Журнал «Вокруг Света» №10 за 1993 год - Вокруг Света

— Как угодно. Однако не думаю, чтоб они вам понравились. Во всяком случае, бар в вашем полном распоряжении,

С этими словами она вышла и закрыла дверь на ключ, оставив меня наедине со своими мыслями. Любопытство мое разыгралось не на шутку, в голове роились вопросы, на которые я пока не мог дать ни одного более или менее вразумительного ответа.

Несмотря на ухищрения доктора Марты, старавшейся своим смехом отвлечь меня от подозрений, у меня не шел из головы рассказ Эдгара По о доверчивом путнике, попадающем в психиатрическую лечебницу, где сумасшедшие, захватив власть, подчинили себе всех — и заведующего, и обслугу. Чем больше я над этим думал, тем явственнее ощущал некое совпадение, в котором, возможно, таятся ответы на волновавшие меня вопросы. В конце концов я отбросил эту мысль — уж слишком маловероятной она казалась. Одной только линии электропередачи достаточно, чтобы напрочь опровергнуть мои предположения. Без ЭДФ их п р о е к т вряд ли бы удался. Но неужели это объединение могло довериться умалишенным и начать с ними сотрудничать? Чистое безумие!

III

Ждать становилось невыносимо. Я проверил: дверь в библиотеку действительно была заперта на ключ. Чтобы убить время, а заодно отделаться от навязчивых вопросов, я решил взглянуть на книги.

Довольно скоро я убедился, что библиотека здесь весьма своеобразна.

Я начал со стеллажа под названием «Общая литература», где, похоже, была представлена систематическая подборка самых впечатляющих изданий. Многие из них были своего рода шедеврами, однако ж для подростков с возрастными нарушениями психики, как утверждала доктор Марта,— от них мог быть один лишь вред. На этом стеллаже так называемые «проклятые» поэты соседствовали с писателями, одержимыми больным воображением, чей гений был способен порождать только ужасы. Большинство книг сопровождались иллюстрациями, бесспорно, талантливых художников — им удалось обогатить страшное, волнующее повествование еще более впечатляющими образами.

Призрак Эдгара По в самом деле не желал оставить меня в покое. Я тут же наткнулся на одно из самых великолепных его изданий. Думаю, не случайно. Я воспринял это уже как должное. Произведения гениального рассказчика были мне хорошо известны, и я обратил внимание главным образом на рисунки.

Одаренный художник даже превзошел самого великого создателя кошмаров. Пройдясь как бы вскользь по бесхитростным «странным» рассказам, он целиком сосредоточился на самых жутких. Взгляд мой остановился на «Падении дома Ашеров». Черно-белая иллюстрация к последней сцене ввергла меня в дрожь. Надпись под гравюрой была: «...там, за ними (дверьми. — Пер.), высокая, окутанная саваном, и вправду стояла леди Мэдилейн. На белом одеянии виднелись капли крови, на страшно исхудалом теле— следы жестокой борьбы». Но воплощенный в рисунке образ истекающей кровью женщины с искаженным мертвенно-бледным лицом живо передавал смертные муки, что испытала героиня рассказа, заживо положенная в гроб.

Я перелистывал страницу за страницей, и повсюду мне попадались рисунки под стать первому. Художник, к примеру, не преминул изобразить черного кота на голове мертвеца, замурованного убийцей в подвальной стене вместе с трупом жены.

Не забыл он и «Беренику», со зловещей тонкостью выписав ослепленного жестокостью маньяка, вырывающего зубы изо рта мертвой возлюбленной. А с каким блеском воплотился его талант в «Колодце и маятнике»! С каким мастерством изобразил он адов колодец, который не дерзнул описать даже сам По,— ему хватило запечатлеть один только взгляд обреченного на лютую казнь, склонившего голову над краем бездны.

Но самым жутким рисунком была картина пробуждения месье Вальдемара (По Эдгар. Правда о том, что случилось с месье Вальдемаром.), тело которого разложилось после полугодового гипнотического сна на глазах у трех потрясенных очевидцев.

С трудом оторвав взгляд от завораживающе-страшной иллюстрации, я перешел к другим писателям, представленным в разделе «Общая литература». «Общая, да неужели!» — насмешливо проговорил я. «Своеобразная» — так было бы куда вернее. Тут были «Цветы зла» Бодлера, «Сквозь ад» и «Озарения» Рембо и «Обезьянья лапа» Джэкобса, многие рассказы Ловкрафта, где во всей своей жути проявилось его неистовое воображение, и множество других сборников в том же духе; мне нравится такая литература, и все же я не мог понять, с какой стати она оказалась в психиатрической больнице, где ей совсем не место. Быть может, в этом крылся некий умысел?

