Царская экспертиза - Алексей Ракитин

— Привёл вам гостя из самого Петербурга, поскольку надеемся с вашей помощью разобраться в одной головоломке, — объяснил своё появление Антонин. — Можете ли вы нам объяснить значение слова «Блокула»?

— Хм, куда вас занесло, господа, — покачал головой отец Ферапонт. — Странно такое слово слышать от вас, людей, верящих в науку и прогресс.

— С чего вы взяли, будто я верю в прогресс? — удивился Шумилов. — И при чём тут наука?

— А разве нет? Слово «Блокула» из обихода совсем других людей — чернокнижников — колдунов.

— Очень интересно! Расскажите поподробнее, пожалуйста, — заинтересовался Шумилов.

— В Швеции в 1669 году началось громкое расследование преступлений, совершённых ведьмами, которые справляли свои шабаши на острове Блокула, находившемся посреди моря между Смаландом и Оландом. На этом острове согласно их поверьям стояла Чёрная гора, которая для шведских ведьм была то же самое, что Лысая гора для русских. Иногда словом «Блокула» называли поле без края и конца, находившееся на этом же острове. Процесс 1669 года начался в шведской деревне Dorff Mohra или Морё, или Далекарлия. Восемнадцатилетняя девица из этой деревни была обвинена в том, что похищала цыплят для жертвоприношения Диаволу. Девица признала обвинение и сообщила о большом числе своих сверстниц и сверстников, побывавших на «Блокуле». Более трёхсот подростков дали признательные показания о том, что бывали на шабашах, куда их доставляли местные ведьмы. Властями был учинён большой розыск, который длился вплоть до 1675 года. В общей сложности восемьдесят пять ведьм были казнены. Кстати сказать, в августе 1669 года, в самом начале расследования, двадцать три женщины добровольно и без пытки признались в сношениях с нечистой силой. Впрочем, вы с вашим материализмом, поди и не поверите во всё это? — спросил Шумилова священник, хитро сощурившись.

— Ну, почему же… А скажите, батюшка, остров Блокула — это реальное место в океане?

— Нет, это мифический остров.

— Понятно. А как вы думаете, если этим словом назвали человека…

— …то он, скорее всего, один из тех нечестивцев, что занимаются богопротивным делом — колдовством и ворожбою, — закончил мысль отец Ферапонт. — В церковь они не ходят, душу продали рогатому. Да что греха таить? Население наше хотя и доброе, но тёмное и грехам подверженное, потому — то и поныне среди русского народа, как и многих других, существуют, ведьмы и ведьмаки. И находят своих поклонников.

— А вы таких знаете в Ростове? Или, может быть, в предместьях, в Замостье, например?

— Слышал, что есть такие, но сам с ними не знаком. Помните поговорку — «бежит, как чёрт от ладана»? Это как раз про них. Они прячутся, как велит их отец, Сатана.

Назад Шумилов возвращался озадаченный:

— Как думаешь, Антонин, много ли народу в Ростове знает про несуществующий остров Блокула?

— Полагаю, что два — то человека точно: отец Ферапонт и знахарь из Замостья. — в тон отозвался Максименко.

— Мне кажется, наш знахарь либо швед, либо чухонец, то бишь финляндский человек. Не думаю, что в Замостье обретается много чухонцев. Нам как раз одного и хватит. Одинокого, живущего в том же квартале, куда бегал мальчишка с запиской от Гунашихи, — продолжал размышлять вслух Алексей Иванович.

— Как же искать знахаря? Ведь ни имени, ни адреса у нас нет, мы даже не знаем мужчина это или женщина. Отец Ферапонт сказал, что в Швеции во время следствия казнили женщин.

— На самом деле вариантов несколько. И это, кстати, не есть хорошо, поскольку, поверь моему опыту, если путей несколько, то все они ведут в тупик. Скажите, Антонин, вы вроде бы собирались уехать к родителям?

— Да, собирался на днях.

— Это далеко?

— В Таганрог.

— Можно вас попросить отложить отъезд? Не знаю, как повернётся дело, но может статься, что потребуется ваше участие.

— Конечно. Как скажете. Всегда можете на меня рассчитывать, — с готовностью отозвался Антонин Максименко.

9

Шумилову было совершенно очевидно, что розыск загадочного «Блокулы» нельзя проводить в лоб. Действовать в открытую значило погубить всё дело. «Блокула» уже предупреждён Гунашихой о том, что может появиться шпион, осведомлённый об отравлении Николая Максименко. Как только соседи предупредят «Блокулу» о том, что некий мужчина пытается навести о нём справки, колдун моментально всё поймёт и примет ответные меры. По большому счёту даже неважно было, что именно он сделает — убежит из Ростова, или просто уничтожит следы своей преступной деятельности — в любом случае этого человека не удастся застать врасплох и добиться рассказа о его участии в отравлении. А ведь именно сознание «Блокулы» позволяло доказать умышленное отравление Николая Максименко женою.

