти, сдѣлает все возможное, чтобы помѣшать ея осуществленію, или обратить ее в свою пользу, и тогда рабочим придется опять-таки прибѣгнуть к решительному средству, к силѣ.

Мы не думаем заниматься разбором всѣх планов реформ, всѣх избирательных фантазій, изобрѣтаемых ищущими новинок политиками или жаждущими избранія кандидатами: для этого нам потребовались бы цѣлые томы. Но мы надѣемся, что читатель уже убѣдился в том, что источник существующей бедности лежит в плохом экономическом строѣ, и что он легко поймет, почему мы оставляем в сторонѣ всѣ реформы, относящіяся к чисто-политическим перемѣнам. Что касается реформ экономических, то таких, которыя стоило бы разбирать, очень немного и их легко перечислить: это – подоходный налог, сокращеніе рабочаго дня и установленіе минимума заработной платы, увеличеніе налогов на наслѣдства и уничтоженіе права наслѣдства для наслѣдников не по прямой линіи. Прибавим к этому еще и устройство рабочих синдикатов и превращеніе их в потребительныя товарищества, и мы получим весь реформаторскій багаж тѣх, кто хочет преобразовать общество путем постепенной эволюціи. По количеству это немного; посмотрим, каково качество.

Во-первых, подоходный налог. Его уже давно проповѣдуют как лѣкарство от всѣх зол, но понемногу он начинает терять свое прежнее обаяніе. Это – одна из тѣх реформ, которыми различнаго рода политиканы успѣшнѣе всего прельщали рабочих и которыя пользовались наибольшей популярностью: в самом дѣлѣ эта реформа, казалось, должна была возложить заботу о государственных издержках на богатых и возстановить нѣкоторое равновѣсіе в обществѣ, заставив каждаго члена его участвовать в расходах сообразно количеству тѣх услуг, которыя общество ему оказывает.

Но стоит только внимательнѣе присмотрѣться к общественному механизму и поискать, в чем состоят дѣйствительные источники богатства, чтобы увидать, что эта реформа не может измѣнить ничего, что она – ничто иное, как грубая ловушка для рабочих, с цѣлью подать им ложную надежду на неосуществимыя улучшенія и помѣшать искать болѣе дѣйствительных средств к освобожденію.

Есть, правда, среди буржуазіи люди, которые, при одном намекѣ на подоходный налог, пугаются и уже представляют себя «ограбленными» в пользу «черни»; людей, которые дрожат и прячутся при малѣйшей тревогѣ, что не мѣшает им кричать точно их рѣжут, как только кто-нибудь сдѣлает вид, что хочет тронуть их привиллегіи, не мало среди буржуазіи. Возможно также, что в числѣ тѣх, кто защищает эту реформу, есть и люди искренніе, дѣйствительно вѣрящіе в ея полезность. Во всяком случаѣ, как крики ужаса одних, так и наивная вѣра других, ведут к тому, что обманутые рабочіе принимают эту игру за серьезное дѣло и перестают слушать тѣх, кто доказывает, что им нечего ждать от эксплуататоров и что дѣйствительно освобожденіе наступит для них только тогда, когда эти эксплуататоры исчезнут.

В старыя времена, когда существовала десятина, рабочій народ знал, сколько именно он платит своим господам и угнетателям: столько-то шло помѣщику, столько-то попу, столько-то тому, столько-то другому. В концѣ-концов, он замѣтил, что для него самого остается при такой системѣ слишком мало, и устроил революцію. Власть перешла в руки буржуазіи, а так как народ боролся за уничтоженіе десятины, то возстановить ее было бы слишком неосторожно. И вот, буржуазія изобрѣла прямые и косвенные налоги. Та же десятина продолжала взиматься по-прежнему, но только деньги государству платили прежде всего капиталисты, торговцы и различнаго рода посредники, которые уже затѣм с избытком вознаграждали себя на счет карманов производителей и потребителей. А так как послѣдніе не имѣют дѣла непосредственно с казной, то они и не могут дать себѣ точнаго отчета в том, сколько именно они платят; все идет таким образом, к лучшему в лучшем из буржуазных міров.

Во Франціи, говорят нам, на каждаго человѣка приходится от 130 до 140 франков податей в год; вѣдь это – сумма настолько незначительна, что не стоит отказывать себѣ в удовольствіи имѣть за такую дешевую плату, почти даром, правительство, которое берет на себя заботу о вашем благополучіи! Это, конечно, даром, но дѣло в том, что, рабочій не замѣчает, что, так как только он производит, то только он и платит: он вносит не только ту сумму, которая приходится на его долю, но и то, что приходится на долю разных паразитов, живущих продуктами его труда.

Сколько бы софизмов не пускали в ход буржуазные экономисты ради оправданія существованія капиталистов, во всяком случаѣ несомнѣнно одно: капитал сам умножаться не может, а может быть только продуктом труда; но так как капиталисты сами не работают, то их капитал должен быть результатом труда других. Вся торговля между отдѣльными личностями и между народами, весь обмѣн, всѣ международныя сношенія – все это существует благодаря труду, а барыш, получаемый различными посредниками, есть ничто иное, как та же десятина, взимаемая владѣтелями капитала с труда производителей.

Если мы получаем от земли различные продукты: хлѣб, овощи, плоды, служащіе нам в пищу, лен и коноплю, которые мы употребляем на одежду, то развѣ мы обязаны этим вложенному в землю капиталу? Развѣ благодаря ему существуют пастбища для нашего скота? Развѣ одной силы капитала было бы достаточно для полученія из копей металлов, нужных нам в разных отраслях нашей промышленности, для машин и для всевозможных инструментов? Развѣ капитал обрабатывает сырой матеріал и превращает его в предметы потребленія? Никто не рѣшится этого утверждать, и даже сама буржуазная политическая экономія, все сводящая к капиталу, не идет так далеко: она старается только доказать, что раз капитал необходим для всякаго промышленнаго предпріятія, он имѣет право на долю – и притом самую большую – в получаемой прибыли, в вознагражденіе за тот риск, которому он якобы подвергается.