Шпионский Кёнигсберг. Операции спецслужб Германии, Польши и СССР в Восточной Пруссии. 1924–1942 - Олег Черенин

Принятыми мерами майору Жихоню удалось заметно активизировать работу подчиненных ему постерунков. В Данциге начал свою вербовочную работу Леон Гронковский, сумевший завербовать некоего Алмона, эксперта в области авиации, который на основе доступных ему источников составлял аналитические обзоры о ходе реформирования германской военной авиации.

С этого же времени деятельность быдгощской экспозитуры кроме работы по Восточной Пруссии распространилась и на другие регионы Германии. Агент «1185», исполнявший обязанности чертежника в Министерстве воздушного флота, начал передавать информацию о создании и модернизации германской авиационной техники. В Берлине и Шнейдемюле было сформировано три резидентуры, руководимых агентами-вербовщиками «1144», «1164», «1178»[204].

Как обстояло дело с конечной оценкой деятельности польской разведки накануне войны? Уже в Лондоне, куда переместилось польское правительство в изгнании, заинтересованными государственными структурами были проведены исследования, связанные с выяснением причин военного и политического поражения Польши в кампании 1939 года. Созданная по инициативе главы правительства генерала Владислава Сикорского группа, призванная оценить эффективность польской разведки, подвергла анализу всю имеющуюся информацию по этому вопросу, результаты которого были обобщены в меморандуме полковника Людвика Садовского. Исследование проводилось на основе опросов и письменных сообщений 190 бывших сотрудников польской разведслужбы, сумевших эвакуироваться из Польши. Кроме того, после войны бывший начальник Генерального штаба Польши генерал Вацлав Стахевич вновь обратился к изучению вопроса о готовности польской армии к войне, выводы которого были отражены в подробном отчете.

Выводы, содержащиеся в меморандуме, свидетельствовали, что польская разведка в процессе своей деятельности достаточно хорошо изучила вооруженные силы Германии, их мобилизационные возможности и частично планы ведения наступательных действий. Непосредственно накануне войны удалось выявить основные группировки германских войск и установить почти 80 процентов крупных частей немецких сухопутных и военно-воздушных сил[205].

Планы оборонительной кампании, разработанные польским Генеральным штабом, в основной своей части основывались на подтвержденных в мае 1939 года договоренностях с французскими союзниками о том, что с началом нападения Германии на Польшу Франция немедленно начинает наступательные действия на Западе. Здесь-то и была совершена первая крупная ошибка поляков, поверивших в добросовестность союзников, которые, как оказалось, были просто не готовы к серьезной борьбе.

Вторая крупная ошибка польского Верховного командования заключалась в неверии в возможность каких-либо договоренностей между СССР и Германией. Польские руководители, включая начальника Генштаба и министра иностранных дел, не могли поверить, что в условиях жесткой идеологической конфронтации Сталин и Гитлер в относительно короткий промежуток времени могут тайно договориться о совместных действиях.

Уверенность, что Советский Союз в условиях начала войны будет соблюдать «благожелательный нейтралитет», была обусловлена отсутствием какой-либо информации об августовских советско-германских переговорах.

Аналитические аппараты польских ведомств, включая военную разведку, «просмотрели» или не придали значения важным прямым и косвенным указаниям об изменениях в официальной полемике между Германией и СССР, отказавшихся от идеологических штампов в характеристике оппонента. Например, отсутствие в речи Гитлера антисоветских выпадов на торжествах по поводу спуска на воду нового броненосного крейсера «Бисмарк» и, соответственно, «антифашистских» высказываний в речи Молотова на третьей сессии Верховного Совета не насторожили польских аналитиков.

Кроме того, польской разведке стали известны некоторые сведения о выступлении «сторонников сближения с Германией» на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), которые заместитель начальника Второго отдела польского Генштаба полковник Йозеф Энглихт проигнорировал, считая «советской дезинформацией».

Более важные данные, указывающие на изменение характера советско-германских отношений, содержались в сообщениях разведки пограничной охраны Польши, которой удалось зафиксировать разгрузку германской военной техники в Ленинграде. Прямое указание о ведущихся советско-германских переговорах было получено польским военным атташе в Берлине от генерала Боденшатца. Руководство польской разведки не придало этим сведениям значения, считая их дезинформационными акциями, призванными оказать влияние на позицию Польши по «данцигскому коридору»[206].

Для того чтобы представить, что собой представлял мир международного шпионажа тех лет, будет целесообразно рассказать об одной удивительной истории, трагический финал которой объединил судьбы разных людей. Несмотря на то что фактическая сторона этого дела достаточно широко освещалась в послевоенной литературе, дополнение ее рядом неизвестных еще обстоятельств позволяет по-новому взглянуть на обстановку, в которой жили и работали его участники, и понять, насколько узка была сцена, на которой они играли свои роли.

Упоминавшийся ранее сотрудник абвера Рихард Андреас Протце начал свою служебную карьеру еще в годы Первой мировой войны в разведывательном управлении военно-морского флота (Marinenachrichtendienst). С 20-х годов он подвизался в абвере, где уже тогда приобрел репутацию высокопрофессионального сотрудника, решавшего наиболее сложные задачи своего ведомства. Коллеги по службе считали его «лисой среди лис», не гнушающимся ничем циником, считавшим человека виновным, даже когда его невиновность была доказана. Эти качества «папаши Рихарда», как его называли в абвере, снискали ему уважение самого адмирала Канариса, с которым его связывали многие «темные дела» прошлого.

В 1933 году Протце удалось завербовать сотрудника польской разведки лейтенанта Гриф-Чайковского, действовавшего под прикрытием посольства Польши в Берлине. Предлогом к установлению агентурных отношений явился якобы «взаимовыгодный обмен разведывательной информацией». Неопытный в делах шпионажа поляк, поначалу рассчитывавший на добросовестность Протце, был в конце концов вынужден поставлять последнему сведения о своих коллегах в посольстве и их работе.

Однажды Гриф-Чайковскому удалось тайно сделать несколько фотоснимков с негативов, сушившихся в специальном помещении резидентуры. Когда фотографии попали к Протце, выяснилось, что это были фотокопии секретных документов 6-го (инспекционного) отдела рейхсвера, в которых содержались сведения о новых разработках бронетанковой техники и планах ее использования. Немцам стало ясно, что польская разведка получила доступ к наиболее охраняемым секретам рейхсвера. Попытки установить источник утечки этих сведений на первых порах ничего не принесли[208].

После кропотливой работы по установлению польского агента в рейхсвере Протце узнал, что некая танцовщица кабаре Рита Паси как-то обмолвилась, что ее пытались завербовать для работы на польскую разведку. Подробности «вербовки» отсутствовали. Войти в контакт с артисткой для выяснения имеющих отношение к делу обстоятельств было поручено секретарше и одновременно любовнице Протце Гелене Скродзки, которая через некоторое время доложила, что Рита Паси ею завербована для работы на абвер. Выяснилось, что Паси является любовницей известного в аристократических кругах Берлина Юрека фон Наленч-Сосновски. Было известно, что, будучи поляком по происхождению, он в годы Первой мировой войны служил в австро-венгерской армии, а после демобилизации переселился в Германию.

Не имея оперативных и процессуальных возможностей изучения деятельности поляка, Протце был вынужден обратится за помощью к берлинской тайной политической полиции (гестапо), которая постепенно начала устанавливать связи Сосновски.

Взяв последнего в плотную разработку, Протце установил, что поляк обосновался в Берлине после некоей «любовной истории», что ведет типичный для аристократа образ жизни (балы, скачки, приемы), что имеет многочисленные знакомства в высшем берлинском обществе. По мере поступления новых данных Протце все больше и больше убеждался, что Сосновски и является тем неизвестным резидентом польской разведки, за которым он уже давно безуспешно охотился.

Выполняя задание Гелены Скродзки по выявлению новых связей Сосновски, Рита Паси как-то доложила, что среди его знакомых имеются некие Рената фон Нацмер и Ирена фон Йена. Как только Протце услышал эти фамилии, он окончательно утвердился в своих первоначальных подозрениях. Дело в том, что фон Нацмер и была сотрудницей 6-го отдела рейхсвера, ответственной за секретное делопроизводство[209].