Козни качка (ЛП) - Ней Сара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он наливает.
— Да. Он установлен на шестьдесят восемь, это нормально.
Правильно.
Шестьдесят восемь градусов.
Определенно не шестьдесят девять.
— Я кое-что придумал, когда был на кухне.
— Давай.
Он выпрямляется, расставляя ноги.
— Я никогда никого не напаивал специально.
— Я бы никогда так не поступила.
— Не-а. — Одна сторона его губ поднимается в ухмылке. — Я тоже.
— Неужели? Вы не смущаете новичков в команде? Напоив их специально.
— Это не совсем то, о чем я говорил.
— Нет, но теперь мне стало любопытно. Что самое плохое ты сделал с кем-то из команды в шутку?
Он молчит, обдумывая услышанное, раздумывая, может ли он поделиться со мной.
— Не знаю… наверное, в тот раз, когда я помогал поставить машину Саймона Гранта на блоки на стоянке.
— Это кажется достаточно безобидным.
— Это ты сейчас так говоришь, — Роуди ухмыляется. — Но ты попробуй сам спустить двухтонную машину с шлакоблоков.
— Кто-нибудь когда-нибудь издевался над тобой?
— Конечно. — Он откидывается назад, положив руки на спинку дивана, все еще сжимая стаканчик.
Я закатываю глаза, желая узнать подробности. Терпеть не могу выуживать это из людей.
— И как же?
— Однажды кто-то забрал всю мою одежду, пока я принимал душ, что было чертовски глупо, потому что я решил эту проблему сразу же, украв чужую.
— Очень умно с твоей стороны.
Его ухмылка озорная.
— Я не говорил, что у них получилось.
— Я никогда не крал чужую одежду.
Я смеюсь, когда он делает большой глоток из своего стаканчика.
— Как тебе вино? Ещё?
Я щурюсь на полупустой стаканчик, который он наполнил всего пять минут назад.
— Да, пожалуйста.
Он берет мой стакан, пальцы обхватывают мои — намеренно или нет, но его сильные, твердые пальцы посылают дрожь вверх по нервам в моей руке и прямо к моему беспорядочно бьющемуся сердцу.
Роуди наливает светло-золотистую жидкость, не выпуская моей руки.
Потом отпускает.
Я выдыхаю.
— Я никогда не играл в «Я никогда не…» так чертовски долго и так много дней.
Мы чокаемся бокалами в шутливом приветствии, со смехом допивая вино.
— Я никогда не играла в пьяные игры с вином.
— Никогда? — спрашивает он.
— Никогда. — Я подмигиваю ему. — Не знаю, как я к этому отношусь, но вино — это уже чересчур.
— Ты когда-нибудь… — Он прочищает горло, прежде чем продолжить: — Встречалась со спортсменом?
— Только в старших классах.
— Да, — он хихикает. — Это не одно и то же.
Нет, не одно и то же. Стерлинг Уэйд совсем не похож на мальчиков, с которыми я ходила в старшую школу. Он силен, он на пути к тому, чтобы стать мужчиной, и у него есть ответственность.
— И в чем разница?
— Сколько у тебя времени, чтобы я все объяснил?
— Вся ночь.
Я краснею, когда он сдвигается с места, кладя руку на спинку дивана, наши бедра и икры трутся друг о друга, когда он расслабляется.
— Для начала, в течение сезона нам постоянно причиняют боль тренировки. Это отстой. Желание пойти домой и вырубиться после тренировки довольно стандартное, что делает жизнь довольно скучной, но — домашнее задание. — Он глубоко вздыхает, прежде чем продолжить: — Обучение. Практика. Реабилитация, если вы травмировались.
— Как часто вы тренируетесь?
— До сорока часов в неделю. Это работа, а не хобби, так что это… не то, что в средней школе, где любой может играть, если у него есть шанс. Ты облажался и все испоганил — твоя мама не придет спасать тебя и не будет звонить директору, чтобы он поднял твою задницу со скамейки. — Роуди снова поворачивается ко мне всем своим большим телом. — Затем, очевидно, выносливость.
— Выносливость?
— Ну, знаешь, увеличить протяженность, — он говорит это с невозмутимым лицом, и я понимаю.
— Мы сейчас говорим о сексе?
У него хватает вежливости смущаться из-за своих откровенных намеков, он пожимает плечами, лицо его багровеет.
— Извини, что приношу плохие вести, Роуди, но вопреки распространенному мнению, ни одна девушка не хочет заниматься сексом часами, когда цель может быть достигнута за несколько минут. — Я поправляю свои длинные волосы. — Это нереально, и мне будет чертовски больно.
Вместо того чтобы спорить, как я ожидаю, Роуди Уэйд откидывает голову назад и смеется, адамово яблоко подпрыгивает, когда его красивое небритое горло сжимается. Я представляю, как эта щетина оставляет следы на моей шелковистой коже, в тех местах, которые могу видеть только с помощью ручного зеркала.
— Я никогда не считал девушку одной из своих лучших друзей. — Он прикасается ко мне всего в нескольких футах, не давая мне открыть рот, когда продолжает: — Ты считаешь меня хорошим другом, Скарлетт?
— Ты же знаешь, что да.
— Я никогда не… — Он замолкает, сглатывая. Смотрит прямо мне на мои губы. — Мне никогда не хотелось поцеловать кого-нибудь из моих друзей.
Он шепчет, рука на его коленях скользит вниз по бедру… к моему. Я, затаив дыхание, смотрю, как эта рука, широкая, крепкая и мужская, барабанит по джинсовой ткани его джинсов.
Делает глоток вина, узел в горле подпрыгивает… нервно?
Я тоже испытываю искушение выпить из своего стаканчика, просто чтобы дать моим рукам работу, прежде чем я начну нервничать, находясь с ним так близко. Когда я делаю вдох, улавливаю его запах, свежий воздух, лосьон после бритья и запах стирального порошка на его одежде.
— Прекрати, Стерлинг, — шепчу я в ответ. — Тебе не следует дразниться.
Он выглядит неуверенным, странно уязвимым. Пахнет так чертовски потрясающе.
— Я не пытаюсь быть смешным. Я…
— Ты что?
— Я пытаюсь заставить тебя поцеловать меня. Почему это так чертовски трудно?
Мой рот складывается в букву «О».
Он ставит свой стакан на стол перед нами, наклоняется вперед, вторгаясь в мое личное пространство.
Я ему позволяю.
Я позволяю ему наклониться; большое тело повернулось ко мне, торс изогнулся. Большие руки скользят вверх по моим обнаженным рукам к плечам.
— Я никогда в жизни не хотел чьи-то губы так чертовски сильно. — Он делает паузу. — Я никогда ни к кому не подкатывал, так чертовски нервничая.
— Ты нервничаешь?
— Да, — громыхает он.
— И я тоже.
Наши лица в нескольких дюймах друг от друга, горячее дыхание смешивается.
Мой голос срывается.
— Стерлинг, никогда не играй со мной в игры.
Я не могу подобрать слов.
— Это не игра, Скарлетт.
— Нет?
— Нет. — Кончик его носа касается моего, и он тихо хихикает. — Я никогда за всю свою чертову жизнь не работал так усердно, чтобы заставить кого-то прикоснуться своими губами к моим.
— Ты пьян? — бормочу я.
Потому что я да, гудя от нервной энергии и предвкушения. Опьяненная его одеколоном и покалыванием от его сильных предплечий, прикасающихся к моему телу.
— Может быть, но не от алкоголя, а от чего-то совершенно другого, — признается он. — А ты?
Мои глаза закрываются, когда его нос скользит по моей скуле, вниз по подбородку, утыкаясь носом в шею. Он этого не видит, но мои глаза закатываются от соприкосновения.
Господи, как же он хорошо чувствуется!
— Немного.
Его дыхание. Его нос.
Его рот.
Он касается раковины моего уха, горячее дыхание сводит меня с ума.
— Утром мы сможем обвинить в этом алкоголь, если захотим, да? — Его хриплый голос вибрирует у меня на нервных окончаниях, прямо у основания уха.
Я наклоняю голову.
— Мы могли бы.
Вместо того чтобы прижаться своим ртом к моему, Роуди тянет его вниз по моей шее, где кожа обнажена. Целует мою ключицу, нежно посасывает. Скользит по моему подбородку, по краешку нижней губы.
Мои губы приоткрываются, дыхание учащается, грудь вздымается.
— Ты так чертовски хорошо пахнешь, — говорит он мне в висок.
— Я как раз думала то же самое о тебе.
— Хорошо, потому что я принял душ сегодня вечером, только для тебя.