Нет, действовать следовало очень осторожно, никого ни о чём прямо не расспрашивая и по возможности не привлекая к себе внимания. Алексей довольно долго размышлял над тем, как ему поступить и, в конце концов, выбрал, как ему казалось, оптимальный вариант. После обеда он заявил матери, что должен будет ненадолго уехать.

— Всего лишь на несколько дней, — успокаивал он огорчившуюся матушку.

— А куда?

— Здесь неподалеку. Дела неотложные требуют. Но зато потом, обещаю, десять дней никуда не буду отлучаться, — на самом деле Шумилов не очень — то верил в исполнимость подобного обязательства.

Матушка посокрушалась, что вот, дескать, в кои — то веки приехал родителей навестить, а каждый день куда — то убегает, дома бывает мало и постоянно остаётся некормленый — непоеный. Но это добродушное ворчание было лишь только проформой, данью традиции, уж Алексей — то Иванович прекрасно знал, что на самом деле Анна Николаевна чрезвычайно гордилась сыном, таким умным, красивым и успешным, который в самом Петербурге уже уважаемый человек.

— Я тебе на дорожку соберу корзинку: вареники с вишней, сметанки там, винограду… — решила было матушка.

— Нет, нет, нет! И не думай, ничего не возьму, — категорически отказался Алексей.

Разумеется, он отказался не просто так: он никак не мог появиться на Аксайке с корзиной, из которой торчала бы матушкина снедь. Это не вязалось с легендой, которую он для себя выработал, ведь ему предстояло изобразить из себя приезжего, желающего снять недорогое жилье на небольшой срок. Для большей убедительности Алексей взял с собою небольшой немецкий чемодан с обитыми латунью углами, облачился в светло — серый дорожный костюм, подобающий приезжему из дальних губерний человеку, взял извозчика да и махнул на Аксайскую улицу.

Около четвёртого часа пополудни, он уже подъехал к нужному кварталу, отпустил извозчика и пошёл по тропочке вдоль заборов. За заборами на его приближение ленивым лаем отзывались собаки. Солнце припекало не на шутку, даже густая тень от шелковиц и вишен, высаженных вдоль тропинки, не спасала. В дорожном костюме было жарко, шляпа немилосердно давила голову и Алексею пришлось сбросить с плеч пиджак, чтобы почувствовать себя хоть немного комфортнее. Подходя к колодцу, Алексей поравнялся с женщиной, нёсшей на покатых плечах коромысло с двумя полными ведрами воды. «Хорошая примета», — подумал Шумилов, непроизвольно отметив, сколь ловко двигалась она с тяжелой ношей. Женщина взглянула на него с любопытством и Алексей, приподняв с улыбкой шляпу, поприветствовал её:

— Бог в помощь, сударыня!

— И тебе, мил человек, здравствовать, — ответила она ласково.

— Не подскажете, кто тут у вас сдаёт комнату? Вот, приехал в Ростов на лечение. Говорят, климат тут у вас хороший. А то в центре, в гостинице, уж больно цену ломят.

— Да Варнавиха, наверное, пустит жильца. Ступайте до конца улицы, там увидите по правой руке домишко о трёх окон, ставни зеленые в белом кружеве. Там она и живет.

Алексей в точности выполнил указание, но никакого домика с зелеными ставнями не обнаружил. Улица была пустынна, словно мор выкосил весь народ. В такую жару все жители благоразумно прятались в прохладе комнат, за наглухо закрытыми ставнями. Самые энергичные домохозяйки могли заняться каким — то рукоделием, а самые мудрые ложились спать. Полуденный сон в этих краях был такой же традицией, как сиеста в Испании. Шумилов, досадуя в душе, покрутился на месте, а потом догадался посмотреть на другой стороне улицы. И точно, он быстро отыскал как раз такой домишко — в три окна с зелёными ставнями. Вот только никакого белого кружева на них не наблюдалось. «Да уж, — крякнул про себя Алексей, — в общении с местными жительницами всегда нужно делать на всё поправку: если она говорит «по правой руке», то стало быть имеет в виду свою правую руку, а поскольку стоит лицом ко мне, то для меня эта сторона левая. А «белое кружево по ставням» — это такой ориентир, которого я при всём желании увидеть не смогу, поскольку ставни прикрыты и это самое кружево обращено к окну. Вот уж воистину, не верь ушам своим!»