«Штурмфогель» без свастики - Евгений Федоровский

Коссовски не на шутку взволновался. Ее содержание с головой выдаст таинственного Марта. В том, что агент попал в силки, им расставленные, Коссовски не сомневался. Операция «Эмма», несмотря на простоту и неоригинальность, по-видимому, сработала безукоризненно.

Об этом он доложил Регенбаху.

- Посмотрим, — уклончиво ответил Регенбах. — Как только заполучу от дешифровальщиков настоящий текст, я немедленно вызову вас.

Коссовски пытался сесть за работу, но не мог сосредоточиться. В кабинете было солнечно и жарко. Он снял френч. Высокий, чуть сутуловатый, седой, он среди серых казенных стен казался чужим человеком. Но эти стены надежно оберегали его на протяжении многих лет. Он входил сюда мучительно долго, прокладывая ступеньку за ступенькой в свирепых джунглях подозрительности, взаимной слежки и вероломства. Все это скрывалось, разумеется, за тщательно отрепетированным дружелюбием, простотой, даже фамильярностью подчиненных и начальников.

Коссовски был слишком умен и осторожен, он умел вовремя предупредить надвигающуюся опасность. Сейчас же он вдруг почувствовал, что она где-то рядом, но с какой стороны ее ждать, не знал.

Так прошел день. Сумерки накрыли город; Стало тише и прохладней. Где-то далеко прокатывался гром. Коссовски задернул черную штору, положил руку на включатель электрической лампочки, но света не зажег. Так и остался сидеть в своем жестком кресле.

Давно Коссовски не ощущал такого мерзкого состояния. В последний раз, пожалуй, тогда, в Испании. Правда, с тех пор этот кошмарный страх посещал его по ночам. Смертельная опасность лавиной надвигалась из темноты, и не было сил пошевельнуться, защитить себя. Кончалась жизнь. Но он не мог даже крикнуть. И никто не услышал бы крик обреченного.

От ночных кошмаров оставалась на утро настороженная тень в глазах. Откуда надвигается роковая беда?

Беда таилась повсюду.

Тогда, в Испании, он не уступил страху. Не выдал себя. Но внезапный холод опустошил сердце и все тело, едва он услышал протяжный голос Зейца: «Выбора у тебя нет, приятель. Нам деваться некуда, и тебе придется послушаться нас. Или… Впрочем, какое дело мертвецам до того, что происходит с живыми. Трупы не любопытны. И неразговорчивы…»

Он не мог ничего ответить. Он знал, что любой ответ приведет его к гибели.

Тогда его спас Пихт. Сейчас надеяться можно только на себя. К тому же сила, навалившаяся на него теперь, была, очевидно, беспредельно огромнее той, что угрожала ему в Испании…

Вдруг сон улетучился, как паутина, сорванная ветром. Коссовски вспомнил день, когда Регенбах как бы между прочим сказал: «А старикашка Хейнкель потихоньку лепит самолет-гигант с четырьмя реактивными моторами». Неделю спустя служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с подобным сообщением. Она была подписана именем Март… Почему пришло на память именно это?

От резкого, короткого звонка Коссовски вздрогнул. Он поднял телефонную трубку и услышал голос Регенбаха:

- Коссовски, немедленно едем в абвер к Лахузену.

«Вот откуда началось», — подумал Коссовски.

«Оппель» бесшумно мчался по широкой Вильгельмкайзерштрассе. Всю дорогу Регенбах молчал. Взвизгнули тормоза. Открылась и закрылась дубовая черная дверь.

Коссовски вошел в кабинет начальника второго отдела абвера и доложил о прибытии. Регенбах отошел в тень. «Значит, он уже был у Лахузена», — подумал Коссовски и снова ощутил на сердце мерзкий холодок. Опасность огромная, безжалостная. Он сам был ее частицей и потому хорошо знал, что сопротивляться бессмысленно, если приговор уже вынесен. А приговор вынесен. Он прочел его в глазах Лахузена.

Полковник Лахузен не смог скрыть того профессионального, слегка сострадательного любопытства, какое всегда испытывает охотник к смертельно раненному зверю, сыщик — к пойманному с поличным вору, палач — к смертнику, а контрразведчик — к допрашиваемому шпиону.

Лахузен заговорил о лехфельдской радиостанции. Начало беседы мало походило на допрос. Полковник, казалось, советовался с младшим коллегой. Советовался, мягко и настойчиво загоняя Коссовски в только ему известную ловушку. Коссовски понял, что он может никогда не узнать, какая вполне невинная фраза окажется для него роковой. Когда полковник обмолвился о Регенбахе, присутствующем тут же, Коссовски уже знал точно, что ему нечего надеяться на спасение.

Лахузен поднялся, и лицо его, вначале освещенное слабым отражением настольной лампы, скрылось в тени.

- Майор Регенбах сказал мне, — неожиданно ласковым тоном заговорил полковник, — что вам не терпится выехать в Лехфельд и самому поймать шпиона. Поезжайте, Коссовски, ловите…

- Да, но… — Коссовски так оглушило это разрешение, что он не сразу пришел в себя.

- За чем же задержка? — спросил полковник.

- Мне важно знать, расшифровали или нет ту телеграмму, которую перехватили после осуществления операции «Эмма».

- Понимаю… Вам знать важно. — Лахузен подошел к Коссовски почти вплотную и вдруг круто вильнул в сторону. — К сожалению, мы расшифровать ее не сумели. Вы свободны, капитан. Извините за поздний вызов. Такова служба… Вы, майор, останьтесь…

- Значит, Коссовски? — Лахузен взял текст расшифрованной телеграммы.

Он гласил:

«От Марта Перро. Предупреждение получил. Жду срочно лично. Март». 

Телеграмма о том, что Хейнкель работает над созданием четырехмоторного реактивного самолета была послана Центру и подписана Перро. Лахузен сам просил Регенбаха намекнуть об этом Коссовски за несколько дней раньше.

Но обвинение в шпионаже, считал Лахузен, слишком серьезное, чтобы немедленно арестовать такого человека, как Коссовски. И поэтому он решил выждать, когда тот сам выдаст себя и заодно Марта, с которым постарается встретиться в Аугсбурге или Лехфельде.

В ту же ночь, после ухода Коссовски домой, был вскрыт его сейф и изучено дело, которое он вел, расследуя аварии и катастрофы «Штурмфогеля».

За Коссовски решено было установить самую тщательную слежку.

Возможно, Лахузен имел бы больше оснований для ареста Коссовски, если бы он знал о том, что произошло в Испании в жаркий полдень августа 1937 года.

Но Лахузен об этом не знал. Знали трое: Зейц, Пихт и Коссовски. И все молчали.

Глава десятая

 День катастрофы

Как и в 1941 году, Геббельс стал вещать об окончательной победе над Россией. Горно-егерские части генерала Дитля рвутся к Мурманску, единственному незамерзающему порту на советском Севере. Рейдер «Адмирал Шеер», войдя в арктические моря, потопил легендарный у русских пароход «Сибиряков» и обстрелял порт Диксон в устье Енисея. Ленинград зажат в железных тисках блокады.

Наступление на юге идет с блистательным успехом. Громадные армии Паулюса и Гота продвигаются все дальше и дальше к Сталинграду. Операция «Брауншвейг» осуществлялась без особых изменений. Для поддержки наступающих немецких войск с воздуха сюда брошен восьмой корпус генерал-полковника Рихтгофена. Корпус в три-четыре раза превосходит силы советской авиации на юге. В ночь с 22 на 23 августа 1942 года его эскадры получили приказ Гитлера о тотальном разрушении Сталинграда.

Бомбардировщики шли волнами, шли так тесно, что, казалось, временами заслоняли небо. Миллионы бомб сыпались на город, превращая его в руины. Они постепенно перемещали удары к Волге, давая свободу действий наземным войскам, завязавшим кровопролитные уличные бои.

В эти дни сверхдальний бомбардировщик «Юнкерс-390», вылетев из Берлина и приземлившись в Токио, привез германскому послу Отту шифровку о том, что Германия после захвата Сталинграда надеется на вступление в советское Приморье Квантунской армии. В императорском кабинете министров генералу Отто дали понять, что японский солдат с радостью пожмет руку германскому солдату на транссибирской магистрали.

«Испания, чертова Испания… Пихт привел этого самого Штайнерта к нам, — думал Коссовски. — Я не поверил его документам. Зейц застрелил Штайнерта. А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я тогда мог знать, что Штайнерт подполковник и что он хотел предупредить о наступлении красных под Валенсией?! А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам. Когда я получил приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его могилу и труп сбросил в реку. Но дело было сделано…»

Лехфельд после духоты и столичной суеты всегда казался Коссовски чем-то вроде домика его старой бабушки. Такой же опрятный, позеленевший от старости, тесный и добрый. Когда с аэродрома не разносился душераздирающий вой турбин, над городком воцарялась глубокая, почти сельская тишина.

Коссовски захотел немного освежиться и выпить пива.

Размявшись после долгой дороги, он вошел в пивную «Фелина». Час был ранний, и кельнер еще убирал низкий, отделанный под дуб зал с антресолями — там были номера. Извинившись, кельнер заковылял к стойке.