Те, кто любит. Окончание - Ирвинг Стоун

Секретные задумки Абигейл насчет библиотеки Джона раскрылись, когда мистер Сопер, сосед по Куинси, как говорят, «рассыпал бобы». Джон был явно доволен.

— Мне необходимо было большое помещение. Вопрос, с которым я едва осмелюсь обратиться к кому-либо в правительстве: как мы оплатим счета?

— Когда мы жили в Отейле, я попросила кузена Коттона купить мне на сто фунтов стерлингов армейских сертификатов. Потребовалось тринадцать лет, но в конце концов правительство выплатило их по фактической стоимости.

Джон обнял жену, погладил ее седеющие на висках волосы и нежно поцеловал.

— Девушки пастора Смита, были ли они откровенными, доверчивыми и искренними? Помнишь мои откровения относительно моих сомнений, когда мы впервые поехали на остров Рейнсфорд? Это было тридцать шесть лет назад! Ты знаешь, дорогая, мужчина может оставаться дураком в течение всего отрочества, но, если он примет правильное решение, он превращается в гения!

Сенат утвердил генерала Вашингтона командующим. Президент Джон Адамс послал военного министра Макгенри в Маунт-Вернон с предварительным списком офицеров, которых он рекомендовал бы для Генерального штаба. В список вошли на рассмотрение Вашингтона: Линкольн, Морган, Нокс, Гамильтон, Гейтс, Пинкни, Ли, Муленберг, Бэрр и Уильям Смит. Палата представителей разъехалась, но сенаторы оставались на месте, чтобы одобрить список предложенных Вашингтоном офицеров. Генерал Вашингтон вычеркнул республиканцев Муленберга и Бэрра, добавил несколько имен, дабы образовать штаб из десяти офицеров. Джон позвал Абигейл и возбужденно воскликнул:

— Посмотри, генерал Вашингтон назначил полковника Смита бригадным генералом. Это шаг, который может восстановить репутацию нашего зятя. Я предложу, чтобы полковнику был присвоен ранг помощника генерала. Думаю, что он подходит для такого поста.

На следующий день Джон направил список на утверждение в сенат. Через несколько часов три сенатора, представлявших комитет, появились в особняке президента. Они сочли свое положение трудным, но желали избавить президента от более неловкого. Не сочтет ли нужным президент вычеркнуть имя полковника Смита из рекомендованного списка? Сенаторы не могут поддержать это назначение. Причины? Он был «спекулянтом… банкротом и антифедералистом». Джон ответил, что не вычеркнет из списка. Кандидаты были одобрены, а кандидатура полковника Уильяма Смита отклонена. Абигейл была в отчаянии, ее муж — в ярости.

— Как такое могло случиться? — добивалась она ответа.

— Я предостерегал нашего дорогого полковника от хвастовства и важничанья в то время, когда он процветал. Когда же у него возникли финансовые осложнения, он пренебрег обязательствами в отношении своих ближайших друзей.

— Но, Джон, он провел совещание со своими кредиторами в феврале. Эта встреча не дала ничего?

— Ничего, насколько мне известно.

— Разве мы ничего не можем сделать? С какими глазами мы встретим полковника?

— Возможно, нам просто не придется смотреть ему в глаза. Откровенно говоря, думаю, что, навестив накоротке дом, он исчез навсегда. Мы расскажем об этом Нэб как можно мягче, когда посетим ее и возьмем в Куинси с нами.

В Филадельфии желтая лихорадка уносила ежедневно тысячи жизней. Сенат прекратил заседания, и его члены спешно покинули город. Абигейл приказала семье Брислера уехать в деревню. Когда Джон и Абигейл в конце концов 25 июля выбрались из города, зной и пыль на дороге настолько угнетали, что Абигейл вынуждена была дважды в течение нескольких часов останавливать экипаж, переодеваться на постоялых дворах и отдыхать там некоторое время.

Поездка домой была просто чудовищной. Внутри кареты стояла нестерпимая духота. Несмотря на заботу Нэб и Луизы, поездка показалась Абигейл худшей в ее жизни. Когда добрались до Куинси, ее практически внесли на руках в спальню.

В спальне Абигейл провела одиннадцать недель. Ее мучили то озноб, то высокая температура. Никто не мог точно сказать, что с ней. Доктор Коттон Тафтс навещал каждый день. Он привел с собой доктора Бенджамина Уотерхауза и доктора Джона Уоррена из Бостона, надеясь, что они помогут поставить диагноз. Поначалу думали, что у нее желтая лихорадка, но, к счастью, это не подтвердилось. По мере усиления жары ее силы таяли. Прошло несколько дней, о которых она смутно помнила, Абигейл уверовала в то, что пришло ее время. Она смирилась с Богом, позвала мужа и дочь сказать последнее «прощай». Она сожалела, что не может попрощаться с Джоном Куинси, с Томми и Чарлзом, они были далеко. Ее сестра Мэри Кранч поставила ее на ноги.