Придя немного в себя, я обратился к разделу «Философия и метафизика». Книги, составлявшие этот раздел, были посвящены исключительно оккультизму, спиритизму, истории привидений, реинкарнации и парапсихологии. Я мало что смыслю во всем этом, но мне показалось, что здесь были собраны труды далеко не одинакового достоинства. Единственное, пожалуй, что их объединяло,— это мысль о существовании некой сверхъестественной формы. Лживые измышления фанатиков соседствовали с серьезными изысканиями ученых или людей, имеющих то или иное отношение к науке.

«Дома с привидениями», «Тайна смерти», «После смерти» Камиля Фламмариона стояли рядом с трудами Сведенборга; книга Жака Бержье — с «Миром привидений» Даниеля Эммера и Алекса Рудена; «Общение с потусторонним миром» Брауна Розмари — с «Историей развития магии во Франции» Луи Повеля и Ги Бретона я какой-то книгой Алана Кардека. На полках этого раздела громоздились стопки бюллетеней спиритических обществ и, наконец, несметное количество брошюр известных и неизвестных авторов.

Я не задержался на этих книгах — подобное чтиво меня никогда не увлекало,— поскольку их авторы, слывшие знаменитостями, превозносили свои пресловутые научные методы, лично мне казавшиеся наивными и несостоятельными, — такое могли себе позволить либо невропаты, либо шарлатаны, но никак не серьезные ученые. А посему я перешел к соседнему разделу — «Эротическая литература».

На сей раз, как я смог убедиться, название раздела вполне себя оправдывало. Единственно, к нему следовало бы прибавить «порнографическая». В этом разделе — в детской-то библиотеке! — скопилась богатейшая подборка когда-либо написанного на эту тему — от древних авторов до современных. Здесь были книги, отличающиеся утонченным эротическим вкусом и откровенно непристойные. Рядом с произведениями Боккаччо и мастеров XVIII века стояли сочинения Сада. Человек, составивший эту подборку, очевидно, питал особое пристрастие к маркизу — перед моим взором предстало собрание его творений почти целиком: «Жюстина», «Жюльетта», «Философия в будуаре», «Преступная любовь». Окинув взглядом стеллаж, я увидел, что далеко не все выставленные здесь книги относились к категории запрещенных. Чуть поодаль я обнаружил «Любовника леди Чаттерли», добрую старую «Историю О.» и несколько иностранных романов: «Воспоминания сладострастницы» Джона Клиланда, прекрасную «Лолиту» Набокова и яркий реалистический «Корабль наслаждений» Ксавьера Холландера — иными словами, все то, что должно было «способствовать» умственному развитию и выздоровлению детей, мальчиков и девочек с психическими отклонениями.

Получив достаточно полное представление о содержании библиотеки, я решил заглянуть в фильмотеку — так, для очистки совести. Чутье и тут меня не подвело. В первом ящике размещалась целая коллекция фильмов ужасов: несколько киноверсий «Дракулы», «Франкенштейна», «Доктора Джекила и мистера Хайда», многие фильмы Хичкока и им подобные. В нижних отделениях я обнаружил богатейший репертуар эротических лент — от пошло-развратных до изощренно-порнографических.

Ко мне вернулось прежнее смутное ощущение, когда я стоял в нерешительности за решеткой ограды: все здесь, начиная от выбора самого места до строительства и оборудования корпусов, было тщательно рассчитано и продумано: убийственная обстановка тревоги и страха — вот что было нужно профессору. Теперь я был твердо убежден: книги и фильмы подобраны здесь не просто так, а с умыслом, чтобы определенным образом воздействовать на нервную систему пациентов, а выражаясь точнее — разрушать их психику. Этим-то и объяснялись опрометчивые слова доктора Марты: «Как раз напротив!»

Все это входило в общий план и являлось частью особого курса лечения — как сказала психиатр,— главное о котором мне еще предстояло узнать. Я в сотый раз задавался одним и тем же вопросом: какая могла быть связь между бедными детьми, на которых испытывали этот, мягко говоря, странный курс, и мощной линией электропередачи.

Я все еще размышлял над этой непостижимой загадкой, когда дверь в библиотеку отворилась и на пороге возник профессор Трувер в сопровождении своего верного коллеги — доктора Марты.

Я узнал его с первого взгляда — моего бывшего однокашника. Он ничуть не изменился: такой же высокий и сутуловатый, тронутые сединой белесые волосы, тот же неустанно рыщущий взгляд. Будь у меня хоть малейшее сомнение, его с головой выдала бы знакомая привычка потирать руки. И он не преминул это проделать, едва переступив порог библиотеки, что могло означать лишь одно: полное удовлетворение.