— Сестренка Абигейл, ты меня удивляешь. Ты утверждала, что пуритане не уступают легко смерти, что нам мало услышать дюжину трубных призывов архангела Гавриила.

Абигейл видела лицо сестры словно в тумане. Она ответила хриплым от болезни голосом:

— Ты видишь, что я отхожу.

— Я вижу, что ты думаешь, будто умираешь. Но это разные вещи.

— У меня остались кожа да кости, я таю с каждым днем.

— Скажем, ты была пухленькой, так что тебе не мешает изрядно похудеть. Я уверена, что тебе будет все хуже и хуже до похолодания. Когда возьмет озноб, ты выскочишь из постели.

Мэри была права. Сменяясь, Нэб и Луиза ухаживали за ней. Джон горевал по поводу болезни жены, и его пугала возможность ее смерти. Работая наверху в библиотеке, он получал депеши и письма, поступавшие из различных уголков страны, принимал делегации. Он отвечал на наиболее важные документы, и помимо этого ему было трудно делать что-либо иное.

Когда секретари настаивали на возвращении в Филадельфию, подчеркивая, что главное исполнительное лицо должно быть на месте, он написал военному министру Макгенри:

«Я не могу приехать в этот город… скоро. Здоровье миссис Адамс настолько слабо, ее жизнь висит на волоске, и я не могу оставить ее в последний момент. Прошедшее лето было мрачным для меня, а перспектива зимы еще мрачнее…»

В этот день ей стало лучше. Джон рассказал о содержании письма военного министра. Абигейл сурово ответила:

— Ты должен вернуться в Филадельфию или Трентон, где правительство выжидает окончания эпидемии. Ты ему нужен. Со мной будет все в порядке. Я приеду при первой возможности.

Последнее столкновение между ними произошло до отъезда Джона, оно касалось определения иерархии командования во главе с Вашингтоном.

Президент Адамс полагал, что утвержденные офицеры должны обладать тем же статусом, каким они пользовались во время революционной войны. Он желал, чтобы назначение Нокса фиксировалось с первого дня, Пинкни со второго, Гамильтона — с третьего, и это должно определить порядок подчинения. Александр Гамильтон требовал быть вторым после Вашингтона. Секретари Пикеринг и Макгенри всемерно поддерживали его; они посетили Вашингтон, настаивая на том, чтобы Гамильтон был назначен на высший пост.

Находясь в Куинси, Джон слышал о таких махинациях. Наконец он осознал, что эти представители ближе к Гамильтону, чем к своему президенту. И все же он уступил.

Абигейл была прикована к постели все лето, а Джон слишком встревожен, чтобы уделять внимание ферме. Тем не менее урожай оказался лучшим за многие годы. Кузен Уильям Смит приехал из Бостона с покупателями, и была заключена выгодная сделка.

Выйдя в первый раз после болезни в сад, Абигейл занялась посадками роз. Размышляя о своей болезни, она поняла, что есть что-то общее с тем обмороком, какой случился с ней в Бостоне перед свадьбой, тогда тетушка Элизабет так напугалась, что предложила отложить ее брак с Джоном Адамсом. Тогда врачи так и не определили, что с ней, как не разобрались в ее болезни и сейчас. Абигейл подозревала, что в обоих случаях на нее обрушилось слишком много внешних впечатлений и внутренних тревог. В течение лета умерли от желтой лихорадки четыре их верных приверженца. В июне был арестован Бенджамин Бах по обвинению в клевете на президента, но под залог его освободили. И он скончался от желтой лихорадки. Скрепя сердце и следуя христианскому милосердию, семья Адамс оплакивала его.

Каждый период одиночества по-своему своеобразен. После помолвки Абигейл освоилась с периодическими расставаниями, когда Джон выезжал на судебные сессии. Затем были годы его работы в Континентальном конгрессе; в то время поначалу трехмесячное отсутствие растянулось до одиннадцати месяцев. Оно явилось своего рода прологом к отъезду Джона в Европу. Первая поездка длилась восемнадцать месяцев, и после трехмесячного пребывания дома последовал отъезд на пять лет. В итоге Абигейл так закалилась, что смогла бы выдержать разлуку, равную любой тридцатилетней войне.

За две недели прохладной погоды она окрепла духом и настолько поправилась физически, что стала думать о возвращении к роли хозяйки президентского дома. Она писала Джону: